НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ
Редактор Елена Липлавская
В умилении сердечном
Прославляя истукан,
Люди разных каст и стран
Пляшут в круге бесконечном,
Окружая пьедестал… [3]
Забежав на минутку домой, Саня Латышев
снял с полки коллекционную банку из-под
«Хейнекен» и, оглядываясь на дверь, зубами
открыл бутылку «Жигулевского». Мама должна
была вернуться с минуты на минуту, и
объясняться с ней было некогда. А она бы
точно потребовала объяснений, ей не понять,
что в его возрасте пить пиво – это нормально,
а не пить пива – ненормально. В зеленую, чуть
помятую банку влезло две трети бутылки, и
остальное пришлось допить – залпом, из
горлышка. Латышев не очень любил пиво, но
«Жигулевское» – моча ослиная, а не пиво. Он
вытащил из тайника, устроенного на дне
чемодана, пачку «Мальборо» и сунул в задний
карман джинсов (индийских, но с
вранглеровской нашлепкой). К его глубокому
сожалению, на пачке вместо «Made in…»
красовалось «Табачная фабрика им. Урицкого.
Ленинград». Поехали бы они в Геленджик, как
всегда, – он бы знал, где достать настоящие
«Мальборо», а здесь, во Фрунзенском, все было
для него чужим.
Мама каждый год возила Саню на море,
иногда на все каникулы, – считала, что в
Петрозаводске для ребенка слишком мало
солнца. Она была учительницей начальных
классов, а на лето устраивалась работать в
обслугу какого-нибудь приморского санатория
или дома отдыха: за это и денег платили
побольше, и «ребенок» мог безо всяких путевок
загорать и купаться. В этом году (последнем
перед поступлением в институт) в Геленджике у
мамы что-то не срослось, и они поехали в
Крым: подруга помогла ей устроится в
«Айвазовское» посудомойкой.
Латышева здесь раздражало все. В
Геленджике они снимали комнату в маленьком
частном домике, с террасой, увитой виноградом
– на ней он спал, – а здесь жили в панельной
многоэтажке, которая днем раскалялась, словно
сковорода. И спать Латышеву приходилось на
лоджии. В Геленджике остались его друзья,
связи – и девушка со странным именем Марта,
которой он так ни разу и не написал за всю
зиму. Здесь вместо загадочной и молчаливой
Марты на одной лоджии с ним жила прозаичная и
разговорчивая Наташка. Лоджия была поделена
надвое ширмой, а Наташка с отцом снимали
соседнюю комнату. Ее отец тоже работал в
«Айвазовском», физруком: водил на терренкур
одышливых чиновничьих жен и учил играть в
теннис их детей.
Латышев скомкал в кулаке этикетку
«Жигулевского» и поставил бутылку в угол, где
их набралось не меньше десятка. Мама не
сомневалась, что это из-под лимонада. Ему
оставалось только незаметно выскользнуть из
квартиры, но дверь открылась навстречу: не
успел.
– Санька, я ужин принесла, – мама сунула
ему в руку увесистую сетку (он не ожидал, что
это будет так тяжело, и едва не уронил ее на
пол). – И черешни тебе купила.
– Я не буду ужинать, – он поставил сетку
на стул. – Мне бежать надо, я опаздываю.
– Куда? – улыбнулась мама.
– Тебе-то что? Надо мне.
– А в руке у тебя что?
– Ничего! – он протиснулся мимо нее к
двери, стараясь не дышать. – Я ушел, приду
поздно.
– Саня! Что значит «поздно»?
– Часов в двенадцать, – Латышев хотел
поскорей проскользнуть через прихожую, но
лицом к лицу столкнулся с физруком. Как тут
тесно! В Геленджике он уходил из дома,
перепрыгнув перила террасы. С десятого этажа
через перила лоджии не уйдешь…
Физрук, вдохнув запах пивного перегара,
демонстративно помахал ладонью перед лицом.
Латышев же едва не расплескал пиво из
драгоценной банки.
– Все пьешь? – угрюмо спросил физрук.
– А ваше какое дело? – огрызнулся Латышев.
– Саня! Ты как разговариваешь? – Мама тоже
вылезла в тесную прихожую. – И что у тебя в
руке?
– Ничего, сказал же!
– Пиво у него в руке, импортное, – хмыкнул
физрук.
– Саня! А ну-ка вернись!
Они не понимают! Они не понимают, что
никто не будет его ждать! И что в той
компании, в которой он собрался провести
вечер, другого пива не пьют! Не носят
индийских джинсов и не курят «Мальборо»
фабрики Урицкого! В Геленджике ему ничего
доказывать не приходилось, там все давно его
знали.
Физрук свернул в кухню, чтобы не мешать.
– Где ты это взял? – мама брезгливо
указала на «Хейнекен».
– Нашел!
– Саня, ты что, фарцуешь?.. – мама
схватилась за дверной косяк, как будто
собиралась упасть в обморок.
– Ерунду не говори.
Где слово-то это услышала? Саня не
фарцевал – так, подфарцовывал, и не здесь, а
в Петрозаводске. Одна нашлепка «Вранглера»
обошлась ему в пятьдесят рублей, откуда бы он
их, интересно, взял, если бы не заработал?
– Ма, это просто банка. Ты же сама ее мне
и принесла на прошлой неделе, – смягчился он.
Мама знала, что он собирает банки из-под
импортного пива, и частенько приносила их из
«Айвазовского».
– Да? Вот уж не думала, что они нужны
тебе, чтобы разгуливать по улицам!
– А что в этом плохого? – Латышев прикусил
язык: сейчас начнется политинформация о
системе ценностей! И физрук тоже вставит
несколько слов, он всегда суется не в свое
дело. «Тот, кто носит Адидас, скоро родину
предаст»! Можно подумать, те, кого он учит
играть в теннис, носят джинсы фирмы «Салют»!
И попробовал бы их кто-нибудь обвинить в
нарушении морального кодекса строителя
коммунизма…
– Что плохого? Тебе не кажется, что это
низко? – мама сложила губы бантиком. Она все
время забывала, что она не на уроке и он не
третьеклассник.
– Низко? – взорвался Латышев. – Низко,
значит? А быть здесь сыном посудомойки,
значит, высоко?
Мама побелела, лицо ее стало вдруг
каким-то растерянным и глупым, рот
приоткрылся, но она так и не нашла, что
сказать. А вообще-то она за словом в карман
не лезла.
Зато физрук нашелся быстро: Латышев
опомниться не успел, как оказался прижатым к
вешалке и слегка придушенным собственным
воротником. Банка «Хейнекен» плеснула на
стенку «Жигулевским», и по обоям вниз
побежали мокрые дорожки.
– Ах ты щенок! Тебе кто позволил мать свою
оскорблять? Тварь неблагодарная! Она как
проклятая на тебя горбатится, ты на руки ей
посмотри!
– Руки уберите, – поморщился Латышев. –
Сами какой пример дочке подаете? Скоро жена
ваша приедет, будете в своей комнате
ночевать, а не в нашей.
Признаться, он думал, что физрук его
ударит, и тогда можно будет ему ответить. Но
тот брезгливо скривил губы, оттолкнул
Латышева, выпуская его воротник, и выплюнул
ему в лицо:
– Какая же ты дрянь…
Латышев скроил гордую мину, сделал вид,
что утерся, и толкнул дверь на лестницу
плечом. И, поворачиваясь, заметил слезы у
мамы на щеках. Черт дернул физрука сунуться!
Он бы и сам догадался извиниться. Ну,
сорвалось! Наболело!
Латышев скатился на один пролет, к лифту,
и с остервенением ударил по прожженной
красной кнопке. И едва не забыл припрятанную
за батареей бутылку массандровского
портвейна.
Читать полностью...
Неразменный рубль
Читая, вспомнилось на сколько же всё-таки подменены ценности в наших мозгах, впрочем сия тенденция продолжается и до сих пор!
Читается очень легко и если первая половина рассказа для меня несколько "банальна", т.к. это моё время, то вторую часть читал уже с большим интересом, было интересно угадать развязку, которая в некоторой степени оказалась неожиданной!
Благодарю, Ольга!