огонек
конверт
Здравствуйте, Гость!
 

Войти

Содержание

Поиск

Поддержать автора

руб.
Автор принципиальный противник продажи электронных книг, поэтому все книги с сайта можно скачать бесплатно. Перечислив деньги по этой ссылке, вы поможете автору в продвижении книг. Эти деньги пойдут на передачу бумажных книг в библиотеки страны, позволят другим читателям прочесть книги Ольги Денисовой. Ребята, правда - не для красного словца! Каждый год ездим по стране и дарим книги сельским библиотекам.

Группа ВКонтакте

03Янв2019
Читать  Комментарии к записи Читать книгу «Мертвая зыбь» отключены

Карлица была стерильна. Олаф долго не мог поверить в увиденное, старался найти естественные причины разделения маточных труб, искал у несчастной женщины болезни, ставшие медицинскими показаниями к этой чудовищной операции, — столь серьезных болезней не нашел.

Ей было не больше двадцати пяти лет… Махонькая, худенькая, ростом с Ингу, — жалость кольнула неожиданно и походила на физическую боль. И крутилось в голове: «Если кукла выйдет плохо, назову ее Бедняжка»… Конечно, генетика карлицы оставляла желать лучшего; может быть, ей не стоило иметь потомства. Но кто, кто возьмет на себя право запретить женщине рожать детей?!

Наверное, ей, лишенной материнства, ничего больше не оставалось, как искать смерть. Поэтому карлица стала солдатом? Но кто же, кто же и за что сделал с ней такое? «Не допускается в разведение»… Сельскохозяйственная формулировка, для породистых свиней с наследственным дефектом… Неужели ее можно применить к человеку?

А спрятать кислородный концентратор от людей — это как? Одно дело — выбор Планеты, и совсем другое — осознанный человеческий выбор. Планета имеет право на жестокость, а человек нет. Вот как-то так?

Вскрытие не добавило ничего к очевидной причине смерти, разве что в заключение можно было добавить «с полным разрывом позвоночного столба» — с ума сойти, как мало нужно силы, чтобы убить эту женщину…

 

Олаф сделал перерыв на ужин. Долго не мог понять, что изменилось, почему все вокруг кажется не таким, как в прошлые вечера. Потом сообразил: орка молчит. Может быть, она ушла от острова? Может быть, надо ждать Большую волну? Вообще-то косатке нужно минут десять, чтобы отойти от берега на безопасное расстояние. Никак не больше, если не меньше. Или… Или она сказала все, что хотела сказать?

Иногда видения, которые посылает океан, столь чужды человеческой психике… Да нет, не чужды — просто орка зверь большой, серьезный и мерит людей своими большими мерками. А маленький слабый человечек думает, что сходит с ума, трясется от страха, заливает свои страхи спиртом… Но действует, в общем-то, правильно… Если ткнуть его носом в подсказку как следует, и не один раз. Сколько раз Олаф видел во сне, что сигнальный костер предупреждает об опасности? И ни разу, ни разу не предположил этого наяву!

Что еще снилось ему не однажды? Серебряный город на дне океана… Под голубым допотопным небом. Обидно маленькому слабому человечку расстаться с мечтой о братьях в подводном городе? Пусть даже отвратительные карлики — гипербореи приняли бы их как братьев. Произведения искусства? Кино? Музыка? Цистерна с соляркой, радары, направленные на Восточную Гиперборею, огнестрельное оружие и кислородные концентраторы. Восемь убитых студентов, из них две девушки, потопленный катер — четырнадцать человек на борту, тринадцать из которых погибли. Больше двадцати человек! И — как бы цинично это ни звучало — все они могли дышать воздухом самостоятельно, у них могли родиться здоровые дети. В отличие от карлицы с перерезанными маточными трубами…

И если нефть уничтожит лишь экономику Восточной Гипербореи, то кислородные концентраторы поставят крест на будущем нового человечества. Потому что люди не имеют права на жестокость.

А здорово это придумано: не люди решают, жить ребенку или умереть, — решает Планета. Мудро решает? Да, через триста лет, а может и раньше, дети не будут умирать. Но человек не имеет права на мудрость — и если появится возможность, он выберет доброе, но глупое решение. Вот как-то так? Наверное, нет. Человек просто переложил ответственность на Планету, назвал это ее, а не своей жестокостью, зажмурил покрепче глаза… Олаф не любил обманывать самого себя.

Если бы Ауне узнала о кислородном концентраторе, она бы оставила его себе. Не рассуждая о добре и зле, мудрости, глупости и будущем человечества. Она бы не стала рассуждать и о будущем ребенка, которому концентратор сохранит жизнь. И вряд ли в Восточной Гиперборее нашелся бы человек, способный после этого отобрать у нее концентратор… А если бы нашелся — Олаф бы его убил. В прямом смысле.

Он проводил за черту шестерых детей. Пятерых сыновей и одну дочь. Обязанность отца — для матери это слишком тяжкое испытание. Но что толку, если она была с ребенком девять месяцев, девять месяцев носила его под сердцем, прислушивалась к его движениям, плакала по ночам? Олаф иногда готов был зажать руками уши, отвернуться к стене, уйти в другую комнату (а лучше прочь из дома), только чтобы не слышать, как Ауне плачет по ночам. Он никогда так не поступал, не имел права — сложить весь ужас ожидания на нее.

Если бы он не делил с ней ужаса ожидания, если бы ни разу не стоял под ногами у Планеты с умирающим ребенком на руках, он бы не сомневался, что кислородный концентратор надо передать в ОБЖ. Это будет правильно, честно, это избавит от ответственности — пусть кто-нибудь другой решает, нужны ли Восточной Гиперборее кислородные концентраторы… Но это не спасет их будущего ребенка от смерти.

Это не обречет их будущего ребенка на жалкое существование в маске с тяжеленным прибором за спиной… И Ауне уже не будет беременеть — ребенок-инвалид не позволит.

Олаф швырнул ложку в миску с недоеденной кашей. Его затрясло вдруг будто в ознобе: убьем этого, неполноценного, ребеночка, а вместо него родим хорошего, здоровенького… Так?

Так поступали все гипербореи, из поколения в поколение. И оправдывали себя тем, что решение принимает Планета. Не спартанцы, которые сбрасывали неполноценных детей со скал… Нет — цивилизованные, гуманные, гипербореи переложили ответственность на Планету и успокоились. Олаф переложил бы ответственность на ОБЖ — и думал бы потом брезгливо, что ОБЖ умеет взвешивать на весах человеческие жизни. Ключевое слово — «брезгливо».

Он попытался доесть ужин, но кусок не пошел в горло — не фигурально, на самом деле: опять напомнили о себе последствия переохлаждения, трудно стало глотать. Обычно он мог спокойно перекусить в секционной, если не хватало времени нормально пообедать, а тут…

Черт бы побрал этих карликов с их кислородными концентраторами! Почему они раньше не вылезали из своего подводного города? Жили себе и вырождались потихоньку!

Наверное, потому, что подходили к концу ресурсы, которые позволили им спокойно жить больше двухсот лет… Наверное, потому, что вырождение зашло так далеко. Но почему не за помощью они идут к гипербореям, а с войной? Может быть, они просто ничего не знают о гипербореях? Столкнувшись с варварами, нетрудно сделать неправильные выводы о новом человечестве.

А может, потому, что думают победить. Войну начинают только тогда, когда рассчитывают на победу, — глупо начинать заведомо проигранную войну. И радары их направлены не на Гренландский архипелаг, а на Кольский.

 

— Чего же они хотели от тебя, Антон? — спросил Олаф, как всегда не рассчитывая на ответ. Это морок отвечал на вопросы — мертвец помалкивал.

Олаф никогда не примерял на себя чужую смерть. Никогда. Не по привычке — это как-то само собой разумелось. И ростом, и телосложением, и цветом волос, и даже типом лица Антон был похож на Олафа, отчего время от времени казалось, что Олаф вскрывает самого себя. Ему доводилось делать немало таких вскрытий — по правде, он не отличался от большинства гипербореев, ничем не выделялся, и лицо имел типичное, не запоминающееся. Но раньше он себя так ясно на секционном столе не представлял.

Стоило мертвеца раздеть, и сразу стало ясно, как его тело оказалось в полосе прибоя на пологом северном берегу: на плече и груди отпечатались следы острых зубов косатки. А ведь когда Олаф в первый раз вышел на юго-восточную сторону острова, ему представился этот кошмар — орка с поднятым со дна мертвецом в зубах… И не так удивительно, что орка принесла мертвое тело, — собака тоже принесет хозяину похожую находку (не хотелось сравнивать Антона с дохлой крысой), удивительно, что Олаф тогда, в самый первый раз, подумал об этом. Неужели они умеют передавать мысли? Нет, не мысли, человек думает словами, — а мысленные образы?

Мальчика, который провел в океане два месяца, тоже сопровождали косатки. Или они лишь инструмент океана, который говорит с людьми? Пожалуй, это совсем уж сказочная версия. Думать о телепатических способностях косаток было проще и интересней, чем вскрывать тело, так похожее на собственное…

Размозженные губы, выбитые передние зубы… Да, океан потрепал тело о скалы, но это прижизненное повреждение. И почему-то невозможно не примерить его на себя… Так же как раздробленные пальцы. Не одним ударом — несколькими. На обеих руках.

Олаф поймал себя на том, что непроизвольно сжимает челюсти, и с такой силой, что болят виски. Если бы ему не явился морок, он бы, скорей всего, не заметил выдавленных глаз. Мог не посмотреть как следует, решить, что глазные яблоки деформированы соленой водой. Больше всего человек боится потерять глаза. Последний аргумент — после этого допрос, наверное, не имеет смысла. После этого человека можно ударить прикладом в висок и сбросить со скал в океан.

Смерть наступила от ЧМТ — вдавленный оскольчатый перелом височной кости орудием с гладкой ограниченной поверхностью, не имеющей четкого края.

Огнестрельная рана коленного сустава еще раз перевернула все внутри: раньше Олаф не встречал слепого ранения высокоскоростной пулей, да еще и при выстреле в упор. Он решил было, что это разрывная пуля, — задев медиальный мыщелок, она разлетелась на несколько фрагментов, изорвала связки, разворотила хрящи и осколками засела в костной ткани.

Он никогда раньше не примерял на себя травмы своих «пациентов»! Не скрежетал зубами, не втягивал голову в плечи и не жмурил глаза, у него не тряслись от напряжения руки, не холодело в животе и не грохотало в висках! Ему не приходилось заставлять себя отрешиться от увиденного.

Он бы не стал вскрывать желудок, если бы не хотел установить время последнего приема пищи, — это не холодовая смерть, которая определяется по совокупности признаков.

В желудке он нашел то, чего карлики хотели от Антона: завернутую в кожу, перетянутую нитками капсулу с запиской. Непросто было ее проглотить… Если бы они догадались, то, наверное, распороли бы ему живот. Впрочем, они поступили не менее дальновидно — сбросили тело в океан. И вряд ли могли предположить, что орка принесет его на берег, в руки медэксперта. А вот Антон наверняка надеялся на вскрытие своего тела… От этой мысли на лбу выступили капельки пота: надеялся, да… на вскрытие…

Сигнального костра никто не увидел. И если бы Большая волна пришла раньше, Олаф решил бы, что виной всему «шепот океана». Однако и поднятые из пропасти тела ничего не доказывали — только вызывали подозрения. Бесспорным доказательством служили радары, трупы карликов и тело Антона. Вряд ли он глотал записку после того, как попал к ним в руки, — тогда надеяться на вскрытие (а сначала — на смерть) было уже естественно. Олаф нашел последнюю мысль не слишком смешной…

 

«Я покинул лагерь для поиска оборудования, обнаруженного студентами. Студенты укрылись во времянке от сильного снегопада. Я обнаружил радары неизвестной мне конструкции на юго-восточном и южном берегах. Добравшись в сумерках до западного берега, я увидел субмарину. Длина ок. 100 м, ширина — бол. 10 м., водоизмещение 7 (зачеркнуто) несколько тыс. т, предполож. атомный реактор».

Писал впопыхах, старался коротко, но разборчиво, хоть и мелко… Механик. Олаф, наверное, догадался бы, как выглядит субмарина, но вряд ли определил бы водоизмещение даже приблизительно.

Доисторическое чудовище с закаменевшей шкурой. Вертикальный хвостовой плавник, тупое скругленное рыло… И чужой запах, от которого хочется бежать. Трудно судить об остальном, но субмарину Олаф видел во сне глазами орки.

«Экипаж не менее 100 чел., на берег высадилось ок. 30, 3 надувных корабельных шлюпки. Вооружения не видно из-за снегопада. Экипаж вооружен автомат. оружием, предположит. дпт М16 или ее мдф, я заметил 2 снайперские винтовки, один пулемет сист. браунинг, один подствольный гранатомет неизвестной системы. Также шокеры-дубинки и штык-ножи».

Это война. Антон молодец, не размазывал по записке прощальные сопли, и в оружии разбирался — Олаф не сообразил бы, какая информация более всего важна. На войне.

«Чужаки очень маленького роста, около 150—160. Надеты респираторы, очки. Не могут дышать воздухом, используют приборы для дыхания. Прибор уязвим, разрыв трубки нарушает герметизацию и вызывает скорое отравление СО2, потерю сознания. После смерть наступает быстро, если никто не держит обрывки трубки соединенными. Конструкция прибора, генерирующего кислород, важна лишь из-за конструкции его аккумуляторных батарей, а устройство респиратора уникально и имеет важное значение для науки».

Вот как… О ценности респираторов Олаф не подумал. А ведь логично — защититься от избытка углекислоты не так просто.

«Я не успел подойти к лагерю раньше чужаков и сначала не считал это нападением».

Если бы Олаф увидел подводную лодку и людей в форме, пусть и вооруженных, ему не пришло бы в голову, что это нападение. Ему бы пришло в голову, что люди, живущие по ту сторону пояса вулканов, смогли пробиться к гипербореям. Вряд ли так оно и было, или за поясом вулканов карлики все равно жили в маленьком подводном городе (бункере, пещере) — иначе их не коснулось бы вырождение. В любом случае, Олаф бы вышел им навстречу, ничего не опасаясь.

«Со слов студентов. Они поняли, что снегопад не прекратится до темноты, и собирались готовить обед. Чужаки пустили во времянку слезоточивый газ. Студенты покинули ее через аварийный выход. После этого им, угрожая оружием и используя шокеры при сопротивлении, велели раздеться и разуться, обыскали, облили водой и отогнали от лагеря вглубь острова, на мерзлоту».

Вот так просто. Не растопили печку, потому что ждали продолжения работы по обустройству лагеря. Не раздевались. И след от сапога на матрасе мог бы натолкнуть Олафа на мысль о том, что они покидали времянку обутыми.

Слезоточивый газ — да, для карликов очень простой способ выкурить ребят из времянки. Учитывая, насколько они меньше ростом и слабей. Вряд ли студенты понимали, что происходит и почему, вряд ли выбрались наружу способными не то что сопротивляться — нормально соображать. Наверное, они тоже не сразу поняли, что это нападение. Наверное, не сразу приняли угрозы оружием всерьез… Потому и сопротивлялись? Шокер расставил все точки над «i».

О том, что их могли облить водой, Олаф не подумал. Морской водой из бочки, потому в ней осталась только половина… Так просто — и непостижимо. По сути, их убили именно в эту минуту, а то, что умерли не все и не сразу, так это благодаря Антону и спичкам в его кармане.

А ведь это Олаф тоже видел во сне… Правда, всего один раз, но видел. И теперь отпадает вопрос, почему Эйрик и Гуннар замерзли так быстро, — в мокрой одежде на ветру у них было совсем немного времени. Впрочем, у остальных, оставшихся на мерзлоте, времени было не намного больше.

Олаф перевернул листок.

«Необходимо отметить мужественное поведение Гуннара (Песчаный). По дороге у Саши (Бруэдер) случился приступ удушья, он ближе всех находился к источнику слезоточивого газа. Спасти его не удалось. Я не сразу нашел студентов в темноте, голоса и видимость были приглушены снегопадом. Эйрик (Инжеборг) и Гуннар (Песчаный) попытались вернуться в лагерь за спичками и одеждой, их дальнейшая судьба мне неизвестна. Для спасения от холода мы оборудовали ночлег с каменным очагом и высушили одежду. Чтобы предупредить о появлении субмарины и вооруженных чужаков, мы написали несколько записок, но боялись, что наше убежище будет обнаружено, а записки уничтожены».

Расстегнутые пуговицы на рубашке Эйрика, сожженный клочок бумаги на лежке — все, как и предполагал Олаф.

«Мы поняли, что нас хотят убить, но так, чтобы смерти выглядели естественно. Мы приняли решение разжечь сигнальный костер. Если какое-нибудь судно ответит, мы сможем передать предупреждение азбукой Морзе. Оставили Лизу поддерживать огонь в очаге. Сложив костер, мы обнаружили, что субмарина обогнула остров и причалила к юго-восточному берегу, чтобы убрать радары. Видимо, часть чужаков пересекала остров по прямой, чтобы добраться до субмарины, но, возможно, они прочесывали лес, ища нас. 2 из них подошли к нам слишком близко, 1 передал оружие товарищу и направился прямо на нас. Я его убил и хотел убить 2-го, он заметил меня раньше, но не выстрелил, а убежал с криком о помощи».

Ох… Олаф отметил в протоколе переполненный мочевой пузырь карлицы. Женщина не должна воевать: для того чтобы пописать, ей надо отдать оружие товарищу… Антон не узнал, что убил женщину, которая просто шла «в кустики».

Не выстрелил, а убежал с криком? Хороши морпехи… А впрочем, если они выросли в подводном городе, то где учились воевать? В спортзале? Там же, где качали широчайшие мышцы спины… Освоить запрещенные болевые приемы они сумели и с радостью применили против безоружного. Технологией быстрого допроса они тоже овладели неплохо. Ненавидеть их? Смеяться над ними? Презирать? Бояться?

«Я спрятал тело убитого чужака в третьей с востока расселине, идущей от самой высокой точки острова в лес. Там же я спрятал еще одно тело задохнувшегося чужака, его еще живого несли к субмарине, но не успели и оставили тело, завернутое в полотно, забрав оружие и дыхательное приспособление».

А ведь в самом деле: тела карликов Антон передал Олафу для аутопсии…

«Я отправил студентов к месту ночлега и выждал время, пока они там укроются. После этого я разжег костер. Надеюсь, чужаки их не найдут и покинут остров. Они торопятся, поднимается штормовая волна, скоро субмарина будет вынуждена отойти от скал».

Чужаки их нашли. Лиза не осталась поддерживать огонь. Сигнального костра никто не увидел. Олаф не стал говорить этого вслух. Не только эта записка нужна была карликам от Антона. Им нужны были спрятанные тела и место лежки. И, наверное, он бы сначала отдал им их мертвецов, а не своих живых ребят. А значит, не отдал. Найти живых проще — запах дыма, голоса, движение ветвей. Мертвецы лежат молча и в такую погоду ничем не пахнут.

Почему они не вернулись за телами потом? При свете дня, например?

Потому что февраль — месяц штормов и шквалов. Во время шквала они потопили катер и на этом успокоились. Шесть дней океан качает мертвой зыбью, подойти к северному берегу на шлюпках можно, но зачем рисковать? И где они учились управлять шлюпками, в спортзале? Восьмиметровая волна.

Олаф прислушался. Поднялся, вышел из шатра и снова прислушался. Мертвую зыбь сменял мертвый штиль — и здесь не было слышно грохота прибоя.

Записку Антона, тела карликов, компьютер, кислородный концентратор, протоколы вскрытия — это нельзя отдать. Они придут за своими мертвецами. Возможно, полностью демонтируют радары. И что они увидят? Свет над лагерем, ветрогенератор, десять трупов, очевидно вскрытых профессионалом…

Олаф посмотрел на разобранное тело на секционном столе. Да, сначала нужно думать о живых, и только потом тратить время на мертвых. Но этот человек не заслужил такого — лежать распотрошенным в окружении своих внутренностей, с пустой черепной коробкой и стянутой на лицо кожей головы… Не надо суетиться, тогда все можно успеть.

Недаром Олаф примерял смерть Антона на себя — ничего не стоит оказаться в его положении. И это уже не подсказка орки и не работа подсознания. Осознав опасность, Олаф почему-то перестал испытывать страх. Не питал пагубных надежд — карлики прочешут остров, спрятаться будет трудновато, — но «не питать надежд» не означает оставить все как есть.

Катер, шедший на помощь студентам, перехватили на подходе к острову. Радары в это время не работали, но на субмарине узнали о приближении катера. Значит, есть и другие радары, вряд ли это такое счастливое для карликов совпадение.

Вокруг шатра снова бродили тени — хоровод мертвецов? Страшно не было. Ну совершенно. Неужели его пугала орка? Или не пугала — подходила к нему со своей большой меркой?

Не надо суетиться. Сначала — найти хорошее укрытие, которое трудно обнаружить, прочесывая островок. Это непросто — среди ночи, в полной темноте. Но до рассвета часов двенадцать, не меньше… То, что в темноте выглядит хорошим укрытием, среди бела дня оказывается на самом видном месте. Фонарик? Он не освещает ничего и в пяти метрах.

Олаф привел тело в порядок, постоял немного над секционным столом — снова показалось, что на столе лежит он сам. А лицо изменилось после аутопсии.

— Ты… — начал он и сбился — не нашел слов сразу. — Ты прости, что я думал о тебе плохо. Без тебя… Ты очень много сделал. Я попробую не потерять… попробую закончить. Не знаю, смогу ли… как ты…

Он стянул с головы вязаную шапочку и еще немного постоял над телом. Может быть, ни Антона, ни ребят не будут хоронить. Может быть, карлики сбросят в океан их тела.

Олаф взял кастрюлю с нечистотами, откинул полу шатра и обомлел: воистину, планета стоит на стороне своих избранников… Небо сияло от горизонта до горизонта. Не так красиво, как в тот, первый, раз — лишь синим и зеленым, но удивительно ярко. Было светло как днем. Ну, не совсем, но гораздо светлей, чем ночью.

 

Какое место трудно обнаружить, прочесывая островок? На скалах, конечно. Но тогда нужно, чтобы его не было видно с воды. Олаф посмотрел на руки и вздохнул. Ничего, это не раздробленные пальцы и не выбитые прикладом зубы. Он подхватил веревку, крючья и ледоруб.

 

Место нашлось, и не одно, можно было выбирать. Пожалуй, Олаф слегка смалодушничал, когда выбрал то, куда легко спускаться без веревки, по крутой, еле заметной тропе. Не очень низко — метров двадцать. На восточной стороне: увидишь и приближение катера, и подход субмарины к радарам. Не пещерка, но что-то похожее на то — ниша под козырьком, прикрытая выступом, похожим на контрфорс, с севера. Немало сил и времени Олаф потратил на то, чтобы прикрыть нишу с юга и с востока, — возвел каменный вал высотой чуть выше колена, чтобы спрятаться лежа.

Туда он перетащил ящик с компьютером, пресловутый кислородный концентратор и папку с бумагами. Выстелил «пол» пемзовыми блоками, положил матрас и три спальника — пришлось взять серые, которыми он накрывал мертвые тела, — чтобы не были заметны на фоне камней. Сложил очаг, но решил топить его только днем — ночью с воды будет виден отсвет. Нагреть камни и убрать под спальники — тепло сохранится на сутки, если не больше. Набрал консервов, воды, дров, взял смену одежды, аптечку. Дня три можно продержаться. Подумал немного… Наверное, глупо это было, но показалось вдруг важным: Олаф снял с флагштока огненный флаг, сложил и убрал за пазуху. Раз это война.

Спать хотелось сильно, время катилось к утру, aurora borealis гасла, но вместо нее над островом поднялась луна.

Он свернул шатер и убрал полотно под аккумулятор. Выключил генератор, снял прожектора. Опустил на землю мачту ветряка и долго возился с лопастью, проткнувшей стену тамбура (и разбившей рацию), чтобы вернуть ее на место — на то место, где ее оставили карлики.

Вряд ли они заметят исчезновение ящика с медикаментами, нескольких спальников и одежды. А вот вычерпанную из бочки воду… Олаф снова взглянул на руки. Не простреленное колено… Альтернатива давала хороший стимул: не переломился — поднял и принес с десяток ведер.

За этим занятием его и застал рассвет — ясный, почти весенний. Не успел? Он почему-то был уверен, что субмарина появится на рассвете.

Иней поблек, стало теплее — по-видимому, чуть-чуть повыше нуля. И океан совсем успокоился, лежал вокруг острова серым зеркалом. А на северо-западе, довольно далеко от берега Олаф разглядел черный орочий плавник… И не сомневался: о приближении субмарины орка его предупредит.

Оставалось разобраться с мертвыми. В убежище на скалах они бы не поместились, да и не след складывать все яйца в одну корзину. Спрятать их в трещине? Карлики не нашли мертвецов только потому, что не успели. В трещины они заглянут обязательно. Было еще два обнаруженных на скалах места, с довольно трудными спусками… Если карлики найдут тела, они начнут искать того, кто их вскрывал. Не о мертвых Олаф заботился, не о доказательствах для ОБЖ — о собственной жизни. Ну и… о том, ради чего умер Антон.

За то время, что Олаф провел на острове, день прибавился почти на два часа, до темноты времени хватало, но он ждал появления карликов раньше — пришлось убеждать себя, что торопиться незачем, иначе точно не успеешь и наделаешь глупостей.

— Ну что, ребята… — Олаф посмотрел на мертвецов, лежавших рядком у опрокинутой мачты ветряка. — Будете помогать. Организуем драмкружок, сыграете самих себя в собственных костюмах. Не все: только те, кто не падал со скал.

Хорошо, что он оставил вешки… Одеть мертвецов оказалось не так тяжело, да и растащить по местам попроще, чем принести в лагерь, — все время под горку. Но… жалко было оставлять их в одиночестве. Снова в холодном одиночестве. И Олаф, поминутно зевая, с мутными мыслями в голове, все уговаривал их, что это на время, что когда-нибудь все кончится, придет катер и отвезет их к папе и маме… Сам не очень-то верил в свои обещания, но обещал, обещал…

Поделиться:

Автор: Ольга Денисова. Обновлено: 3 января 2019 в 7:10 Просмотров: 9010

Метки: ,