огонек
конверт
Здравствуйте, Гость!
 

Войти

Поиск

Поддержать автора

руб.
Автор принципиальный противник продажи электронных книг, поэтому все книги с сайта можно скачать бесплатно. Перечислив деньги по этой ссылке, вы поможете автору в продвижении книг. Эти деньги пойдут на передачу бумажных книг в библиотеки страны, позволят другим читателям прочесть книги Ольги Денисовой. Ребята, правда - не для красного словца! Каждый год ездим по стране и дарим книги сельским библиотекам.

Группа ВКонтакте

12Авг2009
Читать  Комментарии к записи Читать книгу «За Калинов мост» отключены

 

Игорь. 23—24 сентября

«У меня ведь не год служить, а всего-то три дня; если упасешь моих кобылиц — дам тебе богатырского коня, а если нет, то не гневайся — торчать твоей голове на последнем шесте».

Марья Моревна: [Тексты сказок] № 159.

 

Зеленая поляна с мягкой травой никак не вязалась с осенним пейзажем. Это был уголок лета — лета после дождя, когда тучи должны вот-вот рассеяться, и после этого наступит ясная ночь. Сочная чистая зелень, какой она бывает только в начале июня, выдавалась из легких сумерек, выпячивала свою беззастенчивую яркость, словно бросала вызов смурной осени.

Одиннадцать белых кобылиц выскочили из осени в лето с радостным ржанием, и Игорь поспешил соскочить с двенадцатой, чуя, как ей хочется присоединиться к сестрам. Сзади труси́л Сивка, едва поспевая за длинноногими красавицами.

Игорь приехал на Ромашке — самой своенравной и темпераментной из всех. Она единственная сумела скинуть его на землю, и не один раз, а трижды. Игорь умел падать с лошади, это была первая наука, которой обучил его угрюмый Орлик и больничный сторож, всегда пребывавший навеселе. Но отбитый левый бок все равно болел, да и усталость с непривычки брала свое. Он никогда в жизни не пас лошадей и понятия не имел, как это делается. Игорь слышал, что лошадей спутывают на ночь, но, пожалуй, эти лошади не позволят сотворить с собой такого насилия, не для того они вырвались из тесной конюшни, чтобы щипать травку, пусть и очень сочную. Они хотели порезвиться, побегать и поиграть, и большая поляна у широкой реки с пологими берегами вполне для этого подходила.

Игорь сел на траву, подстелив фуфайку, — надо посмотреть, что будут делать лошади, и потом решать, в чем, собственно, состоят его обязанности на ближайшую неделю. Он проехал на каждой из них, и каждая пробовала брыкаться и «свечить», но, слезая на землю, он знал: кобылица признала в нем седока. Однако седок и пастух, наверное, разные вещи. Отсутствие удил лошадок расслабляло, и никакого уважения с их стороны он не ощущал, только настороженность, смешанную с еле заметной приязнью.

Возможно, этих обязанностей и нет вовсе, а цель старухи только и состоит в том, чтобы привязать его к этому месту на неделю. Убрать с глаз, потому что очевидно: срок Маринки истечет до того, как пройдет семь дней и семь ночей. Сколько времени у него осталось? Два дня? Три? Нет. Прежде чем сделать вывод, Маринка переспросила его про сегодняшний день. Как будто это очень важно. Если бы сегодняшний день считался, все было бы по-другому? Значит, седьмой день, двадцать девятое, и есть назначенный срок?

Что ж, тогда старуха не должна догадаться о том, что им известны ее планы. Если, конечно, Маринка правильно поняла ее намерения.

Сколько времени потребуется, чтобы выйти из этого леса и добраться до Волоха? Может, его обряд и не проверен, может, маг и переоценивает свои силы, но, по крайней мере, он не темнит, не угрожает и никого не берет в плен. А возможно ли вообще выйти из этого леса тем же путем, каким они сюда пришли? Если это возможно, то примерно два дня нужно на то, чтобы дойти до шоссе и автобусов. И два дня, в случае чего, на путь назад. А если обряд Волоха не сработает? Он говорил, что проводить его надо в тот самый, назначенный, день. Тогда вообще не остается шансов вернуться к старухе. Может быть, старуха вовсе не хочет Маринку убивать? Но тогда чего она добивается?

Игорь обхватил голову руками. Что делать? Кому верить и на что надеяться? Пойти к старухе и спросить ее прямо? У него уже была такая возможность, но задать ей хоть один вопрос почему-то язык не повернулся. Старуха подавляла его, подминала под себя, Игорь не только боялся ее — он перед ней робел. И дело не в ее очевидной физической силе и не в угрозах, которые она не задумываясь приведет в исполнение. Игорь всегда уважал стариков и считал это признаком хорошего воспитания, а в старухе сосредоточилось это его уважение, разрослось до невероятных размеров и приняло гротескную форму.

На поляне совсем стемнело, и над ней тут же ярким радужным фонариком повисла перелет-трава. Волох говорил, что травка существо хитрое и небескорыстное. Ее сущность враждебна человеку, она проводник в мир мертвых. И хозяйка ее живет в домовине, в избе смерти. Кто знает, чего они хотят? Заманили в лес, как малых деток, и теперь жаждут крови? Тогда почему не убили их сразу? Или убийство должно включить в себя элементы ритуала? Ленка умерла без сложного антуража, ее просто убило током. И остальные его односельчане умирали по вполне естественным причинам.

Или все дело в нем самом? Он человек, которому травка опустилась на ладонь. Один на сотню обычных людей. И получить ее семена можно, сбрызнув цветок его мертвой кровью. Когда выпадет первый снег. Через неделю, конечно, первого снега не предвидится, но кто знает, какова будет третья служба и сколько отнимет времени. Только зачем это надо? Достаточно запереть его в бане на месяц-другой и не испытывать судьбу. Есть, конечно, еще один вариант — обменять свою жизнь на жизни Светланки и Маринки, если старухе настолько нужна его мертвая кровь. Только умирать совсем не хотелось.

В шею ткнулись мягкие горячие большие губы — Сивка всхрапнул и потерся носом об ухо Игоря. Игорь погладил его большую голову: и этот непонятный конь тоже принадлежит старухе, наверное, тоже хитрый и небескорыстный, враждебный человеку по своей сути. Думать так не хотелось ни про коня, ни про травку.

Игорь просидел всю ночь, перекладывая в уме кусочки головоломки, но к однозначным выводам так и не пришел. Единственное решение, которое он принял, — это заездить Сивку. Для начала. Кобылицы, конечно, очень хорошие и быстрые лошади, но уж больно привередливы и строптивы. Сивка же вовсе не похож на них. А имея коня, можно добраться до Волоха значительно быстрей, чем пешим ходом.

К утру его сильно клонило в сон, после вечерних упражнений болели ноги и поясница, ныл отбитый бок. На поляне было тепло, как обычной летней ночью, но стоило Игорю прикрыть глаза и слегка задремать, как Сивка принимался теребить его волосы — кобылицы словно ждали, когда он уснет, и потихоньку, по одной, пробирались в лес. Приходилось вставать и выгонять их обратно на поляну — этому Игорь обучился легко. Лошадки не обижались и не разочаровывались в своей попытке побега, будто на это и рассчитывали. К полудню Игорь решил, что это изощренная пытка сном, и семи дней он не протянет точно.

Чтобы разогнать дремоту, он прошелся вокруг поляны и спустился к реке — вода в ней была теплой, как парное молоко, несмотря на то, что солнце из-за туч так ни разу и не выглянуло. Он искупался сам, искупал всех лошадок, только Сивка не изъявил желания ни пить, ни заходить в реку. И лишь после этого Игорь обратил внимание: травку Сивка не щиплет, просто стоит понуро около него и иногда выпрашивает сухарик.

Купание развеяло сон, даже бодрость появилась. Игорь встряхнулся и решил-таки попробовать себя в качестве дрессировщика лошадей. В конце концов, чем лошадь отличается от собаки? Только размером и отсутствием клыков.

— Сивка, — он подошел поближе к конику и погладил его бок, — ты спокойный парень, не пора ли тебе стать лихим скакуном?

Сивка не возразил. Он вообще оставался равнодушным и немного несчастным. Игорь думал, что ему не понравится уздечка, но конь позволил надеть ее безропотно. Эта покорность настораживала, Игорь не понимал конька. Вообще не понимал. Не надо обладать сверхъестественными способностями, чтобы заметить настроение лошади, угадать ее страх, или радость, или строптивость. Сивку же будто напоили успокоительным, или он только что проснулся и не вполне пришел в себя. Игорь попробовал погонять его по кругу на веревке, чего никогда не делал, и у него это получилось с первого раза. Сивку не надо было заставлять, он словно чувствовал, что от него хотят, Игорь не успевал подумать, а конь уже менял аллюр. И минут через пятнадцать до Игоря дошло: он-то коня не понимает, зато конь отлично понимает его. Так же, как Игорь чувствует кобылиц, волков, медведей и змей, Сивка чувствует его самого. И не похож он на необъезженную лошадь, нисколько не похож. Может быть, он, как и Орлик когда-то, никогда не ходил под всадником?

— Ну что? Как ты отнесешься к тому, что я сяду тебе на спину? — спросил Игорь, не очень-то надеясь на ответ. Сивка всхрапнул, но вовсе не потому, что хотел что-то этим сказать. Ну, даже если уронит, то со зла не затопчет…

Игорь примерился, взялся за гриву, постоял, ожидая реакции, не дождался и полез на коня. Сивка стоял как вкопанный, не пытался отойти или хотя бы шагнуть в сторону, не проявлял беспокойства. Игорь разобрал поводья и погладил его шею.

— Как тебе? — спросил он на всякий случай. — Попробуем ехать?

Он легко тронул круглые бока лошади пятками, и тут коня под ним как подменили. Сивка рванулся с места в карьер — в самом прямом смысле. Игорь едва не слетел на землю, настолько не ожидал ничего подобного, и натянутые поводья нисколько не помогли. На поляне было где разбежаться, но она все равно заканчивалась стеной леса. Да попадись на дороге кочка или ямка, конь переломает ноги, а Игорь свернет шею! И несется, будто и вправду он лихой скакун, а не захудалый коняшка. Так лошадь бежит, если сильно перепугана, но никакого страха Игорь не заметил, Сивка просто гнал во весь опор, как на скачках.

Игорь попробовал завернуть его на круг — если Сивка и на это не согласится, вернее всего будет валиться на землю. Лучше упасть самому, чем убиться вместе с лошадью. Но коник, видно, и сам понимал, что в деревья врезаться не стоит, описал широкую дугу и помчался к реке. И, как Игорь ни старался, поворачивать отказывался. Берег, конечно, был вполне пологим, но и полуметра вполне достаточно, чтобы разбиться. Единственное, что успокаивало, — падать в воду не так опасно, как на твердую землю, тем более что глубина начиналась у самого берега.

Сивка летел вперед со скоростью аэроплана, Игорь решил держаться до последнего, на подходе к воде зажмурился, но конь не замедлил бега, только глухой топот копыт неожиданно сменился шлепками по воде. Игорь открыл глаза — Сивка скакал по реке аки посуху, только слегка задевая воду копытами, отчего в стороны летели острые фонтанчики брызг. В этом месте река поворачивала, и коню стоило лишь немного изменить направление, чтобы выскочить на необъятный ее простор, как на широченную дорогу, убегающую за горизонт.

Игорь должен был удивиться, но вместо удивления почувствовал ликование, эйфорию, восторг. Берега, раскрашенные в насыщенные тона осени, плыли мимо по обе стороны, свинцовая гладь воды стелилась ровным полотенцем, влажный ветер бил в лицо, и не было причины не мчаться вперед или бояться этой сумасшедшей скачки.

— Э-ге-гей! — крик сам вырвался из горла и полетел над водой, оттолкнувшись от берегов многократным приглушенным эхом.

Когда-то, разбивая локти и коленки, Игорь мечтал научиться скакать на лошади именно так — быстро, свободно и без страха. Орлик, угрюмый и упрямый лентяй, конечно, разбегался иногда довольно скоро, чуя на себе мелкого пацаненка, но только для того, чтобы остановиться и скинуть надоедливую ношу на землю. И в армии, где у Игоря была возможность кататься на лошадях, повода пускать коня во весь опор так и не случилось. Да и местность не располагала.

Сивка домчал до следующего широкого поворота, плавно развернулся и понес назад, не сбавляя темпа и не обращая внимания на поводья. Игорю хорошо вдолбили в голову заповедь: всадник управляет лошадью, а не лошадь всадником. Но сейчас, отдавая себе отчет в том, что конь несет его туда, куда считает нужным, Игорь пренебрег заповедью — это был необычный конь, волшебный конь, который не пьет воды, не ест травы, живет в подземелье и умеет скакать над глубокой рекой, едва прикасаясь к ее поверхности.

Когда копыта Сивки почувствовали твердую землю, он наконец сбавил скорость, перешел на размашистую ровную рысь, и Игорь догадался, что теперь управление принадлежит ему. Двенадцать кобылиц остановились и завороженно смотрели на их невероятный полет, а когда он завершился, приветствовали Сивку негромким ржанием.

Игорь проехал два круга по поляне, пробуя управлять лошадью, ускорять темп и переходить на шаг, — конь под ним был отлично выезжен, у него не возникло в этом ни малейших сомнений. Даже поводья не требовались — Сивка замечательно понимал движения корпуса. Тогда зачем старуха требовала от него коня объездить? Да с Ромашкой у Игоря оказалось больше проблем, чем с этой необычной лошадью. Конечно, поначалу он испугался и растерялся, но только поначалу. Да и кто бы не растерялся, если бы неизвестный и непонятный конь понес по пересеченной местности во весь опор? Игорь собирался спешиться, когда на выходе из леса увидел хозяйку лошадей.

По ее сморщенному лицу было трудно о чем-то догадаться, но Игорю показалось, что она удивлена и раздосадована. Впрочем, свои чувства она наверняка умела мастерски скрывать: Игорь так ни разу и не понял, говорит она всерьез или его дурачит. Он слез с коня и подошел поближе к старухе, ведя Сивку в поводу.

— Здравствуйте, бабушка, — он вежливо кивнул.

— Здорово, внучок, — старуха смерила его взглядом. — Никак объездил первого коника?

Игорь пожал плечами и хотел уже начать оправдываться и объяснять, что Сивка был выезжен и до него, но придержал язык.

— Я тебе поесть принесла и на лошадок своих взглянуть хотела. Упас, значит?

— Вроде бы… Пока все на месте…

— Ничего. Завтра я тебе моего Вороного пришлю. На рассвете. Честно скажи, сам на него узду наденешь или пособить?

Игорь подумал, что ломаться не стоит, но язык не повернулся попросить у старухи помощи. Поэтому он снова пожал плечами.

— Значит, сам, — сделала вывод хитрая старуха и вынула из заплечного мешка черную уздечку. — Держи, посмотрим, как у тебя это получится. Медведя моего отпустил, уж лошадки-то не испугаешься.

Игорь промолчал, но про себя подумал, что лошадка эта весит раза в четыре больше, чем медведь. И намерения имеет самые агрессивные.

— Садись есть, — велела старуха и вынула из мешка горшок, повязанный сверху белой тряпицей, — небось, сутки не жрамши.

Вслед за горшком появился ломоть теплого еще хлеба. Игорь снял с Сивки уздечку и отпустил его хлопком по крупу. Но, равнодушный к траве и воде, коняшка питал слабость к мучному, пришлось поделиться с ним хлебцем. Только после этого он деликатно отошел в сторонку, а Игорь уселся на траву. Он и не заметил, что проголодался, пока дурманящий запах из горшочка не долетел до носа.

— Ить как к тебе привязался! Как хвост, ни на шаг не отходит! — старуха ухмыльнулась и покачала головой. И опять Игорь не понял — нравится ей это или нет.

В горшочке была жирная разваренная пшенка с мясом, приправленная неизвестными, но пахучими травами. Игорь даже не заметил, как добрался до дна, уплетая ее за обе щеки. Старуха исчезла тихо, не прощаясь, и он очень удивился, когда, оглянувшись, не увидел ее.

После сытной еды непреодолимо потянуло в сон, глаза слипались сами собой, и все началось сначала: только он засыпал, кобылицы расползались по лесу, Сивка его будил, Игорь собирал их и возвращал на поляну. Он несколько раз подходил к реке и плескал водой в лицо и даже искупался, но к появлению перелет-травы и это не помогало. Игорь прокатился на Сивке в темноте, потом, для бодрости, сел на Ромашку, но она успела смириться с его верховодством и бегала спокойно. От нечего делать он развел костер, съел банку тушенки и догадался наконец заварить крепкого чая.

Часа два после этого спать не хотелось, но следующая кружка уже не помогла. К утру он, как сомнамбула, бродил по поляне и размышлял, сколько времени человек может провести без сна, не причиняя ущерба здоровью.

Однако далекое ржание из леса прогнало сон в одну минуту — на рассвете старуха обещала прислать своего Вороного и, похоже, обещание выполнила. Игорь в очередной раз плеснул в лицо водой и понял, что боится. Он никогда не боялся лошадей и редко имел дело с такими, как Сивка. Ему как назло попадались кони вроде Орлика, но он привязывался к ним, и любил, и мирился с их нравом, а главное — научился подчинять их себе. Но чудовище, которое вышло из лесу к нему навстречу, лошадью можно было назвать с большой натяжкой.

Под ним дрожала земля. Игорь почувствовал вибрацию до того, как услышал приглушенный стук копыт по траве. Он был похож на быка больше, чем на жеребца, и, появившись на поляне, сразу приметил кобылиц. Только этого не хватало! И что за монстры могут родиться у белой стройной красавицы от этого черного как смоль тяжеловоза?

Игорь свистнул, привлекая к себе внимание. Жеребец, глянув в его сторону, быстро сообразил, что перед ним соперник и претендент на лидерство. И повел себя как бык на корриде — раза два копнул копытом землю и устремился вперед. Глаза его быстро налились кровью, морда вытянулась вперед в оскале тупых широких желтых зубов. Какая тут уздечка! Уйти бы живым!

Лошади чувствуют страх и неуверенность, им нельзя показывать смятение. Рука сама собой потянулась к оберегу под свитером, Игорь стиснул пальцами медвежий клык и прошептал что-то вроде ругательства. Жеребца удивило то, что Игорь не трогается с места, он немного растерял уверенность, но не остановился.

Кобылицы испуганно заржали и метнулись в лес, словно вспорхнувшая стайка птиц. Игорь не сразу понял, почему они боятся черного коня, но и сам жеребец вдруг приостановился и нерешительно попятился. Только тогда Игорь догадался оглянуться: по берегу реки на поляну выходил медведь. Тот самый медведь, чуть прихрамывавший на заднюю лапу. Он шел медленно, низко опустив голову, и его маленькие глаза исподлобья вперились в жеребца. Конь попятился еще немного и жалобно заржал. Он не пытался убегать, будто медведь приковал его к себе взглядом. Не испугался только Сивка, продолжая спокойно стоять у костра и равнодушно взирать на происходящее.

Игорь поначалу растерялся, не зная, кого защищать и от кого защищаться. Но прислушался и понял: наглая черная лошадь угрожает доброму человеку, открывшему стальные зазубренные челюсти. Жеребцу тоже ничего не грозило — намерения медведя не были кровожадными.

Игорь поспешил уйти с дороги зверя. И хотя жеребец был явно крупней и сильней медведя, он все еще продолжал жалобно, растерянно ржать, но уже не отступал, а топтался на месте. Лошади боятся диких зверей, как бы сильны ни были, ведь у них нет клыков и когтей. Удивляло только то, что Вороной не ускакал прочь, подавленный магнетическим взглядом хозяина леса.

Медведь подошел к лошади вплотную и поднялся на задние лапы — конь от смятения и ужаса присел, глаза его распахнулись и метались по сторонам, обнажая синеватые белки, такие контрастные на черном фоне. Как наделавший лужу щенок под строгим взглядом хозяина. Медведь широко размахнулся и одним увесистым ударом лапы сбоку опрокинул жеребца на землю. Игорь потряс головой, глядя на брыкнувшие в воздухе копыта: это было немыслимо, невероятно! Какую чудовищную силу нужно было вложить в этот удар, чтобы опрокинуть крупного, массивного тяжеловоза, стоявшего на земле на четырех ногах, похожих на колонны!

Косолапый опустился на четвереньки и обернулся к Игорю. Его мохнатая морда ничего не выражала, но Игорь понял, что надо подойти. На этот раз он приближался к обоим зверям без страха: жеребец поднялся с земли кротким как ягненок, а медведь сделал два шага в сторону, освобождая Игорю дорогу.

Игорь поднял уздечку, лежавшую у костра, и уверенно подошел к Вороному. Богатырский конь покорно склонил голову. Похоже, узды он действительно не знал, потому что открыть рот не догадался, и в глубине души был возмущен и озадачен появлением во рту странного металлического предмета, делавшего его таким уязвимым перед человеком. Игорь попробовал вести его в поводу, и конь не сразу его понял. Игорь не решился использовать длинный хлыст, которым щелкал, сгоняя на поляну кобылиц, и сорвал с дерева скромную хворостинку. А вот этот предмет был жеребцу знаком, или он интуитивно угадал его назначение. Легкого прикосновения к крупу оказалось достаточно, чтобы заставить его двигаться.

Медведь стоял в сторонке и никуда не уходил, как будто хотел убедиться в том, что Вороной хорошо усвоил его урок. Игорь провел жеребца по поляне, пробежал немного, заставляя коня идти рысью, и решил испытать его в беге по кругу.

Вороной отличался от Сивки. Это действительно был необъезженный конь, без сомнений. Никто никогда не садился на него верхом, никто не отдавал ему команд — жеребец не понимал тех слов, которые говорил ему Игорь. Но он запоминал их с первого раза. Что было тому причиной, Игорь так и не догадался. Присутствие ли медведя, или странная, волшебная способность Игоря понимать мысли животных, к которой примешивалось умение передавать им свои. Но так или иначе, ничего похожего на обычную заездку лошади Игорь не производил. Он знал, что дрессировка коня — дело нескольких месяцев, а не часов. Но у него получалось! Легко, быстро и без проблем. Впрочем, если Сивка оказался волшебным конем, то почему Вороной должен быть обыкновенным? Однако сесть на него верхом Игорь пока не решался.

Его подтолкнул к этому медведь. Игорь уловил нетерпение и желание уйти, уловил уверенность в том, что дело хозяина леса закончено и ему осталось только в последний раз убедиться в лошадиной покорности.

Рост жеребца не располагал к тому, чтобы легко и изящно на него вскочить, а подтягиваться за гриву Игорь побоялся: как бы конь ни был послушен, первый всадник на спине — это всегда стресс. А если он карабкается на спину, как вор-форточник в квартиру, то лошадка и вовсе этого не поймет. Хорошо, что неподалеку нашелся довольно высокий пень. Игорь с опаской взобрался на широкую, как диван, спину, заранее разобрав поводья: жеребец не шелохнулся. Да, медвежья выучка пошла коню на пользу — его существо противилось насилию, Игорь чувствовал желание немедленно избавиться от неприятной ноши, конь под ним внутренне трепетал, но ничем не выдал своего трепета.

Его возмутило бесцеремонное прикосновение к своим чувствительным бокам, но он стерпел и это. Игоря беспокоило такое положение вещей: лошадь должна подчиняться с радостью, для нее подчинение — удобная позиция, придающая уверенности в себе. Вороной же терпел всадника, подчинялся насилию и признавать в седоке лидера не хотел. Сивка тоже лишь позволял собой управлять, но при этом не чувствовал дискомфорта. Этот же, напротив, подчинившись, только и ждал момента выйти из подчинения. И Игорь догадывался, когда наступит этот момент: когда уйдет медведь.

Он сдвинул жеребца с места при помощи хворостинки. Даже шаг у него был очень тряский. Медведь пристально посмотрел на них, низко опустив голову, убедился, что главное сделано, и направился туда, откуда пришел.

Нет, конь не рванулся с места, не попытался Игоря сбросить, он только обернулся и попробовал укусить его за коленку. Жеребец сделал это не от злости — он просто хотел посмотреть, к чему это приведет. Игорю хватило натянутого повода, чтобы пресечь эту попытку на корню. Ну, и несильный хлопок хворостиной завершил первый раунд в его пользу: конь задумался, так ли это плохо, что на нем кто-то сидит.

Игорь решил закрепить успех и двинул его вперед рысью, что само по себе оказалось непросто. Но жеребец пошел — нехотя, медленно, встряхивая головой и похрапывая. Что это была за рысь! Игорю казалось, что он сидит на боевом слоне, который создан для затаптывания противника. Его тяжелая поступь сминала траву, копыта погружались в мягкую землю, как печать в расплавленный сургуч, и отбивали звук, напоминавший заколачивание свай. Игоря жестко подбрасывало вверх, конь то пригибал шею, то высоко вскидывал голову, он еще не вполне понимал движения повода, но шел вперед, и постепенно его желание избавиться от всадника уступало место спокойному снисходительному равнодушию.

Игорь спешился примерно через полчаса, окончательно убедившись в том, что Вороной смирился со своей участью и если не до конца поверил в лидерство всадника, то, по крайней мере, перестал считать его чем-то из ряда вон выходящим. Несмотря на кажущуюся легкость, с какой покорился ему жеребец, Игорь слезал с него вымотанным и разбитым. Как будто конь вытянул из него все силы. Оказывается, все это время он пребывал в непроходящем нервном напряжении — у него дрожали руки, и пустота внутри настойчиво требовала отдыха.

Только тогда он вспомнил про белых кобылиц, разбежавшихся по лесу при появлении медведя…

К усталости прибавилась тоска, смешанная со страхом: не уберег! Прошло слишком много времени, где теперь их искать? Может, они вернулись домой, в конюшню? Все лошади, которых он знал, стремились вернуться туда, где их кормили, поили и холили. Но кто же знает этих лошадей?

Он привязал Вороного к дереву толстой волосатой веревкой, не вполне уверенный в том, что тяжеловоз не сможет ее разорвать. Сесть на Сивку и поискать? Но по лесу на лошади двигаться тяжело, лучше уж пойти пешком.

Поиски ничего не дали — кобылицы и вправду забрались очень далеко. Игорь вернулся на поляну с тяжелым сердцем, проклиная свою нерасторопность. Да, он не мог так просто слезть с Вороного, иначе бы тот не позволил ему снова сесть себе на спину. Но он же просто забыл про них, увлекся трудной и необычной для него задачей. Просто забыл!

Сивка не имел ничего против того, чтобы прокатиться, и Игорь решил съездить к избушке и посмотреть, не вернулись ли лошадки домой. Ему очень не хотелось признаваться в своем провале старухе, и он постарался не попадаться ей на глаза.

Крыльцо избы смотрело на юг, и не было никаких сомнений — старуха дома. Она бы не оставила Маринку одну, чтобы не дать ей возможности спокойно выйти во двор. Игорь укрылся за густыми кустами перед пустошью и решил немного понаблюдать за двором. Если кобылицы там, он должен это заметить, даже издалека.

Из-за своего легкомыслия он запросто потеряет возможность забрать оттуда Маринку, и уж тем более речь не зайдет о третьей службе, которая поможет спасти Светланку. Игорем потихоньку овладевало отчаянье, и, как бы ему ни хотелось думать о спасении их жизней, мысли сами собой упирались в три ремня из спины, и страх сводил челюсти воображаемыми все четче подробностями этого действа и его последствий. Ну не бежать же, честное слово! Это как-то низко, как-то уж больно трусливо. Игорь всегда отвечал за свои поступки, для него это было непреложным правилом, может быть, даже принципом. Он сам принял поставленные старухой условия, и поздно менять правила, если игра уже началась, несмотря на то, что правила эти при ближайшем рассмотрении оказались чрезмерно жестокими.

Кобылиц в конюшне не было, он давно понял это, но все равно продолжал наблюдать за двором, надеясь неизвестно на что. Пока не увидел старуху, спускавшуюся с крыльца. Сейчас она, как и вчера, пойдет взглянуть на своих лошадок, и что обнаружит на поляне? Разве что привязанного к дереву взнузданного Вороного. Невелико достижение по сравнению с его последствиями. Игорь сжал губы и зажмурился.

Но старуха не собиралась на поляну. Она выкатила из-под избушки странный предмет, похожий на бочонок, и развернула домик крыльцом к северу. Ее ловкость и легкость движений и до этого поражали Игоря, но тут она превзошла все его ожидания: словно юная девушка, вспорхнула вверх и оказалась сидящей в бочонке на коленях. Видеть это было и странно, и боязно одновременно. Как будто должно было произойти нечто необыкновенное. Игорь слегка подался вперед, рискуя быть замеченным. А старуха ударила посохом в землю, выбивая из нее пыльный вихрь, мгновенно образовавший воронку. Наверное, именно такой закрученный узлом ветер за считанные минуты отбросил его и Сергея на далекое болото. Воронка росла на глазах, окутывая странный бочонок и старуху в нем пеленой серой пыли. Порыв ветра, оторванный от воронки, долетел до Игоря и ударил в лицо. Кусты дрогнули и согнулись под тяжестью ветра, а потом и вовсе расстелились по земле. Игорю пришлось уцепиться за них руками, чтобы не упасть. Если бы он стоял, ветер запросто мог его опрокинуть.

В бешено вертящейся пыли мелькнул старухин посох и снова ударил в землю, как будто отталкиваясь от нее, и воронка серым смерчем полетела вперед и вверх, увлекая за собой бочонок со старухой. Двигался смерч в сторону разлома в земле, благополучно его миновал, поднялся над лесом и быстро превратился в темную точку на фоне выцветшего неба.

Ветер утих не сразу, Игорь еще долго глотал пыль, принесенную со двора. И в шуме послышалось далекое знакомое ржание. Да, в прошлый раз перед появлением старухи тоже дул ветер и лошади плакали в конюшне. Только на этот раз ржание доносилось с другой стороны, значит, не так уж далеко кобылицы ушли, если можно расслышать их голоса.

Ему очень захотелось подойти к избушке и посмотреть на Маринку, но от этого пришлось отказаться: если кобылицы не очень далеко, значит, есть надежда их найти. Жаль, ветер сносит звуки и точно определить направление не получится.

Игорь вернулся к Сивке и похлопал его шею:

— Ну что? Поищем твоих сестренок? Может, ты чуешь, где их надо искать?

Он сел коняшке на спину, но тот, забрав себе управление, повез его не в лесную глушь, а легкой рысцой поехал по нахоженной тропе, обратно на поляну. Игорь сильно сомневался, что Сивка верно выбрал направление поиска, но конь отказался его слушаться, и спорить с ним было бесполезно. Разве что спрыгнуть на ходу и пойти пешком.

Однако, не доехав до поляны, Игорь услышал нервное ржание, хруст ветвей и приглушенный топот множества копыт: лошади ломились через лес, как будто на поляну их гнал ужас. Сивка почему-то не ускорял темпа и оставался спокойным и равнодушным. Меж деревьев мелькнули ослепительно белые пятна, Игорь наконец увидел кобылиц и вздохнул бы с облегчением, если бы вслед за их невероятной белизной из леса не показались резвые серые тени волков.

Из огня да в полымя? Наверное, растерять лошадок все же лучше, чем позволить их сожрать: не остается надежды на то, что они рано или поздно вернутся в конюшню.

— Эй, Сивый! Остановись! Остановись! — крикнул Игорь, но Сивка его не послушал.

Волки боятся человека. Обычно. Но не тогда, когда их целая стая, а человек только один и безоружен. Да они разорвут его на клочки за несколько секунд! Надо быть безумцем, чтобы выйти на них в одиночку. Но что-то же надо делать? Не смотреть же, как звери режут беззащитных лошадок!

Сивка вынес его на поляну в ту секунду, когда на нее выскочила первая кобылица, впрочем, остальные не заставили себя ждать. Лошади метнулись к реке и сбились в кучу на краю берега, от страха прижимаясь друг к другу. Вороной, почуяв волков, рвался с привязи, неистово ржал и бил копытами, отчего на поляне ощутимо подрагивала земля. Только Сивка оставался невозмутимым, встал посреди поляны и, видимо, предложил Игорю спешиться.

Ни один волк из лесу не вышел. Они оцепили поляну и расселись неподвижными столбиками, образуя широкий полукруг. Игорь, готовый кинуться на защиту кобылиц, немного опешил и долго крутил головой, глядя, как волки окружают вверенный ему табун.

Он бы недоумевал и дальше, если бы в одном из серых хищников не узнал своего давнего знакомого — того, который подарил ему оберег из медвежьего когтя. А когда лошади и сам Игорь немного успокоились, он легко различил и спокойную уверенность хищников, и ту самую не присущую животным благодарность. Ничего не бойся, кобылицы никуда не уйдут. Мы уберемся подальше в лес, чтобы они перестали нервничать и чтобы никто не увидел, кто тебе помогает. Но мы будем рядом.

 

Игорю стоило немалых трудов успокоить лошадь, но, как ни странно, это сослужило хорошую ему службу: агрессивный и свободолюбивый жеребец оказался падким на ласку, как маленький котенок. Соленый сухарик, от которого он еще два часа назад гордо воротил нос, завершил процесс укрощения. Игорь часа полтора обучал его слушаться поводьев и пя́ток и хотел сделать перерыв до вечера, потому что почувствовал, как конь устал. Животные, будто маленькие дети, быстро устают от учебы: про собак Игорь знал это наверняка и нисколько не удивился, обнаружив такое же свойство у лошадей.

Он не заметил, что старуха давно стоит на поляне и с каменным лицом разглядывает его упражнения. Игорь подъехал к ней поближе, слез с жеребца и вежливо поздоровался. Вороной, отвечая на ласковое поглаживание шеи, доверчиво потерся носом о щеку Игоря. Старуха нахмурилась и чмокнула губами.

— Если бы своими глазами не увидела, ни за что бы не поверила. Окоротил, значит, Вороного?

Игорь довольно кивнул и не смог скрыть улыбки.

— Ничего. Завтра Огонька пришлю. Огонек-то резвее будет.

— Но я хотел… — начал Игорь, но старуха его перебила:

— Не надо. Дальше и дурак может. Лучше садись поешь, я вот принесла кой-чего. А Вороного заберу от греха подальше, ну как покроет кого из моих белянок.

Старуха снова исчезла до того, как Игорь успел доесть принесенный обед.

Маринка. 23—25 сентября

Один течет волной живою,

По камням весело журча,

Тот льется мертвою водою…

А.С. Пушкин. Руслан и Людмила

Маринка не знала, радоваться ей или печалиться. Уроки домоводства, которые давала ей старуха, усваивались легко, играючи. Про себя она назвала это простейшей бытовой магией и обнаружила в себе недюжинные к ней способности. Авдотья Кузьминична объяснила это очень просто: недаром Маринкину бабушку считали немножко колдуньей, а способности эти передаются по наследству. Но она сразу предупредила, что за несколько дней ничему толковому ее не выучит, а на три года оставаться уже не предлагала.

В каждом ее слове Маринка искала злой умысел. Зачем учит? Хочет обмануть, усыпить тревогу и недоверие. Зачем кормит? Так на убой, в прямом смысле на убой! Почему не зовет учиться дальше? Так Маринке жить осталось несколько дней, какие уж тут три года!

Притворялась старуха очень искусно, иногда Маринка даже сомневалась в правильности своих выводов, настолько ей бывало интересно и в некоторой степени уютно. Авдотья Кузьминична знала очень много, некоторые ее фразы становились для Маринки откровением, хотя и были высказаны простыми незамысловатыми словами.

Прорывом в их отношениях стала, как ни странно, именно Маринкина идея. Нет, ей не надоедало смотреть в блюдечко на Игоря, она могла бы часами наблюдать за ним и нисколько при этом не скучать. Но старуха замучила ее едкими насмешками, да и природное любопытство пересилило иллюзию: Маринка решила испытать волшебное зеркальце по полной программе. Египетские пирамиды и джунгли Амазонки недолго ее развлекали, родительский дом вообще не тронул ее воображения, и собственная пустая квартира не вызвала тоски и желания вернуться домой. Единственное, что остро ее кольнуло, — это вид выключенного компьютера, одинокого и уже покрытого легким слоем пыли. Вот чего ей здесь не хватало! Так захотелось пробежаться пальцами по клавишам, посмотреть, как медленно начинает светиться монитор, проверить почту, заглянуть в Интернет…

Правы те, кто считает компьютер чем-то вроде наркотика, эта штука привязывает к себе, становится незаменимым инструментом на все случаи жизни. Конечно, каждому свое, и просиживать ночи напролет за игрушками Маринка для себя интересным не считала, но все остальное — от кулинарных рецептов и новостей до профессиональных проблем и их решений — было связано с компьютером. Отправляясь в магазин, она список продуктов печатала на принтере, а не писала на листочке. Она не покупала книг, а читала их с экрана, слушала радио и смотрела фильмы только через компьютер, общалась с друзьями по ICQ и звонила по телефону, используя Skype.

«Эх, сейчас бы увидеть окошко Рамблера!» — отчетливо подумала она и очень удивилась, когда блюдечко вместо унылого интерьера ее комнаты высветило знакомый логотип поисковика, мелкие, едва различимые буквы и рекламные баннеры. Маринка подпрыгнула от неожиданности и чуть не вскрикнула от радости.

— А ну-ка сделай мне разрешение шестьсот сорок на четыреста восемьдесят! — не особенно рассчитывая на успех, потребовала она.

Картинка увеличилась в размерах, так что буквы стали вполне читаемыми.

— А теперь покажи страничку с поиском… ну, скажем, «свадебные обряды».

Блюдечко задумалось на секунду и выдало список найденных Рамблером страниц… Это невозможно. Маринка отлично знала, как работают поисковые системы: такой страницы, которую она получила на странном круглом экране, в природе не существует. Это не египетские пирамиды и не Ниагарский водопад. Поисковик должен получить сигнал и произвести выбор, это не односторонняя система! Значит, блюдечко умеет посылать сигналы на вход компьютерной программы?

Ни сияние перелет-травы, ни загадочное вращение избушки, ни даже изображение Игоря на серебряной амальгаме не казались Маринке настолько волшебными, как этот виртуальный, мысленный сигнал, переданный железному мозгу неизвестного сервера, находящегося за тысячи километров отсюда.

— А открой мне ссылку под номером три… — замирая от удивления, попросила Маринка.

И ссылка открылась! Это было уже не так невероятно, все же показать готовую страницу не сложней, чем Вестминстерский мост через Темзу, но все равно — это здорово!

— И-есс! — Маринка потрясла сжатым кулаком, и ее радостный вопль старуха не оставила незамеченным.

— Что это ты такое там обнаружила? — она свесилась с печи и насупила брови, стараясь рассмотреть изображение в блюдечке.

Маринку распирало от удивительного открытия, и она не стала скрывать его от старухи:

— Отсюда можно выходить в инет! Вы и представить себе не можете, как это круто!

Авдотья Кузьминична ловко спустилась с печки и присела рядом с Маринкой.

— Ну-ка показывай, что такое твой инет… — проворчала она как будто недовольно, но Маринка успела привыкнуть к ее бурчанию и давно поняла: за недовольным тоном прячется любопытство, а иногда и искреннее, почти детское восхищение. О возрасте старухи она боялась даже подумать, но было удивительно, что живость, интерес к жизни и к людям не проходят с годами. Маринкина бабушка тоже не слыла занудой, но до задора Авдотьи Кузьминичны не дотягивала.

Маринка честно рассказала об инете, что знала и что о нем думала, показывая примеры в волшебном зеркальце. Старуха качала головой и чмокала губами, а в конце непродолжительной лекции выдала:

— Да, надо же, какую вещь сотворили! Весь шарик паутиной оплели…

Маринка на секунду задумалась и вспомнила, что слов «всемирная паутина» не упоминала…

— А вы… знаете английский язык? — спросила она старуху.

— Я знаю все языки. Но имела в виду не название. Просто похоже на паутину, где-то дергают за нитку, а на другом ее конце она отзывается. Ты бы назвала это информационным полем, но я-то таких слов не знаю. Да, если в это поле сунуться, да еще грубыми руками… Большие дела можно делать и больших бед натворить… Спасибо за науку, теперь знаю, чего опасаться и где ответы на вопросы искать.

Маринка очень гордилась собой: ей казалось, что старуха знает все на свете и ничего нового сообщить ей нельзя.

— А сама-то ты чего там искала? — неожиданно спросила Авдотья Кузьминична, и Маринка решила, что это тот самый повод для расспросов, которого она так долго ждала. Но как спросить и не выдать себя? Не показать, что ей известны старухины планы?

— Нам сказали… нам объяснили, будто есть способ избежать неминуемой смерти…

— Неминуемой смерти? Это интересно! Ну и что же вам объяснили?

— Что смерть можно обмануть, провести обряд «умирания». Для девушек это свадьба, а для мужчин — инициация…

Старуха хохотала. Она хохотала до слез, которые путались в ее многочисленных морщинах на щеках, и вытирала лицо высохшей рукой. Маринка хотела оскорбиться, но старуха вдруг стала серьезной и немного злой.

— Да, есть такие обряды. И кто же вам об этом рассказал?

— Один колдун.

Глаза старухи сузились, и губы расползлись то ли в улыбке, то ли в оскале. Она подумала немного, ничего на это не сказала, но про обряды продолжила без напоминания:

— Ну так что, чем же тебе свадебный обряд не угодил? Или думаешь, какое-нибудь особенное волшебство для этого требуется? Ты ж замуж собираешься!

— Я? — Маринка смутилась. — Я как-то об этом и не думала… Сейчас это не модно… И потом, я уже была замужем однажды. Да и не сватал меня пока никто.

Маринка потупилась, а старуха усмехнулась своим неизменным «ха!».

— Не сватал, так посватает, не боись. Вот и справим свадебку, хочешь? Я тебе платье сошью, никто такого в жизни не видывал. Гостей позовем, столы накроем.

— Ну… разве так можно… — Маринке вовсе не хотелось, чтобы Игоря кто-то принуждал на ней жениться. Да, она когда-то считала, что замужество не для нее. Когда-то — это еще неделю назад. Но бабушка нагадала ей свадьбу, и мысль об этом прочно поселилась в голове. И жить с Игорем — таким надежным, таким умным и таким дорогим — это, наверное, очень здорово. Но как жить?

— Я тебе так скажу, — прервала ее размышления старуха, — у тебя выбора-то нет. Или замуж пойдешь, или сгинешь. Так что не думай много-то. И никто твоего ненаглядного неволить не станет, сам прибежит, даже если про ребеночка ничего знать не будет.

— А… — Маринка поперхнулась, — а про какого ребеночка?

— Вот через полмесяца узнаешь, про какого, — хихикнула старуха.

Маринка не успела переварить это сообщение, как неожиданно вспомнила: Игорь! Ему, как и ей, грозит смерть! И одной свадьбой дело не обойдется. Обрадовавшись разговорчивости старухи, она не побоялась задать и этот вопрос:

— А для мужчины? Нужен этот самый обряд инициации?

— Да, и такой обряд имеется. Жестокий обряд, не всякий в живых остается, но после него охотник становится бесстрашным и неуязвимым. А некоторые начинают понимать язык зверей и птиц. Только сейчас мужчины уж больно хилые пошли, трусливые и духом слабые. Какие из них бесстрашные охотники?

— И как? Чтобы избежать смерти, нужен именно этот обряд? — испуганно спросила Маринка. Медвежье Ухо, конечно, вовсе не хилый, не трусливый и не слабый духом, но ей совсем не хотелось, чтобы его кто-то мучил, пусть и с самой благородной целью.

— Вот от того, что женщины вроде тебя решают за мужчин, какими им быть, они хлипкими и становятся, — уклончиво ответила старуха, — сначала мужей бережете, потом сыновей, и растут в результате тухлые куски мяса вместо отважных воинов.

Старуха определенно читала мысли, иначе откуда она взяла придуманный Маринкой «Тухлый Кусок Мяса»?

После этого разговора Маринка едва не поверила, что Авдотья Кузьминична не собирается ее убивать, да и отношения у них изменились в лучшую сторону. Старуха сама взялась колдовать над блюдцем, разглядывая Интернет в подробностях, и время от времени надолго покидала избушку, поворачивая ее крыльцом к пропасти. Как Маринка ни прислушивалась, нужных слов так и не расслышала.

Теперь все ее мысли сосредоточились на Игоре — вместо того чтобы спасать свою жизнь, он пасет старухиных кобылиц, чтобы вытащить ее из плена. И если предположить, что убивать ее старуха не собирается, то ему надо брать перелет-траву и бежать к Волоху. Жаль, она не может узнать, какой срок установлен ему, раньше ее или позже? Он пока ничем не показал, что срок приближается, а сказать об этом не мог, Маринка лучше других понимала, почему: как только ей хотелось назвать дату вслух или намекнуть на нее, к горлу подкатывал тугой ком, ей казалось, что, сообщив об этом кому-то, она умрет немедленно, этот тугой ком в горле ее сразу же задушит.

Она смотрела на Игоря в блюдечко, но ни поговорить с ним, ни передать ему весточку не могла. Убегать от старухи ей теперь не хотелось, хотя в глубине души еще оставалось сомнение в том, что Авдотья Кузьминична ее не обманывает и действительно собирается выдать замуж, а не убить.

На Рамблере она уже не искала свадебные обряды, а обряды инициации мальчиков — и у северо-американских индейцев, и у папуасов, и у сибирских шаманов — были практически одинаковыми и никак для Игоря не подходили. И потом, какой же он мальчик! У него уже есть настоящее индейское имя! Маринка вычитала на одном сайте, что такое имя называется обережным и имеет глубокий смысл. Ее несерьезная игра, оказывается, дала Игорю сильного покровителя.

Теперь она искала русские народные сказки про избушку на курьих ножках. Но сколько ни повторяла смешные формулировки, вроде «Встань ко мне передом, а к лесу задом», повернуть избушку ей не удалось. Видимо, с тех времен пароль успели поменять.

На пятую ночь в избушке ей приснился страшный сон. Начинался он вполне счастливо: Игорь вез ее по лесной тропинке на белом коне, вокруг пели птицы, зеленели весенние листья и светило солнце. Сон был таким ясным, что Маринка чувствовала, как Игорь прижимает ее к груди, чувствовала его руки на своих плечах, его теплое дыхание и легкое прикосновение губ к волосам. Ей хотелось повернуться и обнять его, но Игорь боялся, что она упадет с лошади, и оборачиваться не разрешил. И ощущение счастья от этой невозможности только усиливалось, становилось острей и чувственней, и сердце замирало в ожидании, когда Игорь снова дотронется губами до ее волос.

Они подъехали к озеру, и на землю неожиданно опустились густые сумерки. Маринка не заметила, как они оказались стоящими на земле, взявшись за руки.

— Я привел ее! — крикнул Игорь, сложив руки рупором, и отошел на шаг. Маринка хотела последовать за ним, но ноги ее не послушались. Медвежонок ушел в темноту, растворился в серой пелене, как призрак, и она осталась одна у самой кромки воды.

Озерная гладь в полутьме казалась черной и маслянистой, как нефть. Тишина вокруг оглушала звоном в ушах, безветрие не шелохнуло ни веточки, ни травинки. И зеркало черной воды, гладкое, неподвижное, смотрело в небо, подобно огромному мертвому глазу. Только сумерки сползались со всех сторон, похожие на клубы темно-серого тумана, словно пылинки ночной сажи выкристаллизовывались из воздуха и заполняли собой пространство все плотнее и плотнее.

И перед тем, как наступила полная темнота, из сумеречного мрака на середине озера вдруг выступила черная фигура в широком балахоне с островерхим капюшоном. И изнутри бархатно-черного провала на месте лица матово вспыхнули два бледно-зеленых зрачка. Маринка хотела вскрикнуть, но голос отказал ей. Она хотела бежать, но ноги замерли на месте — тело сковало странное оцепенение, она не могла двинуть и кончиком пальца, не могла шевельнуть губами: их уголки безвольно опустились вниз, и зубы разжались, приоткрывая рот.

Черная фигура бесшумно шла к берегу, и полы балахона двигались в такт ее широким шагам. Мерцающие холодным светом зрачки не были похожи на звериные, Маринке показалось, что под капюшоном прячутся очертания треугольной головы огромного змея. Ужас выступил на лбу мелкими каплями пота, она силилась зажмуриться, но веки ей не подчинялись. Не дойдя до Маринки двух шагов, некто вскинул руки: широкие рукава развернулись, как крылья черного ворона, и окутали Маринку с обеих сторон. Только вместо человеческих рук в рукавах пряталось нечто очень гибкое и мускулистое. Оно обвило ее шею, как хвост удава, перекрывая дыхание; капюшон сполз назад, и змеиная голова глянула ей в глаза неподвижными фосфоресцирующими зрачками. Из еле заметной прорези рта змей выбросил вибрирующую раздвоенную ленту языка, и она коснулась Маринкиного лица — холодная, влажная, мгновенно ощупавшая кожу.

Она хрипло кричала и хлестала по лицу руками, пытаясь стереть с лица кошмарный поцелуй, содрать кожу, до которой дотрагивался раздвоенный язык. Футболка, ладони, лицо, волосы — все промокло от пота, стало отвратительно клейким, спальник облепил тело, и ей казалось, что змеи все еще опутывают ее со всех сторон.

Старуха на руках вытащила извивавшуюся Маринку во двор и окатила водой из ведра. Вода была не холодной, а приятно прохладной, чистой, смывшей с кожи душный кошмар.

— Еще… — выдохнула Маринка, догадываясь, что не спит.

Авдотья Кузьминична повторила процедуру отрезвления. И откуда в ведре бралась вода? До колодца-то оставалось не меньше двадцати шагов!

— Что ж ты, детонька… — пробормотала старуха и взяла Маринку на руки, как ребенка, — пойдем-ка скорей обратно…

В избушке уже горели свечи, Авдотья Кузьминична усадила ее на сундук, раздела догола и завернула в шубу вместо липкого спальника. И вовремя — после обливания Маринку начал бить озноб, и воспоминание о кошмаре его только усиливали. Лицо горело и саднило.

— Посмотри, что с личиком-то сделала… — бабка сунула ей в руки блюдечко, и Маринка с ужасом увидела широкие кровоточащие царапины, располосовавшие щеки, и губы, и нос.

— Ой, мамочка! Что же теперь делать? — стуча зубами, выговорила она.

— Да ничего. Сейчас тряпочку приложим, и все пройдет. Не бойся.

Старуха вынула из кармана что-то вроде носового платка, вытащила из-под столика бутыль с мутно-белой жидкостью, похожей то ли на молоко, то ли на самогонку, и плеснула немного на тряпку.

— Мертвая вода. Запоминай, все раны исцеляет, кости сращивает, даже голова отрубленная на место прирастет, если ее мертвой водой сбрызнуть.

— Что, и человек оживет? — Маринка поморщилась от прикосновения носового платка к лицу.

— Нет, — усмехнулась старуха, — на то живая вода нужна.

— И где берут эту живую воду?

— Лучше бы спросила, где берут мертвую. Живая вода в ручейке бежит, на крыльцо выйди да посмотри. Глубоко, конечно, но достать-то можно. А мертвая вода — в молочной реке Смородине. И попасть туда непросто.

— И как, если у меня есть и живая и мертвая вода, я кого хочешь оживить могу?

— Увы. Если бы это было так! Люди бы вообще не умирали.

— Тогда зачем живая вода нужна?

— Не скажи. Нужна. Из царства мертвых вернуться. Не твоего ума дела, в общем. Что ж тебе приснилось-то, что ты с лицом своим такое сотворила?

Маринка посмотрела в зеркальце — ни одной царапины не осталось, будто их и не было. Еще одно волшебство… И лицо вроде бы помолодело: исчезли недавно появившиеся «гусиные лапки» вокруг глаз, щеки зарумянились, глаза заблестели.

— Мне приснился монах, — с готовностью ответила она, — он мне с самого детства снится. Я его называла «человек-смерть». Только сегодня он был еще и змеей.

— Монах? Ну-ка расскажи мне про этого монаха. Может, ты и наяву его встречала?

Маринка хотела рассказать про заброшенный пансионат, в котором они видели оборотней, но вовремя вспомнила о клятве огнем. Игорь так строго относился к обещанию, что она сама наконец начала принимать его всерьез.

— Нет, не встречала. Он мне только мерещился, — сказала она, — в сером балахоне, с капюшоном.

Старуха насупилась и замолчала, как будто размышляла о чем-то. А потом начала говорить.

— Знаешь ли ты, милая моя, что с тобой произошло? Почему смерть на плечо тебе села?

— Нет… — Маринка привстала.

— Я тебе расскажу. Монах этот, как вы его называете, на самом деле, конечно, никакой не монах. Хитрый он, подлец, и сила в нем есть. Моих сторожей он за версту обходит, словно нюхом их чует. И со мной встречаться не хочет, понятно почему. Как уж, верткий и ушлый. Только рано или поздно я его, убивца, достану.

Старуха с недоброй усмешкой потрясла головой.

— А что он сделал? — спросила Маринка.

— Есть на свете такая вещь — ниточка судьбы. И есть время. В этом мире время — всего лишь секунда, которой ты живешь. Прошлого не воротишь, а в будущее не заглянешь. Ниточка судьбы вьется и через эту секунду перекатывается. И если на ниточке завязать узелок, то она разорвется, как только узелок до этой секунды добежит. Вот этот подлец на твоей ниточке узелок и завязал. Человек с узелком на судьбе чует его, знает, сколько ему осталось, а узелка развязать не может.

— А почему я никому не могу сказать, сколько мне осталось? — спросила Маринка, думая не столько о себе, сколько об Игоре.

— Потому что надеешься. Вслух сказанного не воротишь, не изменишь. Слова — штука странная, вещная. Словом беду отвести можно, а можно приманить. Поэтому человек с узелком и спешит кому-нибудь рассказать о своем знании, отвести беду. Но открыть постороннему свою судьбу — это уже совсем другое, это опасно, это судьбе наперекор пойти, а судьба этого ох как не любит! Так что и не говори никому, ничего хорошего из этого не выйдет.

— А зачем ему это понадобилось? Почему он это сделал?

— Решил, что имеет право чужой жизнью распоряжаться. Без малого сотню человек погубил. Недаром он тебе в кошмарах снился. «Человек-смерть»! Так и есть, точно так и есть. Убийца, хитрый и безжалостный.

— Но почему? Я не понимаю! Это что, искусство ради искусства? Или он, как Раскольников, Наполеоном решил сделаться?

— Да нет, Наполеоном ему быть неинтересно, — старуха проглотила и Наполеона и Раскольникова, как будто знала о них всю жизнь, — тут другое. Люди с такими способностями очень несчастны, если разобраться. Они не видят в жизни радости. Чем сильней они становятся, тем меньше им нужна их сила. Есть те, кто смиряются с этим, живут игрой ума или тихо прозябают где-нибудь в глуши. Но если в человеке что-то пошло вкривь, если он не умеет увидеть мира таким, какой он есть, не чует его лада и порядка, тогда он ставит себе задачу, которая идет вразрез с этим порядком. И думает, что, добившись цели, будет счастлив. Нет, не будет.

Старуха снова задумалась, но Маринка ее раздумья прервала:

— А что, свадьба этот узелок развязывает?

— Нет, — Авдотья Кузьминична подняла голову, — не развязывает. Свадьба — это умирание и воскрешение. Если это действительно правильный обряд. Когда невеста дает согласие на брак, старая жизнь ее умирает, а новая начинается только после свадьбы. Новая ниточка появляется, а старая уходит в небытие. И инициация — точно так же. Только женщина к смерти более чувствительна, для нее умереть и воскреснуть естественно, а мужчина устроен проще, пока ему не докажут, что он мертв, он в это и не поверит. Когда он поверит, что его на куски разрубили, кровь выпустили, в котле сварили или в печке зажарили, тогда и готов будет новую ниточку своей судьбой считать. Зато ниточка эта крепче будет, потому как тут он сам себе судьбу выбирает.

Интересно, а что придумал Волох? В чем состоит его обряд? Надо немедленно связаться с Игорем, рассказать то, что она узнала, и уговорить его отправиться к колдуну.

Поделиться:

Автор: Ольга Денисова. Обновлено: 23 декабря 2018 в 1:59 Просмотров: 5474

Метки: ,