— Нас убьют, — вдруг сказал Десницкий негромко. Неужели догадался? У него слезились глаза, покрасневшие, с припухшими веками, — от света настольной лампы. Судя по ощущениям, Шуйга выглядел не лучше.

— Уверен?

В контексте шутка показалась еще более дурацкой.

— Иначе бы нас не отпустили. Я думаю, они решали вопрос, что с нами делать: отправить в лагерь или убить. И приняли решение убить.

— Тебе эта мысль не кажется… параноидной? — кашлянул Шуйга.

— Кажется. Но от этого ничего не меняется. Там что-то еще было, в рассказе мальчишки. Чего мы не поняли, но что нам знать не следовало.

Десницкий, безусловно, был очень умным, он даже догадался, что в рассказе брата Павла было что-то, чего он не понял. Но ум и наивность вполне друг с другом совместимы…

— Ага, — осклабился Шуйга, поражаясь наивности Десницкого. — Убить дешевле, не надо признания выбивать.

— Я серьезно. Они ошиблись, прокололись. Если бы нас отправили в лагерь, это можно было бы объяснить чем угодно: экзистенциальным конфликтом, пропагандой, желанием очернить нас, просто их ненавистью к таким, как мы. А если нас убьют — я прав, в рассказе Павлика что-то было.

— А может, они просто решили, что мы для них не опасны?

— Мы — может, и не опасны. Но кто же знает, станем мы рассказывать об этом направо и налево или нет? — Десницкий был совершенно серьезен и абсолютно холоден.

— Ага. Ты — направо, а я — налево. Брось. Это же ерунда. Не будут же они убивать всякого богоборца, который только и ищет подтверждения своим идеям, и не в реальности, замечу, а в детских сновидениях. — Шуйга надеялся, что Десницкий заметит издевку в его словах. Нет, издевки тот не заметил.

— Дело не в богоборчестве. Иначе им вообще не стоило устраивать этот допрос. Они допросом этим себя выдали, показали, что для них это важно. Экспертизы, показания…

— Ты чё, поверил? — воззрился на него Шуйга. — Не было у них никаких экспертиз и показаний, незачем. Если бы потребовалось — сделали бы, а сегодня еще не было. Так, на пушку брали.

— Правда? А я поверил… — Он виновато улыбнулся.

Шуйга очень хотел усомниться в его предположении. Трезво рассудил, что теперь, когда их отпустили, никто их убивать не будет. И повод мал. Да, под светом настольной лампы, говоря с темнотой, он искренне верил, что опасность смертельна. А теперь — нет. Нет. Но почему-то чудилось, что он жив ровно до того момента, пока не сошел с крыльца. Логика не помогала отбросить этот неправдоподобный прогноз.

И они постояли на крыльце еще немного, обсудив дальнейшие действия. Нет, Десницкий не был параноиком, потому что параноик будет действовать на основании своих бредовых идей — в данном случае бежать из города, бросив «козлик» и рюкзаки. Глупый параноик начнет метаться в бесплодных попытках связаться с резервацией, используя не только почту и телеграф, но также Интернет (в тотальной зоне ограниченных узлов), мобильный телефон операторов местного значения и средства массовой информации (путем их вооруженного захвата).

Но Десницкий и здесь проявил истинно научный подход, взвесив все «за» и «против» в рамках каждого предположения, и вывел оптимальное решение: следовать по маршруту, указанному в «подорожных», будто ничего не произошло. Если он неправ, это само собой разумеется, а если прав — пусть один из Девяти думает, что они ничего не заподозрили.

Шуйга нашел единственный недостаток у этого решения — оно было слишком смелым. И, спускаясь с крыльца, особенно остро этот недостаток ощущал.

На лице Десницкого, разумеется, не дрогнул ни один мускул… Он предложил Шуйге поспать (!) в оплаченном номере до полудня, потому что вести машину, проспав самое большее три часа, будет тяжело. Шуйга гордо отверг это предложение — в номере с однажды выбитой дверью он бы не уснул и на секунду. Он и есть не собирался, потому что самое простое орудие убийства в этом городе — толпа озверевших с похмелья православных хоругвеносцев. И согласился пойти в открытую уже дешевую столовку только потому, что с серьезным беспокойством ждал мига, когда придется повернуть ключ в зажигании.

Заглянув в меню столовки, Десницкий просветлел — Шуйга не сомневался, что от увиденных там цен на мясные блюда. Но когда начал читать, и сам едва не расхохотался на всю столовку: первым пунктом значились пельмени «Благолепные».

— Наш последний завтрак мог бы быть и получше… — кашлянул Шуйга. Собственно, кроме пельменей, утреннее меню включало в себя только манную кашу и омлет.

Десницкий шутки, как всегда, не понял.

— Хочешь, пойдем в кафе?

— Нет, спасибо.

Зато цены были не православные, а коммунистические. Пельменей из почти постного мяса (в смысле содержания сои, а не отсутствия жира) съели по две порции, добавили к ним омлет и запили все это чаем, сваренным в кастрюле.

«Козлик» пока стоял на месте.

Девушка на ресепшене на этот раз посмотрела с отвращением и на Десницкого тоже, да с таким, что Шуйге захотелось приобнять того за талию и погромче шепнуть в ушко какое-нибудь нежное слово. Чтобы у нее совсем не осталось сомнений.

Из незапертого номера пропал только шерстяной свитер Десницкого (ручной вязки, с кельтским орнаментом), все остальное вроде бы осталось на месте. Да и брать, в сущности, было нечего. Десницкий расстроился — мама вязала. Нет, конечно, ни один мускул не дрогнул, но в глазах светилась щенячья такая тоска. Зато постиранные носки так и висели в туалете на змеевике.

— Вот православные! Заповедал же Господь: не укради! — покачал головой Шуйга.

— Не согрешишь — не покаешься, — проворчал Десницкий.

— Так ведь не у тебя побежит прощенья просить, а у Господа Бога. И, замечу, Господу Богу свитер при этом возвращать не обязательно. Удобно.

— Знаешь, я только сейчас задумался… — Десницкий присел на кровать. — Я всегда считал, что это мы в резервации отрезаны от них. Ну, что позвонить сюда нельзя, через инет связаться. А теперь понял: это же они отрезаны от нас. И от мира вообще.

— Ну да, — пожал плечами Шуйга. — А как иначе? Сделать страну православной нетрудно, а вот удержать ее в православии…

— Нет, это не для того сделано. Удержать страну в православии можно только силой, лагерями, хоругвеносцами, казачьими нагайками. А это… защита их религиозных чувств от оскорблений. Реальный мир в самом деле оскорбляет чувства верующих, это не шутка вовсе.

Если бы верующие узнали, что в резервации можно оставить у магазина не пристегнутый замком велосипед и бросить машину с ключом в зажигании, это оскорбило бы их особенно сильно. Им говорили, что альтернатива православию — однополые браки, стяжательство и вообще полная моральная деградация, а на деле выходило иначе. Есть от чего прийти в негодование.

— Реальный мир порождает в них когнитивный диссонанс, — осклабился Шуйга.

— Ладно, собираемся, — крякнул Десницкий, аккуратно убирая выстиранные шмотки в полиэтиленовый пакет.

«Козлик» стоял под дождем, такой родной, домашний…

— А давай вон того мужичка попросим «козла» завести? — Шуйга посмотрел на Десницкого с надеждой.

— Это было бы… непорядочно, — ответил тот, снова не оценив шутки. Подумал немного и добавил: — Скорей всего, он не взорвется. Но хочешь, я заведу?

Конечно, глупо было бы умереть вдвоем, но… стоять и смотреть, как Десницкий взлетит на воздух вместе с «козликом»?

— Ты не умеешь, — усмехнулся Шуйга.

Десницкий первым открыл дверь и сел в «козлик», нарочно качнув его посильней.

— Вылезай, — велел Шуйга, открыв свою дверь.

— Какого черта? — не понял Десницкий.

— Я сказал, вылезай. Я никуда не поеду, пока ты не выйдешь.

— Уверен? — на лице Десницкого снова отразился когнитивный диссонанс. Он тоже понимал, что подорваться вдвоем нет никакого смысла, и тоже не хотел смотреть на взрыв со стороны.

Здравый смысл взял верх над дешевым пижонством: Десницкий выбрался из салона и отошел к дверям гостиницы. А мог бы и спрятаться за дверьми, но на этом Шуйга настаивать уже не стал. Вряд ли в машину имеет смысл закладывать большой заряд — просто не хотелось, чтобы Десницкий смотрел.

Вообще-то страшно было, ладони вспотели.

— Эх, был бы верующим — перекрестился б, — пробормотал себе под нос Шуйга, отчетливо понимая в этот миг, что вряд ли крестное знамение настолько сильное колдунство, чтобы противостоять процессу детонации, равно как и законам физики вообще. В причинно-следственные связи, которые управляют случайностями, он верил гораздо крепче.

Ключ повернулся в зажигании непривычно легко — наверное, оттого, что был слишком сильно сжат двумя пальцами. Мотор приятно зачавкал и хорошенько рыкнул, когда Шуйга нажал на газ. Десницкий помялся еще немного и направился к «козлику».

— Спасибо, — бросил он, садясь в салон.

— Да на здоровье, — хмыкнул Шуйга, трогаясь с места.

Их остановили сразу же, как только «козлик» вырулил на центральную улицу. Неторопливо проверили документы, заглянули в багажник, осмотрели аптечку, но штрафовать не стали. И вообще, вели себя предельно корректно, будто и не видели синих паспортов. Шуйга решил, что Десницкий, может, и не параноик, но все равно это заразительно — подумалось, что проверка была какая-то странная.

По городу он ехал внимательно, осторожно, ревностно соблюдая правила — и понимал, что от этого ничего не зависит. Машин на улицах почти не было — субботнее утро есть субботнее утро, — а потому каждого, кто пристраивался в хвост, было удобно подозревать в злонамеренности.

Особенно злонамеренной показалась груженая фура, выехавшая позади «козлика» из города.

— Может, остановимся, пропустим его? — спросил Шуйга.

Десницкий посмотрел удивленно, а может даже и насмешливо.

— Бессмысленно. Лобовое столкновение верней удара в зад, — ответил он, подумав. И добавил: — Да расслабься ты. Чему быть, того не миновать.

— Не скажи. Я, пожалуй, тоже пристегнусь.

Если бы «козлик» мог выдать больше ста двадцати, Шуйга попытался бы оторваться, но идущая следом «Вольво» очевидно имела гораздо больше возможностей.

Дорога пошла в гору и вскоре выскочила из леса — со всех сторон открылась серая туманная даль, живописная, но унылая до слез.

— Красиво, — сказал Десницкий.

— Чего?

— Я говорю: красиво. — Он помолчал. А потом произнес медленно и тихо: — И здесь она, и там она, она везде одна — моя прекрасная страна, несчастная страна…

Шуйга не стал смеяться, но очень хотел. Стихи, значит, мы тоже цитировать умеем, хоть и неточно. Родину, стало быть, любим…

— Мне больше нравится «И поет мой рожок про дерево, на котором я вздерну вас», — добавил он почти серьезно. — А лучше так: «Кишкой последнего попа последнего царя удавим». А? Не хочешь?

Дорога спустилась на дно туманного пейзажа и снова рванулась вверх чуть не по-над обрывом.

— Я не кровожадный, — усмехнулся Десницкий и замолчал, любуясь местными красотами.

Эх, насколько же легко быть богом, когда мир Полудня не свернут, маленький и жалкий, до отдельно взятых резерваций посреди беспредельного Арканара! Шуйга почему-то вспомнил видеоролик, где в новой столице торжественно, именем Христовым, ломали мраморные статуи Летнего сада, изображавшие поганых богов и голых богинь. Хорошо Десницкому — он не кровожадный…

Перелесок с правой стороны ухнул вниз, и вскоре макушки елок встали вровень с крышей «козлика».

— Интересно, как они будут жить, когда мы состаримся? — проворчал Шуйга.

— В смысле?

— Кто будет спутники запускать, если дети думают, что земля плоская?

— Они так вовсе не думают, — как всегда серьезно ответил Десницкий.

— Я преувеличил, — терпеливо пояснил Шуйга. — Но ведь четырех геббельсовских предметов для запуска спутников маловато будет.

— Будут покупать спутники и продавать сырье, — пожал плечами Десницкий. Не кровожадно.

— Хороша же оказалась национальная идея… — фыркнул Шуйга. — Зато никаких однополых браков и никаких…

И в эту секунду фура пошла на обгон. Паранойя — заразная болезнь, и в воображении мелькнул тяжелый хвост большегруза, краем задевший «козлика» на мокрой дороге, и переломанное ограждение, и…

— Массаракш!

Шуйга не бил по тормозам, а постарался затормозить мягко, чтобы их не вынесло за ограждение по собственной вине… В это время водитель фуры видеть «козлика» не мог, и — может, это только показалось, — вернулся на правую полосу слишком рано. Как раз настолько, чтобы хвостом задеть «козла», продолжай тот ехать с заданной скоростью.

На лице Десницкого не дрогнул ни один мускул. Ни испуга на нем не отразилось, ни радости, ни удивления. Ни даже восхищения плавным торможением и хорошей реакцией водителя.

— Береженого бог бережет, — Шуйга перевел дыхание.

Фура летела вперед, растворяясь во мглистом тумане.

Конечно, место для обгона было удачным — пустая встречка видна километров на пять вперед. И на скользких подъемах большегрузу нужна хорошая скорость. Никто теперь не докажет, что водителю фуры не надоело тащиться за «козликом» со скоростью девяносто километров в час по прямой ровной дороге, — это только в сказках дальнобойщики ездят по правилам.

— А ты говоришь «расслабься»… — Шуйга тряхнул головой, разгоняя параноидный кошмар.

Десницкий заснул на полуслове, буквально: они играли в города, чтобы не уснуть, и дядя Тор успел начать «Воро…», а на «неж» его уже не хватило. Вообще-то он просил его будить, если он ненароком задремлет, — считал, что будет нечестно спать, когда Шуйга ведет машину. Но тому было совершенно все равно, спит дядя Тор или не спит, потому толкать его Шуйга не стал.

Шоссе, прямое как стрела, как назло было неправдоподобно гладким, и он уже подумывал о том, чтобы найти какое-нибудь местечко, остановиться и подремать минут пятнадцать — уж больно сладко Десницкий сопел под боком. К тому же начали мерещиться велосипедисты в тумане на обочине — Шуйге всегда мерещились велосипедисты, если уставали глаза, но бывало это обычно в темноте. Марево впереди то мутнело, то немного прояснялось, и иногда казалось, что вот-вот меж серых туч на горизонте мелькнет солнце. Почему именно на горизонте, Шуйга не подумал, — едва перевалило за полдень, а дорога шла на запад.

И оно мелькнуло. На горизонте, прямо над шоссе. Серые облака раскрылись, словно исполинский глаз на башне Барад-Дура, но обнажили не голубое небо, а черную звездную бездну. Светящийся плазменный шар в паутине протуберанцев резал глаза не хуже, чем настольная лампа, направленная в лицо. Нет, не пасть — зачем ему пасть? Вполне достаточно гравитационного поля… И «козлик» мчался прямо на солнце, не касаясь колесами асфальта, так же неотвратимо, как упавший камень к земле. Шуйга хотел затормозить, но тело не слушалось. Он хотел закричать, но спазм сжал горло. Коронарный выброс полупрозрачным щупальцем потянулся к лобовому стеклу, ожег лицо, облизал, как сошедший на апостолов Святой Дух…

— Олег!!!

Шуйга с трудом разлепил опухшие веки и долгую секунду соображал, что происходит: «козлик» летел не на солнце, а к плавному повороту шоссе, и еще одной секунды было бы достаточно, чтобы в него не вписаться.

— Массаракш… — упавшим голосом выдавил он, слегка поворачивая руль.

— Я же просил меня толкнуть, — проворчал Десницкий. Опять он оказался прав!

— Мне приснилось, что на меня сошел Святой Дух, — сказал Шуйга как ни в чем не бывало. По спине еще бежали мурашки: и от увиденного во сне кошмара, и от вполне реальной угрозы убиться.