Слить анекдот черносотенцам — и дело с концом. Почему не столкнуть лбами попов и благословленных ими нацистов? И вожделенная Десницким таблетка от православия широко распространится в зоне эпидемии ПГМ.

Месть не мотив. В этом Шуйга был полностью согласен с Десницким. За исключением одной несущественной детали: именно Афраний (настоящий Афраний) организовал убийство Иуды.

Вопреки опасениям Шуйги, Павлика вернули в палату — понятно, вместе с подозрительным монахом.

Шуйга прочел «Православный набат» от корки до корки, стараясь понять истинную, а не декларируемую психологию юдофобов, — невозможно было поверить, что вся эта хрень написана на полном серьезе (с благословения трех митрополитов).

Однако в ответ на звонок в Союз имени Михаила Архангела в палату через пять минут явился не оголтелый террорист, а заведующий терапевтическим отделением — Шуйга раскрыл рот и даже не смог посмеяться.

Православный терапевт выставил монаха в коридор, секунду смотрел на брата Павла, сузив глаза, и кивнул с легкой злорадной усмешкой, сделав однозначный вывод. Антропологические параметры Десницкого и Шуйги его вполне удовлетворили.

— Они везде, — начал он доверительно, и Шуйга понял, что содержание черносотенной газеты — не декларация, а натуральное, заразительное психическое заболевание. Он никогда раньше не говорил с душевнобольным, да еще и на ту тему, из-за которой так болит эта душа.

Оставлять Десницкого без присмотра не хотелось, но если бы православный терапевт сказал еще хоть слово, принципиальный дядя Тор, чего доброго, испортил бы все дело. Нет уж, пусть его совесть останется чистой. Пусть считается, что Шуйга спасал свою шкуру, а не Десницкого, мужа и отца.

Он отозвал черносотенца за дверь и там вкратце изложил историю вчерашнего инцидента в монастыре. Вообще-то Шуйга опасался вызвать у душевнобольного когнитивный диссонанс, но сила веры легко сдала свои позиции в пользу оскорбленного национального самосознания. От его рассуждений Шуйгу передернуло, но отступать было поздно: слово не воробей.

Православный терапевт не столько оценил полученную информацию, которую собирался широко распространить, сколько радовался возможности действовать. Вряд ли когда-то раньше ему выпадал случай вступить в открытый бой с мировым сионизмом, защитить русских (пускай и атеистов) от настоящей, а не фантастической опасности. Судя по нездоровому блеску в глазах, он ждал этого дня всю жизнь — и вот оно пришло, его мгновение… С каждой минутой Шуйга все сильней убеждался в том, что черносотенцу срочно нужен укол галоперидола и он, Шуйга, повинен в обострении маниакального состояния больного.

Чтобы хоть немного примирить Десницкого со сложившимся положением, он ввернул в разговор мыслишку о том, что брат Павел — единственный свидетель, которого ни в коем случае нельзя потерять.

Православный терапевт умчался действовать, и Шуйга поспешил вернуться в палату.

Десницкий отвернул лицо к стене и смотрел в нее пустым, неподвижным взглядом.

— Зачем ты это сделал? — спросил он, даже не глянув на Шуйгу.

Шуйга не чувствовал угрызений совести.

— Это сделал я, понятно? Я, а не ты. А ты, болезный, не смог мне помешать.

— Совершенно все равно, кто из нас это сделал. Последствия от этого не меняются.

В Ораниенбаум-70 предоставленный больницей сантранспорт сопровождали две полицейские машины с мигалками (потому что начальник местного участка был видным членом Союза имени Михаила Архангела), сзади не спеша ехал тихоходный «козлик» — с другим водителем, потому что Шуйга сидел в «скорой», поправляя то одеяло Десницкому, то подушку брату Павлу. Мальчишку накачали снотворным, но и во сне на его лице сохранилась счастливая, мечтательная улыбка — он лежал на банкетке, с трудом втиснутой в «скорую», и пытался подлезть под мышку Десницкому. Хитрый маленький негодник — растопил-таки сердце доброму и сильному дяде Тору…

Десницкий тяжело переносил дорогу, молчал и только иногда криво улыбался, поглядывая на брата Павла. Шуйга надеялся, что его каменное лицо и тяжелый взгляд — это от того, что ему плохо.

Православный терапевт сидел рядом с водителем, неторопливо и обстоятельно излагая непосвященным идеи национал-социализма, — словно нарочно измывался над Десницким и его лучшими чувствами. Водитель, несомненный приверженец излагаемых идей, задавал вопросы подкованному в этом деле терапевту, и тот, как трепетный гуру, давал предельно ясные разъяснения, время от времени поворачиваясь назад, чтобы найти в глазах Шуйги понимание и одобрение.

Шуйга не возражал — исключительно ради того, чтобы Десницкого не выбросили из «скорой» посреди дороги. Ну и опасаясь за безопасность Павлика…

Десницкий тоже помалкивал в тряпочку. Он опять воспользовался научным подходом и рассудил, что сделанного не изменить, а потому поздно лезть в бутылку со своими принципами и чистоплюйством. А может, ему в самом деле было не до того?

И когда кортеж остановился на заправке, а из кабины вышли и водитель, и православный терапевт, Шуйга спросил:

— Может, тебе еще укол сделать? Пока стоим?

Десницкий покачал головой и сказал:

— Это еще страшней, чем я думал. Это Уроборос. Святой Орден… имени Михаила Архангела…

— Да брось, они же шуты гороховые, они больные на всю голову… — прошептал Шуйга, оглядываясь на вышедших из машин полицейских.

— И тем не менее мы едем в резервацию под вооруженной охраной с мигалками.

Православный терапевт запрыгнул в машину возбужденным и слегка раздосадованным. Оглянулся к Шуйге.

— Представьте себе, ваш архиерей, владыко Иаков, только что насмерть разбился в автомобильной аварии по пути в Петербург. Не сомневаюсь, ему устроят пышные похороны.

Шуйга присвистнул. Не понял только досады черносотенца, который всю дорогу рассуждал о том, что погромы способствуют массовому отъезду евреев на склоны горы Сион. Но тот, предвосхитив вопрос, продолжил:

— Теперь всякая попытка очернить его память будет выглядеть некрасиво. Сильный ход: пожертвовать одним, чтобы остальных вывести из-под удара.

Неужели Десницкий прав, и это в самом деле Святой Орден — реальная сила, которая наступает церкви на хвост? Верней, кусает ее за хвост…

— А что, вправду жиды кормят своего еврейского бога русскими душами? — спросил водитель, усаживаясь в машину.

— Можешь не сомневаться, — злорадно ответил терапевт.

Вряд ли водитель был так же образован, как его духовный учитель, но соображал он хорошо и быстро.

— Тогда зачем мы ему молимся? На черта все эти посты, литургии эти?

И вот тут каменное лицо Десницкого перекосилось, будто от пощечины. Пожалуй, он и предположить не мог, что его таблетку от православия можно так необычно упаковать… Мечтатель, он не представлял, как мыслят ксенофобы, потому что сам был слишком далек от этого. Впрочем, как и Шуйга.

Сразу вспомнилась встреча с Афранием на больничном крылечке перед отъездом: он только-только поднялся по ступенькам, когда Десницкого выкатили ему навстречу. Шуйга еще усмехнулся злорадно, но Афраний этого не заметил — он на Десницкого смотрел. Со значением. С горечью даже. Тогда Шуйга отнес эту горечь на счет своей победы, а теперь вдруг понял, чего тот боялся и о чем советовал хорошенько подумать.

В самом деле Уроборос… Таблетка от православия теперь, несомненно, широко распространится в зоне эпидемии ПГМ, но в промытых мозгах миллионов родится совсем не тот когнитивный диссонанс, которого ожидал Десницкий. Он-то, наивный, хотел сделать людей сильней и взрослей…

Кортеж включил мигалки и торжественно тронулся в путь.

Десницкий кашлянул осторожно, сжал зубы, пережидая боль, а потом сказал еле слышно:

— А собственно, чему удивляться? Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные.