Глава VIII. Балуй. Белый всадник

До воскресенья Есеня и Полоз жили в Кобруче. Полоз рассказывал истории, учил Есеню драться и, надо сказать, превзошел в этом всех его прежних учителей. Всего за пять дней Есеня научился обороняться от человека с ножом, уходить из-под удара кистенем, защищаться от удара саблей и почувствовал себя уверенным и сильным. Они еще раза два бывали у доктора, но не на обеде, а просто в гостях: сидели вечером у камина и пили вино.

— Послушай, Полоз, — как-то раз спросил Есеня, — а ты выяснил у Избора то, что хотел?

— Нет. Но я понял две очень важные вещи. Во-первых, они знают, как открыть медальон. Знают, но никогда об этом не расскажут. А значит, на свете есть мудрецы, владеющие этой тайной. Во-вторых, они верят в то, что мы можем его открыть. И это тоже вселяет надежду. Это значит, наши мечты не столь сказочны, как кажется на первый взгляд.

Попрощавшись в воскресенье с Избором, доктором и его женой, в понедельник утром, еще затемно, они вышли из города через обнаруженный Есеней лаз: ворота открывали только на рассвете, а перевозчики отправлялись в путь задолго до восхода солнца. Есене так надоел постоялый двор, что он хотел переночевать в лагере перевозчиков, у костра, но Полоз наотрез отказался: три, а то и четыре ночи им предстояло ночевать неизвестно где, возможно, и на берегу реки.

Три дня ехали в широких санях, выстланных шкурами, и укрывались своими одеялами — по реке впереди лошадей летел ветер, и Есеня быстро замерз. С ними ехали и другие сани: перевозчики старались держаться вместе, и поезд состоял примерно из двадцати человек, так что нападения разбойников можно было не опасаться. Полоз посмеивался на этот счет и говорил, что сможет в случае чего с ними поладить.

Есене быстро наскучило однообразие вокруг — то высокий лес по берегам, то белые поля до самого горизонта. Маленькие деревушки из трех-четырех дворов проплывали мимо, от них пахло дымом, и дым стелился по земле: погода оставалась серой, пасмурной.

Первую ночь провели у костров, возле одной из деревень, — постоялого двора там не было, только кабак, где они скоротали вечер за кружками пива. А на второй день Есеня совсем заскучал. Только одна радость скрашивала нудную дорогу: в санях следом за ними ехала почтенная матрона со своей молоденькой дочерью, и изредка Есеня пытался привлечь к себе внимание девушки, но та на него не смотрела — чаще внимание на него обращал Полоз. Да лошади, шедшие сзади, иногда испуганно всхрапывали и с опаской косили глаза.

— Жмуренок, ну уймись! — вздыхал Полоз, который предпочитал дремать, а не глазеть по сторонам. — Что ты вертишься, а?

— Девка больно хороша…

— Тебе ее мать хребет переломит, если ты к ней подойдешь.

Лошади то бежали рысцой, то шли шагом, и Есеня еще накануне пытался пройтись пешком рядом с санями, но Полоз поймал его за шиворот и вернул на место: нечего тащить снег на шкуры.

Поуправлять лошадьми перевозчик не дал: он был неразговорчивым дядькой и только цыкал на Есеню время от времени. А Есене очень хотелось попробовать править санями стоя, как это делал лихач в трех шубах. Но пока у Есени ничего не получалось. В первый раз лошади дернули сани, он повалился на Полоза и получил в ухо. Во второй раз вышло еще хуже: чтобы не получить в ухо, Есеня постарался упасть в другое место и до крови рассек губу о спинку саней. Зато девушка наконец его приметила и рассмеялась.

— Слушай ты, Балуй… — проворчал Полоз, — ты можешь полчаса посидеть спокойно? Хорошо зуб не выбил.

— Да ерунда, — Есеня зачерпнул снега и прижал ко рту.

— Я удивляюсь, как ты жив до сих пор.

Есеня попробовал еще раз — теперь с конкретной целью — и благополучно вывалился из саней, как и собирался. Только он не учел, что под тонким слоем снега лежит твердый как камень лед. Есеня отбил бок и на самом деле не смог сразу встать. Девушка заливалась звонким хохотом, а ее мать посмотрела на Есеню так, что он поверил в предсказание Полоза: сломает хребет, одним ударом кулака сломает.

Кони перешли на рысь, и Есеня с минуту бежал рядом с ее санями. Ноги вязли в снегу, и он запыхался.

— Что ты пялишься? — мать грубо одернула девушку, ущипнув за щеку.

— Мам, ну он же смешной!

— Я не смешной, я веселый. Меня зовут Балуй, а тебя?

— А ну иди прочь отсюда, — прикрикнула ее мамаша, — Балуй!

— Тетенька, я же ничего не делаю, просто рядом бегу!

— Щас возьму кнут у перевозчика да жахну как следует!

— Так вы кнутом всех женихов разгоните!

— Тоже мне, жених нашелся! Брысь отсюда, я сказала! — она повернулась к дочери. — А ты не смейся. Бесстыжая!

— Чем это я бесстыжая? Уж и поговорить с парнем нельзя!

— Вот с разговоров-то все и начинается.

Есеня решил, что начало знакомству положено, и догнал свои сани. Теперь вечером будет чем заняться!

Полоз встретил его сердито:

— Жмуренок, я же тебе все мозги вышибу, если за каждую твою выходку буду в ухо бить… Отряхнись!

— Да ладно… Жалко тебе?

— Мне не жалко. Делай что хочешь. Только по ногам мне не ходи и снег под одеяло не сыпь.

— Научил бы лучше, как к девке подъехать…

— А чего тебя учить, к девке ты уже подъехал. А как мамашу ее умаслить — ума не приложу. И потом, на что она тебе? Если только потискать — много ли проку? А если чего поинтересней учудишь, так хлопот не оберешься. Сходим к девкам в Урдии, так и быть. Подожди немного.

— Это сколько же еще ждать-то, а? Мне к девкам прямо щас хочется… — Есеня развалился рядом с Полозом и мечтательно закатил глаза.

— Это от безделья. Отожрался в Кобруче, отдохнул… Болезный.

На вторую ночь остановились в деревне с большим постоялым двором. С девушкой ничего не получилось: ужинать она не спустилась — мать сразу увела ее наверх. Перевозчики не тратили денег на постоялые дворы и ночевали у костров, и Есеня от нечего делать пошел послушать байки, которые рассказывались с особенным удовольствием, стоило появиться постороннему. Когда Есеня подошел к костру, они пугали друг друга сказками о Белом всаднике — зимнем кошмаре перевозчиков.

— А кто такой Белый всадник? — поинтересовался Есеня.

— Белый всадник? Никто не разобрался. Но он всегда показывается перед полыньей.

— Нет, — перебил другой, — мне старый Перегуд рассказывал, что сам его видел. Он обгоняет обоз, а потом коня на дыбы подымает. Конь копытом лед ломает, и трещины так далеко идут, что весь обоз проваливается. А самому ему — ничего. Пришпорит коня и ускачет.

— А еще в метель он может к саням незаметно подобраться и кого-нибудь с саней стащить. И кого он стащит, того уж больше не увидит никто и никогда. Так что если в метель увидишь Белого всадника, держись крепче.

— Да без толку крепче держаться. Он дыхнет на тебя, а дыхание у него — мороз жуткий, кровь в жилах сразу застывает. Дыхнет и утащит.

— А если в одиночку ехать, он и лошадь может себе забрать. Сколько раз находили: стоят сани, оглобли пустые, а в санях — человек замороженный лежит. Это Белый всадник: дыхнул, значит, и коня свел.

— Вообще, Белого всадника встретить — нехорошая примета. Даже если сам не обидит, обязательно несчастье случится.

Днем Есеня бы в эти сказки не поверил, но ночью, когда за кругом света, сразу за спиной стояла морозная, снежная тьма, у него между лопаток пробежал холодок.

— А чего это вы Белого всадника вспомнили? — спросил подошедший Полоз.

— Да Голован говорит, что видел его сегодня. Когда темнеть стало, вроде, появился из-за поворота — и снова пропал.

— Голован же последним ехал? — усмехнулся Полоз.

— А Белый всадник никогда спереди и не появляется, он всегда сзади догоняет. Спереди и не страшно, вроде. А со спины — знаешь как страшно? Особенно в метель. И оглянешься, а не увидишь, пока он тебя не настигнет. Последним ехать плохо, вот Голован и оглядывался.

У Есени снова мурашки пробежали по спине.

— Вот увидите, завтра метель начнется. И дымы по земле стелются, и Белый всадник показался… — проворчал молчаливый перевозчик, который вез Есеню с Полозом.

— Завтра мы последними поедем, — сказал вдруг Полоз.

— Ты чего? — вскинул голову Есеня.

— Что, испугался? — усмехнулся Полоз.

— Да нет.

— Вот будет тебе на завтра занятие — Белого всадника высматривать. Пошли.

— Погоди. Дай еще послушать!

— Пошли, сказал, — Полоз подтолкнул Есеню в бок, — скажу кое-что.

Есене стало любопытно, и он поднялся. Полоз отвел его на несколько шагов от костра и вполголоса сказал:

— Пойдем-ка поищем этого Белого всадника. Или страшно?

Есеня пожал плечами. Конечно, ночью бродить по реке действительно было жутковато, но он почувствовал только азарт: вместе с Полозом Есеня ничего не боялся.

Безмолвие леса леденило кровь. Ветер стих, как будто умер, только скрип шагов по снегу нарушал тишину. Полоз велел Есене молчать. Глаза привыкли к темноте быстро, и Есеня крутил головой, высматривая, не мелькнет ли за деревьями силуэт Белого всадника.

— Под ноги лучше смотри, — шепнул Полоз, и оттого, что он сказал это шепотом, словно боясь, что их услышат, Есене стало еще более жутко. — Может, след коня в сторону уходит.

— А ты думаешь, Белый всадник оставляет следы? — тоже шепотом спросил Есеня.

— Ну не по воздуху же он летает.

— Полоз, а Белый всадник — призрак? Или мертвец?

— Не знаю, — хмыкнул Полоз.

Есеня подумал, что Полоз так хочет встретиться с Белым всадником, потому что тот может рассказать о Харалуге. И ему самому тоже непременно захотелось Белого всадника встретить. А захочет ли он с ними говорить? Наверное, Полоз знает, что делает. Есене вспомнилось, как перед ним качалась голова зме́я и шуршала плоским раздвоенным языком. Да… Наверное, Белый всадник не откажет Полозу.

Они прошли назад версты три, а то и больше, но ни следов, ни самого Белого всадника не встретили. И когда повернули обратно к деревне, Есеня оглядывался каждую минуту, а иногда шел спиной вперед: ему все время казалось, что сзади их кто-то догоняет, и копыта белого коня не касаются наезженного санного пути, и ледяное дыхание неслышно летит к затылку, чтобы заморозить кровь.

Наутро действительно началась метель. Но метель на реке — не метель в поле, заблудиться трудно, да и кони чувствуют дорогу, поэтому в путь отправились до рассвета.

Полоз велел Есене повязать платок на голову и только поверх него надеть шапку. Если бы такую гадкую штуку для Есени выдумал отец, Есеня бы долго кочевряжился, но ни за что бы не смирился. Однако с Полозом спорить было бесполезно.

Как ни противился перевозчик, Полоз настоял на том, чтобы они замыкали обоз. Сырой, тяжелый ветер дул с юго-востока, и снежинки летели навстречу лошадям крупными хлопьями. Через четверть часа и Есеню, и Полоза, и сани, и спины коней занесло снегом. Полоз отряхивал шапку, сбрасывал снег с плеч, но проходило совсем немного времени, и на них снова появлялись белые горки.

— С моря ветер дует, — сказал он Есене, — влажный, теплый. Урдия скоро.

Есеня лежал на животе, облокотившись на спинку саней и поставив на нее подбородок: высматривал Белого всадника. Снег летел так густо, что белая пелена застилала близкие берега реки и в пяти саженях за санями ничего видно не было.

— Полоз, расскажи что-нибудь, а? А то я усну… — Есеня зевнул.

— До утра байки перевозчиков слушал?

— Ну, не до утра… Расскажи, ты же спал, тебе-то что.

— Ладно.

Полоз рассказывал о Белом всаднике, и его история казалась куда более правдивой и оттого еще более жуткой, чем у перевозчиков, — о том, как трое разбойников ночью, завидев мелькнувшего вдалеке белого коня, решили нагнать его и продать на постоялый двор. Обычно под монотонный, шуршащий голос Полоза Есеня быстро засыпал, но эта история леденила кровь, и сон улетел вслед за снежинками, назад, в непроглядную белую пелену. И оскаленная морда коня то и дело мелькала в этой пелене, и Есене мерещился глухой стук копыт и холодное дыхание Белого всадника.

— Полоз! И мы вчера ходили его искать?! — едва не вскрикнул Есеня, когда рассказ дошел до того места, где Белый всадник неслышно подобрался сзади к одному из разбойников, и тот, обернувшись и увидев его лицо, испустил дух — настолько страшен был взгляд призрака.

— А что? Уже страшно? Полезай под одеяло! — расхохотался Полоз.

— Ничего мне не страшно! — проворчал Есеня и подумал, что Полоз на самом деле самый отважный человек, которого он встречал. Даже днем каждую секунду ждать появления Белого всадника — и то было жутко.

Закончился рассказ печально: из троих разбойников ни одного не осталось в живых. Есеня долго ощущал, как мурашки ползают по спине и как замирает сердце от мысли, что сейчас ужасный лик Белого всадника появится перед глазами.

Через час Полоз сжалился над ним и уложил под одеяло: Есеня на самом деле просидел с перевозчиками до утра, и если бы не страх, давно бы задремал. Под одеялом, уткнувшись Полозу в теплый бок, Есеня успокоился и заснул быстро и крепко. Снилась ему метель, вой ветра над ухом и Белый всадник, склонившийся над его изголовьем.

Есеня проспал остановку на отдых и обед, хотя собирался снова подъехать к девушке — теперь ее сани шли самыми первыми, — и проснулся только когда обоз тронулся в путь.

— Пожуй, — Полоз сунул ему кусок хлеба с холодной говядиной.

— Мы что, уже пообедали? — Есеня расстроился чуть не до слез.

— Конечно.

— И ты меня не разбудил?

— Не буди лихо, пока оно тихо, — посмеялся Полоз.

И снова Есеня смотрел назад, а метель все не кончалась; наоборот, ветер усилился и стал порывистым. От снежинок, улетавших вдаль, кружилась голова. Есеня потерял счет времени и иногда думал, что спит, а во сне видит снег. Полоз то дремал, то философствовал — Есеня любил слушать его полушутливые головоломные идеи, но от них ощущение того, что все происходит во сне, только усиливалось. Есене всю дорогу казалось, что наступают сумерки, и когда они наконец наступили, он этого не заметил: серый день всего лишь стал немного серей.

Полоз задремал, положив руки под голову; перевозчик, уставший за тяжелый день, ссутулившись, правил лошадьми, и те, весь день бежавшие против ветра, еле переставляли ноги. Есеня хотел залезть под одеяло и снова прижаться к Полозу, как вдруг тревога — сосущая, неприятная — заставила его напрячься. И через несколько мгновений он не услышал — почувствовал конский топот позади обоза. Конь скакал галопом, и казалось, что под ним прогибается лед.

Есеня стиснул руками спинку саней и как завороженный смотрел назад. Даже не страх — холод пробрал его до костей… Он не догадался толкнуть Полоза, он хотел и боялся увидеть Белого всадника — и он его увидел.

Сначала в снежной пелене показалась лошадиная морда, с раздутыми ноздрями и пеной на губах. Конь грыз удила и вскидывал голову, а на его спине, в плаще из снега, сидел призрак, и лицо его пряталось в снежном капюшоне. Вокруг шеи был намотан шарф, закрывавший рот, и только белые глаза изредка сверкали внутри темного провала, где должно было быть лицо.

От испуга Есеня откинулся назад и хотел крикнуть, но не смог выдавить из себя ни звука. Всадник же резко свернул и начал обходить сани сбоку, не снижая скорости. Ноги коня взрыли снег рядом с санным путем, копыта вязли, поэтому Есене показалось, что время замедлило ход, растянулось, и конь не бежит, а плывет по воздуху, изредка касаясь льда копытами. И от этих прикосновений содрогается лед и снег разлетается в стороны. Он сейчас обгонит обоз, и лед под его копытами треснет — ничего удивительного не будет, если трещина пробежит назад до самого Кобруча!

— Полоз! — наконец смог выкрикнуть Есеня. — Полоз!

— Что ты глотку дерешь? — Полоз приоткрыл один глаз, но, увидев лицо Есени, вмиг поднялся.

Перевозчики тоже заметили Белого всадника, который обходил обоз слева. Крики и паника покатились вперед, от саней к саням, лошади закричали, забились и перестали слушаться поводьев: одни шарахнулись в сторону, другие пытались подняться на дыбы, вторая упряжка понесла и врезалась в переднюю — из той раздался отчаянный визг. Кони передней упряжки рванулись вперед и опрокинули сани, но продолжали бежать, волоча за собой и сани, и перевозчика, вцепившегося в вожжи.

Полоз же спрыгнул с саней и кинулся вдогонку Белому всаднику, что-то крича на бегу. Кони испугались еще сильней, коренной поднялся на дыбы, увлекая за собой пристяжного, сани накренились и опрокинулись. Есеня оказался в снегу, но тут же вскочил: если Полоз не боится догонять Белого всадника, значит, ему надо помочь!

Но догнать коня, скачущего галопом, которому не страшен глубокий снег, оказалось не под силу и Полозу. Всадник не стал крушить лед — он просто скрылся в метели, но долго на льду ощущалась тяжелая поступь его коня. Полоз остановил переднюю упряжку, ухватив коренного под уздцы, а Есеня подбежал к визжавшим женщинам — их перевозчик, закрыв лицо руками, лежал в снегу: наверное, готовился к смерти. А может, зашибся, когда тащился по льду за лошадьми.

Есеня кинулся помогать сначала мамаше — она всей тяжестью навалилась на дочь, закрывая ту своим грузным телом.

— Не бойтесь, не бойтесь, — говорил Есеня, смотрел вперед и не очень верил в свои слова, — он ускакал, не бойтесь.

Женщина не хотела выпускать дочь из объятий.

— Ну не бойтесь же! — Есеня тряхнул ее за плечи. — Не кричите вы так, лошади же боятся!

Мамаша на секунду замолчала, а потом горько разрыдалась, подняв побледневшее лицо. Вслед за ней заплакала и дочь, цепляясь за мать и шепча:

— Мамочка, как страшно, мамочка!

С других саней Есене на помощь поспешили мужчины, и женщин понемногу успокоили: кто-то дал им хлебнуть из фляги, кто-то поднял на ноги и отряхнул. Полоз помог перевозчику, лежавшему в снегу, и многочисленные узелки и сундуки вернули обратно на сани.

Быстро темнело, и ветер выл все так же надсадно. Есеня долго искал в снегу котомки, пока Полоз вытряхивал шкуры и одеяла. Обоз после шума и паники притих, перевозчики молча всматривались в сгущавшуюся тьму — ждали нового появления Белого всадника. Вперед тронулись медленно, словно ощупью выбирали дорогу: нет ли полыньи?

— Полоз, ты хотел спросить его о Харалуге? — Есеня забрался под одеяло и прижался к теплому боку верховода: ему все еще было не по себе.

— Ну, о Харалуге он бы мне не рассказал, положим. Но и о нем тоже спросить не мешало.

— А зачем ты тогда его догонял?

— Чтобы спросить, зачем он едет за нами. И почему прячется.

— Белый всадник всегда прячется, разве нет?

— Да какой это Белый всадник! — Полоз захохотал. — Ты что, не узнал его? Это же Избор! Я еще в первый день его заметил. Где он ночевал — ума не приложу.

— Как Избор? — Есеня привстал. — Я же видел… Он весь белый…

— На себя посмотри. На меня. Я, наверное, тоже весь белый.

Есеня подумал немного: а ведь точно. Все они белые — снег мокрый, липкий и сыплет так густо, что не успеваешь его счищать.

— А зачем он за нами едет? — спросил он у Полоза.

— Вот это я и хотел узнать. И если он прячется, значит, задумал что-то недоброе. А если задумал что-то недоброе, то чует опасность в нашем путешествии в Урдию. Это хорошо.