огонек
конверт
Здравствуйте, Гость!
 

Войти

Содержание

Поиск

Поддержать автора

руб.
Автор принципиальный противник продажи электронных книг, поэтому все книги с сайта можно скачать бесплатно. Перечислив деньги по этой ссылке, вы поможете автору в продвижении книг. Эти деньги пойдут на передачу бумажных книг в библиотеки страны, позволят другим читателям прочесть книги Ольги Денисовой. Ребята, правда - не для красного словца! Каждый год ездим по стране и дарим книги сельским библиотекам.

Группа ВКонтакте

12Авг2009
Читать  Комментарии к записи Читать книгу «Мать сыра земля» отключены

Наверное, это была единственная стихотворная строка, имевшаяся у него в голове. Влад был технарем чистой воды и, как казалось Морготу, с удовольствием читал только таблицы Брадиса. На первый курс он явился закомплексованным очкариком, но ко второму вошел во вкус и прослыл любителем женского пола. Это не мешало ему быть отличником, что само по себе было редкостью в техническом университете. Девушки таяли от его зачетной книжки и от контрольных, которые он за них решал.

Стела присела на бревно между ним и Морготом и повернулась к Морготу:

— Как неожиданно. Я вижу вас в третий раз, опять совершенно случайно.

Она осмотрела его с ног до головы, задержав взгляд на плавках.

— Не уверен, — ответил Моргот.

— В чем?

— В том, что случайно, — Моргот хмыкнул, но она истолковала его слова по-своему и не оскорбилась.

— Громин! — Кошев хлопнул его по голому плечу. — Я снова рад тебя видеть! А ты со мной даже не здороваешься!

— Ты не заметил моего сердечного приветствия, — сказал Моргот, — я помахал тебе рукой, как только вы свернули на просеку.

— Ты узнаёшь меня по звуку мотора моей машины? — Кошев прищурился.

— Нет, звук мотора твоей машины я слышу впервые. Считай, я предчувствовал твое приближение издалека и не ошибся.

— Между нами устанавливается телепатическая связь! Я так и сказал ребятам, что на пикнике обязательно будет Громин. Ты им понравился в прошлый раз, они с удовольствием с тобой пообщаются!

Моргот скосил глаза на известную поэтессу, но она отвернулась, делая вид, что рассматривает Влада.

— Не иначе, они испытывают недостаток в лекциях по новейшей истории и внутренней политике нашей страны, раз я так им понравился. Посоветуй им смотреть телевизор, немало талантливых журналистов расскажут то же самое не хуже меня. Я недавно смотрел ток-шоу Владислава Райнера, я тебе скажу — было очень интересно. Я не гожусь ему в подметки!

Один из молодчиков насупился, почувствовав издевательство Моргота, но Кошев сделал ему еле заметный знак рукой.

— Да ты никак дуешься на нас? — он рассмеялся. — Ты никогда не понимал шуток!

— Я? Дуюсь? — Моргот поднял брови. — Да что ты! Напротив, я получаю массу удовольствия от общения! Единственное: мне показалось, что я не заслуживаю такого пристального внимания с вашей стороны, я ведь не талантливый журналист, а простой обыватель.

Он достал ветку из костра и прикурил, выбив очередную сигарету из пачки.

— Чувствую, они опять изощренно издеваются друг над другом, а как — понять не могу, — прокомментировал их диалог сидевший напротив Антон. — Вам не надоест? Давайте выпьем за встречу. Ну и за знакомство. Вот за что я люблю Виталиса, так это за отсутствие снобизма.

Они выпили за встречу раза три-четыре, успели еще раз искупаться, пока готовились шашлыки, и Морготу пришлось лезть в воду по второму разу, хотя теперь ему этого совсем не хотелось. А потом гоняли комаров и стучали зубами, потому что стемнело и костер превратился в угли, на которых жарилось мясо.

Известная поэтесса терлась о бок Моргота и заигрывала с Владом, раскрасневшись от выпитого вина, курила сигареты без фильтра через мундштук и принимала деятельное участие в разговоре пьяной мужской компании.

К ухе приступили, когда Моргот успел набраться до такой степени, что вместе с Сенко полез в воду доставать сеть. А поскольку вода показалась ему очень теплой, про сеть он забыл и поплыл на другой берег, наслаждаясь пейзажем и головокружением.

Река разливалась довольно широко, по ней бежала лунная дорожка; на фоне неба, еще светлого и чистого, темнел лес. Моргот любил смотреть в ночное небо и перевернулся на спину, но от спокойного покачивания его тут же потянуло в сон, он перестал ощущать прохладу воды и легкий ветерок на мокром лице, и полупрозрачное небо быстро слилось с кружащимися золотыми разводами перед закрытыми веками; мысли, и без того перепутанные, начали переплетаться с видениями. И видения эти были приятны и прекрасны, но неуловимы.

Из дремы его вырвала вода, хлынувшая в нос. Он не спал и пришел в себя мгновенно, пытаясь всплыть на поверхность, но с ужасом ощутил, что под водой его за волосы держит чья-то рука. Он запаниковал — от неожиданности, от непонимания, что происходит, да и спросонья — и начал рваться, хватая удерживавшую его руку, толкаясь ногами и надеясь освободиться, нахлебался воды и начал кашлять, захлебываясь. Держали его крепко и глубоко, перед глазами была полная темнота, от страха свело живот, и желание вырваться любой ценой заставило его биться под водой из последних сил. Но ни одно его судорожное движение не имело ни смысла, ни результата. Он протрезвел за несколько секунд и успел подумать, что сейчас его утопят только потому, что он знает о розовом блокноте из машины Кошева. И никто не поймет, что его утопили, потому что утонуть по пьяной лавочке может любой, даже очень хороший пловец. А он не успел рассказать о блокноте Максу!

Он не сразу понял, что его голову держат над водой, — он кашлял, с хрипом вдыхал воздух, и воздуха не хватало.

— Громин, сознайся, это ты угнал машину Виталиса, — услышал он тихий шепот прямо в ухо, — или я макну тебя еще разок.

Моргот ударил кулаком в сторону голоса не из соображений самообороны и не в надежде победить, а исключительно от страха, стараясь освободиться от державшей его руки. Рука тут же надавила ему на затылок, и лицо снова оказалось под водой. Он еще не успел отдышаться, и продолжал кашлять, втягивая в себя воду, и чувствовал, что задыхается и слабеет, но освободиться не может: тот, кто держит его под водой, гораздо сильней. Чернота воды слилась с чернотой перед глазами, он успел подумать, что умирает, умирает окончательно, когда вместо грохота воды в ушах услышал длинный тонкий звон, похожий на прямую линию, которую рисует графопостроитель…

То ли секунда прошла, то ли целый год… Ощущение времени пропало. Видений хватило бы на год — они не были похожи ни на сны, ни на галлюцинации, не имели ни смысла, ни цвета, ни звука и вызывали одно ощущение — страх. Всепоглощающий и абсолютный. Моргот пришел в себя, снова почувствовал воду в дыхательном горле, и страх абсолютный опять превратился в панику — он не успел подумать о том, что еще жив, когда решил, что сейчас умрет. Попытка освободиться от давившего на грудь колена почему-то вызвала радостные крики вокруг:

— Живой!

— Зашевелился!

— Да говорил я, оклемается.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Моргот сообразил, что он на берегу, и из легких его выливается вода, и рвет его тоже водой, но он может дышать, хотя и непрерывно кашляет. А еще минут через пять на смену рвоте и кашлю пришла такая слабость, что он не мог шевельнуть и пальцем и дрожал от озноба.

— Да, Громин… — сказал ему Сенко, похлопав по щеке и пристально заглядывая в глаза. — Скажи спасибо нашим новым знакомым… Еще минутка — и всплыл бы через три дня твой раздувшийся трупик где-нибудь в десяти километрах ниже по течению.

— Он еще и сопротивлялся, — услышал Моргот тот самый голос, который обещал ему макнуть в воду еще разок, — глаз мне подбил…

— Утопающие всегда сопротивляются, — кивнул Сенко, — это нормально. Их надо за волосы вытаскивать и со спины.

Морготу не хватило сил ничего сказать: нижняя челюсть не слушалась, ее сводило от дрожи.

— Да по пьяни с каждым может случиться, — Моргот увидел вопросительное и сочувствующее лицо Кошева, склонившееся над ним, — я сам однажды чуть не утонул.

— Чего вы его разглядываете? — встряла известная поэтесса. — Вытереть его надо, одеть и согреть.

— Согреть — это ты умеешь, — вставил один из молодчиков Кошева и хихикнул.

— Придурок! — немедленно парировала та. — Я не об этом.

— О! Согреть! — Влад поднял палец. — Девушка совершенно права!

Он подскочил к Морготу, приподнял его голову и сунул в зубы бутылочное горлышко. Водка хлынула в рот, Моргот опять закашлялся, горло обожгло, и что-то попало в желудок, который ответил рвотным спазмом. Моргот двинул ладонью по бутылке, рванулся, сел и выругался фразой примерно из двадцати слов.

— Помогло! — расплылся Влад.

— Козел, — добавил Моргот, переводя дыхание. Внутри все дрожало и булькало.

— Действительно помогло, — почесал в затылке Сенко, и все вокруг захохотали с облегчением, восхищаясь целительной силой водки.

Моргот осмотрелся в поисках одежды и решил не начинать разборок: никто бы не поверил, что его едва не утопили. Надо порадоваться, что не утопили. Очень хотелось плюнуть в сочувствующее лицо Кошева и подбить второй глаз своему «спасителю». Он оделся сам, путаясь в рукавах и штанинах, и долго пытался завязать шнурки трясущимися пальцами, но в конце концов отказался от этой мысли и остался босиком. Рядом с тлеющими углями развели костер — для тепла, света и от комаров, Моргот подсел поближе к огню, кто-то сунул ему в руки шампур с остывающим шашлыком, а кто-то накрыл спальником, припасенным для ночевки на природе. Над костром висел котелок с неочищенными щучками.

— Ты как? — через некоторое время спросил пьяный Сенко.

Моргот скрипнул зубами: происшедшее доходило до него постепенно, и он не знал, что мучает его сильней — страх или злость. Он очень не любил, когда на него давили, это уязвляло его гордость, его независимость, возведенную в культ. Его всегда мучил стыд, если кому-то силой удавалось добиться от него чего-нибудь. Для него была невыносима мысль, что он слабей кого-то; даже в детстве, имея веские оправдания и объективные причины, он не мог переживать это спокойно. Когда же он стал взрослым и лишился этих оправданий, ему и вовсе пришлось туго: он стал заложником собственной гордости, не подкрепленной ни физической силой, ни силой воли.

Его макали в воду, как щенка в дерьмо, а он испугался до потери соображения и толком даже не попытался защищаться! Один удачный удар не в счет — это тоже от испуга. И это учитывая, что он отлично плавал, имел прекрасные легкие, несмотря на непрерывное курение, и мог задержать дыхание больше чем на минуту! А теперь он сидит у костра и трясется — то ли от страха, то ли от холода, — а Кошев в это время радуется, что сумел его напугать! Моргот вообще-то не был склонен к самобичеванию и легко находил оправдание своим поступкам, но в подобных ситуациях оправдания, даже самые веские, почему-то не приносили облегчения. Ведь этих оправданий не положишь в голову Кошева и его мордоворотов. Его мучил собственный страх, паника, отсутствие хладнокровия. И, пожалуй, более всего то, что это отсутствие было заметно: его видели без маски!

— Не видишь? — он глянул на Сенко. — Шашлычок доедаю. Что-то мне выпить хочется…

— Выпьем! — немедленно согласился Сенко и потянулся за стопками. — Под шашлычок, дай бог здоровья Кошеву.

Морготу захотелось швырнуть шампур в огонь, но он удержался. Да и мясо было вкусным.

Сенко, выпив стопку и куснув шашлыка с шампура Моргота, с трудом поднялся и попытался толстой палкой помешать щучек в котелке, но глотнул дыма и отказался от этой мысли, а на его место рядом с Морготом тут же уселась известная поэтесса.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она, загадочно улыбаясь, и томно провела рукой по плечу Моргота.

Моргот посмотрел на нее откровенно оценивающе и выдал:

— А хочешь, я тебя трахну?

На ее лице на миг застыло замешательство — и даже негодование, но быстро исчезло.

— Хочу, — ответила она с вызовом.

— Пошли, — кивнул он и поднялся.

 

Она, конечно, была пьяной, и Моргот неважно себя чувствовал, но зато быстро согрелся, уложив девицу спиной на холодную, колючую траву. Сначала он ощущал дрожь от слабости, но женское тело, дышащее желанием, легко кружило ему голову, и слабость растворилась в дрожи вожделения. Он умел быть страстным, он знал, что им нравится нежность, он не забывал шептать слова любви и благодарности, он продолжал играть и следить за лицом даже в наивысшей точке наслаждения: женщины должны были восторгаться им. И эта не стала исключением — по ее щекам текли слезы.

— О боже, Моргот… Это было восхитительно…

«Еще бы!» — скромно подумал тот. Ему не приходило в голову, что женщины тоже могут играть и притворяться, он почему-то верил их похвалам безоговорочно.

— Действительно неплохо, Громин, — раздался голос Кошева сзади. — Погоди, я позову Алекса, и ты повторишь на бис!

— Вам как: с самого начала или только финал? — повернулся к нему Моргот.

— Громин! Если ты повторишь только финал, я буду брать у тебя уроки!

Кошев исчез за деревьями, и известная поэтесса вздохнула:

— Ваши разборки ставят меня в дурацкое положение…

Она отодвинула его и попыталась встать.

— Я не навязывался, — усмехнулся Моргот, перекатываясь на бок.

Алексом оказался тот молодчик, который пытался его утопить. Он появился вместе с Кошевым через минуту, и даже в темноте было заметно, что известная поэтесса, надевающая трусики, ему не безразлична.

— Сука, — бросил ей Алекс коротко.

— Я тебе ничего не обещала, — фыркнула она, невозмутимо любуясь своей белой ножкой.

Моргот к его появлению успел надеть только брюки и, глядя в лицо Алекса, почувствовал нехороший страх. Впрочем, злорадство перевесило — угадал! Из-за деревьев появилась темная фигура второго молодчика, а ведь где-то ходил и третий…

— Громин, а ты — сволочь, — констатировал Кошев. — Алекс тебе жизнь спас, а ты?

Алекс подошел к Морготу и взял двумя пальцами за лицо, прижимая щеки к зубам. В руках Моргот держал свитер, но сопротивляться бы не посмел, даже если бы руки у него оставались свободными.

— А как трепыхался, как трепыхался, — молодчик презрительно поморщился. — Слабоват… Виталис, ты думаешь, он воды нахлебался? Не, он с перепугу сознание потерял. Как барышня.

Моргот попытался отодвинуться, но Алекс держал его крепко и больно.

— Не рыпайся.

— Алекс, прекрати. Я сама с ним пошла, — равнодушно сказала известная поэтесса.

— Заткнись, — повернулся к ней Алекс.

Моргот никогда не был сильным, но гордился ловкостью и быстротой. Ему хватило той секунды, на которую Алекс отвлекся: он отпрыгнул в сторону, как заяц, и метнулся в лес.

Может быть, маленький Килька нашел бы его поступок не вполне достойным отважного героя, но Моргот не любил, когда ему бьют морду, и убегать ему приходилось не раз и не два. Да, гордость его сильно от этого страдала, и он всегда проклинал себя за трусость, но, выбирая из двух зол, неизменно приходил к выводу, что мордобой нанес бы его гордости ничуть не меньший урон, а гораздо больший. В данном же случае Моргот всерьез подозревал, что его могут и прирезать, пока остальные шатаются по берегу в невменяемом состоянии.

А бегал он отлично — волка ноги кормят — даже через лес, даже босиком. Кошев тоже бегал неплохо, но быстро отстал и в темноте потерял Моргота из виду.

 

Старший Кошев нервно потирает дорогую ткань брюк на коленях и снова берется за подлокотники.

— Я не хотел продажи цеха. Я хорошо понимал, чем это грозит экономике страны. Не надо считать меня мародером. Я продал часть заводского имущества и вложил деньги в сеть супермаркетов, чтобы сохранить завод. Он стал убыточным, когда сузился валютный коридор. Сколько мы ни снижали цены на сырье, это только играло на руку нашим конкурентам на мировом рынке: от нас вывозили руду, но никто не покупал прокат. Мы не могли соперничать с ними по цене — низкий курс валюты делал нашу продукцию слишком дорогой. Тогда я и открыл супермаркеты. Они работали на импортных товарах. Я понимаю, это не приносило выгоды экономике страны, но это помогло сохранить завод в действии. Доходы супермаркетов покрывали издержки завода и позволяли сбывать прокат по цене ниже себестоимости. Я сохранил завод! — он едва не выкрикивает это, как будто я в чем-то его обвиняю. — Это тысячи рабочих мест. Это производство средств производства! Это то, на чем держится экономика страны!

— Я не сомневаюсь в этом, — сдержанно говорю я. Меня не интересует завод, я верю, что Лео Кошев действительно делал благое дело, спасая свое детище в условиях экономического кризиса. Меня больше интересует другое его детище — Виталис. Я отдаю себе отчет в том, что несправедлив к старшему Кошеву. Я понимаю, это и его боль тоже. Но не могу не считать его виноватым.

— Как случилось, что стратегическая технология стала собственностью завода? — я опускаю голову и оставляю вопрос о Виталисе при себе.

— Цех по производству графита не был частью завода. Эта технология могла принадлежать только государству, — соглашается Кошев. — Но в процессе разгосударствления никто его не заметил, и де-юре цех стал имуществом завода. Я не хотел, чтобы о нем стало известно широкому кругу лиц. Собственно, у меня не было выбора. Или предать его существование огласке и передать правительству Плещука, или сделать вид, что я о нем ничего не знаю. Я, знаете ли, хорошо понимал, кто такой Матвий Плещук и как скоро технология уйдет из страны.

Он переводит дыхание и возвращается к заводу, снова начиная оправдываться:

— Да, я не бегал по улицам с красным флагом и не кричал «Непобедимы!». Я не стрелял из автомата и не взрывал поездов! Но я делал свое дело, и дело это для страны имело гораздо большее значение, нежели все Сопротивление вместе взятое. Причем независимо от политического строя. Завод — это базис. Он нужен стране вне зависимости от того, кто стоит у власти — красные, синие или зеленые!

— Я не заметил, чтобы завод был нужен стране в период президентства Плещука.

— Это отдельный разговор. Сырьевому придатку развитых стран заводы действительно не нужны. Но я говорю о стране, а не о правительстве. Я вырос в те времена, когда слово «Родина» не было пустым звуком!

Меня так и подмывает спросить: что же он не передал этого своему сыну?

 

Лес почему-то не кончался. Убегая от преследования, Моргот пересек грунтовую дорогу и потом никак не мог выйти ни на нее, ни на шоссе. Больше всего он сожалел о кедах — бродить по темному лесу босиком ему не очень нравилось, он быстро сбил ноги. Еще он побаивался змей, злых в начале лета, и содрогался от мысли, что может наступить на лягушку. Он не очень боялся заблудиться в тридцати километрах от города, где леса вытоптаны толпами грибников, где дачные поселки разбросаны не больше чем в пяти километрах друг от друга, где совхозные поля и дачные огороды теснят лес со всех сторон. Где-то здесь, не очень далеко, когда-то находилась и их дача тоже, но Моргот потерял ориентацию и не знал не только в какой она стороне, но и в какой стороне город.

Нахоженная тропинка легла под ноги неожиданно, сама собой. Моргот не представлял, куда она может вывести, но обрадовался: идти стало гораздо легче.

Хмеля в голове совсем не осталось, похмелье выветрилось от свежего воздуха и бодрой ходьбы, и как только Моргот перестал думать о том, куда поставить ногу, чтобы не проколоть ее сучком, на него навалились невеселые мысли о собственном бегстве. Можно не сомневаться, Кошев представит происшедшее в самом невыгодном для Моргота свете, если выгодный свет вообще существует. Моргот плевать хотел на всех женщин вместе взятых, но почему-то именно их мнение волновало его больше всего. А уж слова о том, что он, как барышня, потерял сознание от испуга, и вовсе исцарапали ему все внутри — он старался их забыть и не мог. Очень хотелось убедить себя в том, что это неправда, но в глубине души Моргот понимал: он не мог задохнуться так быстро.

Лес вокруг тропинки редел и становился суше, а потом впереди наметился просвет — что бы там ни было, это обнадеживало. Ощущение чего-то знакомого и забытого вдруг посетило Моргота. Как будто с ним это происходило однажды, как будто он уже шел по сухой тропинке к просвету в лесной чаще. Но было это давно — наверное, в прошлой жизни… Настолько давно, что и вспомнить невозможно.

Тропинка вывела его на совхозное поле, засеянное кормовой травой, — только-только занимался рассвет. Небо, начинаясь над головой, простиралось до самого горизонта, и лишь на его краю лес отделял сумеречную землю от сумеречного неба черным зигзагом. Морготу показалось, что у него от неожиданности остановилось дыхание и сердце стукнуло сильней и глуше, упав на дно живота: пространство развернулось перед ним слишком внезапно.

Что-то космическое было в этом пейзаже — и мистически прекрасное. Моргот увидел себя со стороны (а он любил представлять себя со стороны): махонький человечек на краю огромного поля, совершенно один. Неохватность земли и неба вызывали и трепет, и восхищение.

Это с ним происходило однажды… И сердце падало и обрывалось, и дыхание замирало, и неохватное пространство разворачивалось перед глазами.

Воспоминание ускользало. Моргот постоял, а потом сел, давая отдых сбитым ногам, — небо поднялось еще выше, и кромка леса исчезла за горизонтом, соединив небо с землей. Он никак не мог понять, почему ему вдруг стало так хорошо… Настолько хорошо, что он растерялся и подумал: роль, которую он пытается сыграть, почему-то кажется ему уютной. И эта роль ему несвойственна, неинтересна. Что-то внутри отталкивает ее, а что-то притягивает к себе, приближает, хочет сделать собственным лицом.

Моргот оглянулся: высокие деревья уходили вверх, в перспективу. И они тоже что-то значили. В ускользающем воспоминании не хватало чего-то важного.

И Моргот вспомнил. Это произошло неожиданно, он не успел оттолкнуть воспоминание до того, как оно им завладело.

Он бы предпочел думать об иных мирах и прошлых жизнях, он бы с большим удовольствием представил за спиной крылья демона, пролетающего в предрассветном небе над широким полем, он бы согласился на невероятную телепатическую связь с мертвецами, населяющими это пространство. Но вместо этого…

Ему было лет пять или шесть. Отец взял его на рыбалку со своими друзьями, и это была настоящая рыбалка. Они вышли из дома затемно, с удочками, и Моргот очень хотел спать. Но тогда ему еще не приходило в голову ненавидеть отца и соперничать с ним, тогда он был счастлив, что отец взял его с собой. Отец держал его за руку.

Они вышли из леса в поле, за которым лежала река, незадолго до рассвета. Это был другой лес и другое поле…

Отец остановился и глубоко вдохнул, и Моргот сделал то же самое.

Чувство защищенности… Вот в чем была разница. Тогда он чувствовал себя защищенным. Ему не хватало руки, которая сжимает его ладонь, руки, которая его ведет и останавливает там, где надо остановиться.

— Мать сыра земля… — сказал отец, оглядываясь вокруг. — Слышал такое выражение?

Моргот слышал: он читал сказки.

— Вот она какая, — отец нагнулся, словно поклонился в пояс, и поднял щепоть влажной земли. — И такая еще.

Отец обычно был многословен, но тут не стал говорить больше ничего. Моргот запомнил пространство со всех сторон, росу под ногами, прикосновение мокрого комочка земли, который отец положил ему на ладонь, и руку отца — узкую, как у него самого сейчас, но тогда казавшуюся огромной и сильной.

Острая боль свернула Моргота узлом — он не хотел этого вспоминать. Это воспоминание перечеркивало тщательно выстроенное представление о себе и о жизни, это воспоминание срывало с него все маски, кроме одной — маски маленького мальчика, наивного и высокопарного, который доверчиво впитывает все, что мир может ему поведать, и не боится любить и смотреть на кого-то снизу вверх. Мальчика, маски которого были детской игрой, а не попыткой спрятаться.

Поделиться:

Автор: Ольга Денисова. Обновлено: 23 декабря 2018 в 1:58 Просмотров: 4735

Метки: ,