Тварь

В пятницу мы с папой ехали на дачу и странного дядьку заметили еще на выходе из подземного перехода — он тащил коляску с ребенком, потому что ее колеса не подходили для полозьев, проложенных по краю лестницы. Папа тогда сказал с усмешкой:

— А нечего нестандартные коляски покупать…

Но оказалось, что это не дядькина коляска, он поставил ее на асфальт и даже не посмотрел на молодую мамашу, всю в благодарности — наверное, не хотел попасть под начинавшийся ливень.

Папа, например, заранее раскрыл зонт, а странный дядька прикрыл голову своей сумкой и побежал к вокзалу мимо припаркованных машин. Но остановился вдруг, свернул к яркой спортивной иномарочке. Я думал, он в машинку сядет, но дядька задвинул открытый люк в ее крыше и побежал дальше.

— Парень просто идиот, — покачал головой папа. — А если б поцарапал? За всю жизнь не расплатишься.

Вообще-то дядька с виду был нормальный, простой, в джинсах и в футболке. Мы вместе за билетами в очереди стояли, а перед ним трое ребят считали мелочь, чтобы билет до ближайшей станции купить, возились долго, задерживали очередь. Он на часы посмотрел и спросил, недовольно так, злобно даже:

— Вам куда ехать?

И потом купил им билеты туда и обратно. А себе только в одну сторону билет взял, я запомнил и подумал тогда, что ему на себя денег не хватило.

— Придурок какой-то… — фыркнул папа.

Нет, правда, это случайно получилось, что мы с ним в одном вагоне ехали. Мы с папой на вокзале всегда садились, чтобы места у окошек занять, ехать-то далеко. А дядька этот через проход от нас сел, с краю. И когда на следующей станции народ повалил, я, например, не удивился, что он свое место тетке уступил. А она не старая была и даже без ребенка. Другой бы поулыбался, сказал «садитесь, пожалуйста», а этот просто встал с недовольным лицом и начал в тамбур протискиваться, будто ему выходить. Папа промолчал — к окну отвернулся.

А когда ехать оставалось недолго и народ рассосался, из соседнего вагона к нам в тамбур четверо гопников притащили какого-то хлипкого студента в очочках. Папа на шум оглянулся, смотрел через плечо, что будет. И странный дядька (он уже в вагоне сидел), конечно, полез разбираться.

— Каждой бочке затычка… — проворчал папа и добавил, отворачиваясь: — Дадут ему, наконец, по зубам, чтобы успокоился?

Может, странному дядьке и дали по зубам, мне плохо было видно, но на следующей остановке четверо гопников из электрички вышли, а он вернулся в вагон и втолкнул туда студента со словами:

— Гантели себе купи…

А потом все разъяснилось. Дядька этот один на маленьком полустанке сошел, где выход из последних двух вагонов, уже солнце садилось. Папа не видел, он сидел по ходу поезда, а я хорошо рассмотрел, как дядька с платформы спустился, оглянулся и вдруг кинулся на тропинку, будто нырнул, перекувырнулся через голову… И волком потрусил в сторону леса.

Нет, только подумайте, какие твари, оказывается, среди нас живут! И лицо у него с самого начала недоброе было, недовольное — хорошо, что не укусил никого…

Ну как вы мне надоели! Безалаберные, злые, равнодушные, трусливые… Ну что я, один, что ли, на весь этот город? Мамаша, вы какого черта такую коляску купили, что ее по лестницам на руках надо носить, а? Вот и будете тут до скончанья века стоять. Нет, ну ни одна сволочь не догадалась, что молодой матери надо помочь — не поднять ей эту коляску самой никак. Что, кроме меня опять некому? Я на электричку опаздываю…

На этой тачке только блондинка может ездить. Вот двери заперла, а люк не закрыла. Еще бы стекла опустила пониже… Ну дура — что с нее взять? Зальет ей щас весь салон и испортит дорогущие сиденья… И никто пальцем не шевельнет — и правильно ведь сделает. Потому что думать надо головой хотя бы иногда. О своей машине думать. Нет, мне не жалко, но я на электричку опаздываю.

Дети, я не верю, что мамы не дали вам денег на дорогу. И куда вы их дели, а? Аяяй, как нехорошо. Но на проход через турникет все же надо было оставить. Рука так и тянется врезать по затылку. И долго вы будете очередь задерживать? Даже не надейтесь — высадят вас контролеры из электрички, сто процентов. И правильно сделают. Ну? Долго вы мелочь собираетесь из карманов выгребать? На моей станции одна электричка из пяти останавливается…

Уфф… Сели-поехали. Щас народу набьется, как селедок в бочку. Что характерно, сидеть будут наглые, а стоять — воспитанные. И гордится будут все — кто-то умением жить, кто-то хорошими манерами. И презирать друг друга будут тоже. Одни сверху вниз, другие снизу вверх. И, конечно, правильно сразу уйти в тамбур, но тогда одним наглым на сидячем месте будет больше, а воспитанным тоже сесть хочется.

Ну я так и знал. Вот чтобы в пятницу вечером и без разборок? Ох, ну до чего же мразь трусливая, так и хочется походя пнуть… Ну ты же парень, а не барышня кисейная, ну что ты голову-то в плечи прячешь? Не стыдно? Нет, нисколько — он выше, он Рембранта читал. Можно подумать, утренняя зарядка мешает кому-то ходить в библиотеку, а накаченный пресс уменьшает количество мозгов. А вы, ребята, что? Вам вчетвером на одного тоже не стыдно, что ли? Да еще на такого… А я бы побрезговал. Щас череп ему ненароком проломите, у него мама будет плакать, а вы сядете, и надолго. И ведь никто, никто к вам не сунется, никто не объяснит, в чем вы неправы. Да не потому что вы такие страшные, а потому что всем плевать. Думаете, мне так хочется по морде? Нисколько не хочется. Но кто-то же должен вас научить, что слабых обижать нехорошо, — за это могут и вломить хорошенько. И на электричку я уже не тороплюсь.

Ну как? Понравилось? Не очень? Вот и славно. Ждите следующей электрички. А ты, сопля, чего лепечешь? На тебя смотреть противно.

Ох, люди, как же я от вас устал! Хоть волком вой…