Каждому свое
(расходный материал эволюции)

Ближе к полюсам на этой планете дули отчаянные ледяные ветра, поземкой гнали по земле пыль и рвали пену с океанских волн. Корабль стоял на утесе, будто покосившаяся башня сказочного замка, и ветра с воем текли вокруг корпуса, свистели в дудки дюз. Воздух здесь был живительным (гелий вместо азота), и когда Шохин подставлял лицо ветру, слабела головная боль и ненадолго отступала тошнота, не прекращавшаяся уже двое суток.

Он как всегда встретил Катю у подножья утеса, помог подняться к шлюзовым камерам — делал вид, что тоже гулял.

— Не надо уходить так далеко от корабля, — заметил он, едва закрылись двери и ветер умолк. — Мне приходится усиливать экран.

Раньше он не чувствовал усиления полей экрана… Интересно, это тоже симптом? В справочниках об этом не говорилось, а спросить было не у кого.

— Извини, — Катя легкомысленно пожала плечами. — Мы все равно умрем здесь, так что ты напрасно страдаешь.

— Без экрана мы умрем еще быстрей.

— Брось, Шохин! Мы раньше сойдем с ума, — она рассмеялась.

— Ты уже сходишь с ума, — проворчал он.

Нет, молодец она, конечно, — не каждый мужчина способен держать себя в руках, ожидая смерти. Уцелевших ресурсов корабля хватит примерно на год, если экономить, но планета мертва, а живительным воздухом сыт не будешь. Помощи ждать бессмысленно — иголку в стоге сена искать проще.

Наверное, если бы Шохин остался один, он тоже мог бы позволить себе и легкомыслие, и сумасшествие, и такой вот веселенький пессимизм. Но он отвечал за нее — а на его совести и без этого висели шестеро погибших во время посадки.

Катя застукала его в медпункте, когда он колол себе атропин — Шохин сказал, что его тошнит из-за усиления экрана. Она назвала его цацей и удалилась. Он решил, что ловко ее обманул.

Весь день дрожали руки, мешали работать. Перед ужином накатила рвота, горело лицо, к головной боли добавилась слабость — Шохина изрядно качало на ходу. Он сказал Кате, что простыл утром на утесе.

— Ты космонавт или кисейная барышня? — спросила она и от чистого сердца посоветовала съесть конфету с витамином С — он посчитал себя самым хитрым парнем на этой планете.

Иногда ему казалось, что она за ним следит, что давно обо всем догадывается, но молчит — а значит, соглашается с его решением. Потому и делает вид, что поверила в его незамысловатую ложь.

В работе пришлось сделать перерыв на четверо суток, дождаться наступления бессимптомной фазы — не такой уж она оказалась бессимптомной… Оставалось немного, в нормальном состоянии можно уложиться за полтора часа, и растягивать их на три коротких захода уже не имело смысла: теперь Шохин боялся не успеть, боялся, что ему станет хуже и он не сможет закончить. Тогда все напрасно…

На пятый день, когда Катя ушла на берег, он заблокировал дверь шлюзовых камер — боялся, что она вернется раньше. И поздно понял, что сделал это напрасно: мог похоронить себя в реакторе, а ее — снаружи, на ледяном ветру. Нет, она не вернулась раньше, и Шохин, вздохнув с облегчением, проверил работу турбин. Видел на мониторе, как неловко Катя бежала к кораблю, заметив полыхнувшее из-под дюз пламя. Как карабкалась на утес. Слышал (или думал, что слышит) как она пятками стучала в двери шлюза. На карачках полз до пульта разблокировки дверей — чтобы не упасть и не биться плечами о переборки: стоя слишком сильно кружилась голова.

Она ругалась как извозчик и топала ногами, размазывая по щекам слезы. Влепила Шохину две увесистые пощечины. Потом обмякла вдруг, опустилась на колени, согнулась, сжалась будто от боли и заревела в голос, по-бабьи безотрадно. Он решил, что сделал что-то не то. Он почти убедил себя в том, что она давно все поняла и согласилась… Он думал, она обрадуется.

— Шохин, ты мерзавец, ты дрянь такая… — тоненько выла Катя. — Ну зачем, зачем? Мы бы еще год продержались, нас бы кто-нибудь нашел…

— Никто бы нас не нашел, ты прекрасно знаешь. Сама говорила, что мы умрем.

Наверное лучше, если умрет один, а не двое…

— Ты негодяй, ты… Я не для того говорила! Я не хотела, чтобы ты меня жалел! Как я жить буду после этого, ты подумал? Открой мне тайну, Шохин, чем я хуже тебя? Почему мне без усиления экрана часок погулять нельзя, а тебе дозу в полтыщи рад сорвать можно? Объясни мне, Шохин, почему ты, а не я?

— Потому что ты женщина. Потому что ты, если вернешься, можешь родить ребенка. Ты, а не я.