Пес-призрак

Работал я в девяностые между Московскими Воротами и Митрофаньевским шоссе, в пустой почти промзоне — мы там площадку арендовали. Бродячих собак вокруг полно, и не шавки, а брошенные псы-охранники, овчарки больше, человека не боятся. Сторожа в магазин с арматуринами потяжелей шли — бывало, что собаки бросались стаей и отбирали сумки со жратвой. И ходила у нас байка про пса-призрака, которому монтировкой хребет переломили, а добить то ли побоялись, то ли побрезговали — бросили подыхать на железнодорожных путях. И, мол, с тех пор люди на том месте гибнут одинаково: упал, о рельс башкой — а тут поезд. Понятно, никто не верил, так, по пьяни языком почесать. А на путях вдруг плакат повесили и ментов поставили, штрафовать за переход в неположенном месте. Но менты там редко появлялись, особенно зимой.

Так вот, иду как-то часов в восемь утра, темно еще. Только что из метро вроде, из толчеи, со света, от проспекта — а тут деревянный забор, тишина, железная дорога, виадук разбитый, метель метет. Как после апокалипсиса. Рельсы в снегу, скользко, смотрю, как бы не навернуться, и тут слышу — за спиной пес рычит. Противненько так, будто слюна в глотке клокочет. Оглядываюсь — нет никого. И спрятаться ему негде — там восемь путей, широко. Темно, но не так чтобы глаз коли. Я два месяца уже был на подшивке, для белки не сезон… И что-то жутенько мне стало спиной к нему идти, пошел задом, в рельс уперся. Опять рычит. Вот пса не видно, а рык слышно. И рычит, будто еще секунда — и бросится. Был бы настоящий пес — да хоть бы и кавказец — неизвестно, кому бы он хуже сделал. Я попробовал на рельс встать — скользит, шагнул через него не глядя, а там дыра между шпалами, оступился, завалился в снег, на спину. Хорошо не о рельсину затылком… Тут пес и кинулся. Я с собаками дело имел, знаю. Блоком шею прикрыл, а на руке у меня пакет висел, бутерброды, там, термос… Чувствую, пес рвет у меня пакет, треплет, и с такой злобой, будто нарушителя на границе поймал. Ну я и врезал ему слева, на звук. И что странно — рука провалилась в пустоту, а пес завизжал и вроде отскочил в сторону. Я поднялся на ноги быстренько, а он не визжит уже, а скулит в сторонке. Чего на меня нашло — не знаю. Достал бутерброды, положил на снег и направился своей дорогой. Не оглядывался, но слышал, как счавкал он мой обед. Рэкетир, ей богу, — не мытьем, так катаньем. Потом сзади поезд прошел, и больше пса слышно не было.