Медведь не спешил, медленно продвигаясь к цели. Как хорошо, что Андрей не спрятался внизу, между сиденьями! Сейчас бы он был обнаружен: медвежьи когти царапнули спинку заднего сиденья, разрывая чехлы, как промокашки, — дальше его лапа не доставала. Мотоцикл был совсем близко. Скоро сумасшедший мотоциклист промчится мимо, и Андрей снова, и уже навсегда, окажется наедине с медведем. Как он, оказывается, надеялся на этого мотоциклиста…

Медведь вытащил лапу из машины, и Андрей выдохнул. Когти царапнули по ручке, но дверь, конечно, не открылась. Лапа снова сунулась в салон. И Андрей с ужасом понял, что медведь пытается снять блокировку! Но лапа его была слишком велика для этого, а мотор до сих пор работал! В тот миг, когда медведь снова превратился в человека и хотел выдернуть кнопку блокировки вверх, рядом с ними остановился мотоцикл. Он и вправду был сумасшедшим, этот мотоциклист… Андрей мог поклясться, что он что-то крикнул, слезая с мотоцикла… Какое-то волшебное слово… И человек-медведь отвернулся от «ситроена».

Андрей не видел, что происходит. Он боялся пошевелиться. Но слышал их разговор.

— Убирайся, — устало сказал мотоциклист.

— Как ты это делаешь? Как? — человек-медведь выплюнул эти слова.

— Не твое дело. Я берендей. Я настоящий берендей. А ты — заклятый, только жалкое подобие берендея. Убирайся.

— Ты — щенок! Ты даже не можешь убить меня! — шипел человек-медведь.

— Зато я могу тебя покалечить. Поверь мне, я это сделаю. Ты убил мою собаку. Ну?

— Я уйду, — ответил человек-медведь. — Я не сумасшедший, как ты. Но знай, что больше никогда ты не увидишь меня-человека. И тогда мы посмотрим, кто из нас настоящий, а кто — жалкое подобие.

Андрей услышал грохот кулака, ударившего по капоту. А потом — скрип снега. Человек-медведь уходил, и Андрей боялся в это поверить. Тот отошел шагов на двадцать. Через открытое окно в салон сунулась рука, как вдруг человек-медведь крикнул:

— Эй, берендей, обернись! Я кое-что хочу сказать!

И тут же рука в салоне стала медвежьей лапой. И мгновенно исчезла. Андрей подумал, что это ему померещилось.

— Ты вздумал меня пугать? — крикнул человек-медведь.

Ему ответил голос мотоциклиста:

— Я владею этой премудростью лучше тебя. Убирайся. Ничего интересного ты сказать мне не можешь.

Человек-медведь расхохотался. И снова стал слышен скрип снега под его сапогами, пока не затих.

В салоне снова показалась рука, на этот раз снявшая блокировку со всех дверей. Андрей, который давно решил, что все это происходит не с ним, не пошевелился.

— Эй, кто тут? — мотоциклист заглянул в салон через переднюю дверь, но ничего не увидел, включил свет и открыл заднюю. — Оба-на! А ты здесь откуда?

Андрей не ответил. И не пошевелился. Он понял, что это Егор. Но заставить себя сделать хоть одно движение так и не смог.

Берендей отковырял мальчишку от пятой двери и посадил на переднее пассажирское сиденье. Андрей был тяжелым. Наверное, тяжелей самого Берендея.

— Ну, малыш, очнись, — шептал он ему, — все кончилось, очнись же.

Но парень не шевелился. Пришлось разгибать ему ноги и усаживать как положено: он бы рано или поздно клюнул носом в бардачок.

Не хотелось бросать мотоцикл на дороге — Заклятый наверняка со злости разнесет его на куски, едва обернется. Если же оставить машину, он разнесет машину. А машинка была хоть и маленькая, но дорогая. Берендей рискнул и привязал «Урал» тросом к заднему бамперу: в самом крайнем случае, тот помнет «ситроену» зад. Пешком возвращаться за мотоциклом не хотелось.

Берендей пристегнул Андрея ремнем безопасности и сел за руль. Он никогда не водил машину с автоматической коробкой передач, но все оказалось проще, чем он думал, — почти как на мотоцикле.

Натужным усилием мотора «ситроен» выполз из канавы. Берендей такого не ожидал — он-то собирался поменять его местами с «Уралом»!

Он ехал медленно и ровно, чтобы мотоцикл сзади не дергался. И думал. Что крикнул ему Заклятый? «Эй, берендей, обернись!» Заклятый всего лишь хотел, чтобы он оглянулся назад. А он… обернулся. На секунду, не больше, потому что Заклятый не знал, что нужно добавить хотя бы «на час». Значит, тетрадь не врала. Заклятый действительно имеет над ним власть. Другое дело, что сам он об этом не подозревает и слов нужных не знает. Ведь Заклятый не понял, что произошло: он думал, Берендей решил его напугать. Значит, никакого проку ему от этой власти не будет: можно случайно крикнуть «обернись», но устаревшее слово «оборотись» само собой с языка не сорвется.

Берендей однажды спросил отца, почему он называет медведя бером, а медведицу — медведицей. Отец рассмеялся:

— Потому что в современном русском языке нет слова, которое обозначает бера женского пола. Так же как нет обозначения и для детеныша бера.

— Только и всего? — переспросил Берендей.

— Увы, — посмеиваясь, ответил отец.

Берендей отцепил «Урал» не заезжая во двор, а машину подогнал к самому крыльцу. Андрей не пришел в себя за время недолгой дороги. Пришлось на себе тащить его в дом.

Берендей загнал мотоцикл в сарай, запер «ситроен» и вернулся в кухню. Андрей сидел в той же позе, в которой Берендей его оставил.

— Как долго удивленье ваше длится, — процитировал Берендей, достал бутылку со спиртом и, с сомнением глянув на мальчишку, решил спирт разбавить.

Но Андрей все равно закашлялся, долго отплевывался, и пришлось дать ему запить: он вцепился в банку с водой обеими руками и долго пил, как будто боялся оторваться.

— Ну как? — спросил Берендей, когда парень наконец отпустил банку.

Андрей огляделся растерянно, лицо его скривилось, шмыгнул нос, и он разрыдался. Как испуганный ребенок.

Берендей развел еще немного спирта.

— Выпей еще. Поможет.

Андрей замотал головой и отбросил руку Берендея со стопкой. Спирт пролился, но стопку Берендей удержал. Покачал головой и налил еще:

— Ну ты как дите малое.

Андрей не мог сказать ни слова, если бы и попытался. Истерика. Нормальная реакция нормального организма. И как он смог продержаться до приезда Берендея в машине, наедине с бером? Ведь выбрал именно то место, куда лапа медведя не доставала! Берендей видел, что когти Заклятого пропороли заднее сиденье. Не подними парень ноги к подбородку, медвежья лапа достала бы его. И тогда Заклятый не стал бы превращаться в человека. И разводной ключ не помог бы.

Истерику надо было прекращать. Берендей недолго думая зачерпнул из ведра кружку колодезной воды и вылил Андрею на голову. Помогло.

Андрей встряхнул головой, на секунду замолчал, а потом сказал:

— Спасибо.

Воспитанный мальчик из хорошей семьи. Вежливость на уровне рефлексов…

— Ну что? Пришел в себя? — спросил Берендей и сел за стол.

— Да. Наверное, — Андрей снова встряхнул головой.

— Выпьешь спирта?

Андрей кивнул и опрокинул в себя стопку: она прошла лучше, чем первая. Берендей достал из холодильника соленый огурец, и Андрей с благодарностью закусил.

— А кто такой берендей? — спросил он, прожевав.

— Был такой народ когда-то. Говорят, они умели превращаться в медведей.

— А почему этот называл тебя берендеем?

— Прозвище такое, — Берендей пожал плечами. А парень, оказывается, все слышал. — Ты лучше скажи, что ты здесь делал?

— Я за Юлькой приехал, — Андрей вскинул голову и глянул Берендею в глаза.

Берендей усмехнулся:

— Юльку я в пять часов посадил на электричку.

— Что, до пяти управился? — глаза Андрея презрительно сузились, и верхняя губа приподнялась презрительно.

Берендей растерялся сперва — он не ожидал от парня ничего подобного. Растерялся и обиделся. А потом — задохнулся от злости. Отец говорил, что за некоторые слова просто бьют по морде, сразу и безо всяких объяснений. Наверно, это были именно такие слова, потому что по морде дать очень хотелось. И вышвырнуть из дома хорошим пинком. Берендей глянул на ободранные и запекшиеся уже костяшки пальцев. Это же мальчишка… Он только что плакал от испуга…

— Я бы вышвырнул тебя отсюда за такие слова, — сказал Берендей, глубоко вдохнув. — Подумай, что бы ты сделал через пять минут…

Андрей хотел вскочить и выкрикнуть что-то гордое или оскорбительное, судя по его лицу. Но потом вдруг сник, опустил плечи и уткнулся взглядом в стол.

— А ты, я полагаю, приехал говорить со мной как мужчина с мужчиной? — спросил Берендей, еще не вполне справившись со злостью.

Он первый раз оказался в подобном положении: еще никогда в жизни ему не приходилось претендовать на девушку одновременно с кем-то. А то, что Андрей именно претендует на Юльку, Берендей догадался сразу. Иначе чего бы тот помчался темным зимним вечером на край света? И Берендею это соперничество неожиданно понравилось. Он не был азартен и честолюбив, он никогда не стремился к победе над другими. А тут непременно захотелось доказать свое превосходство, свое право на Юльку. Возможно потому, что он сам до сих пор в этом праве сомневался. Жаль только, что соперник попался хлипкий…

Андрей поднял глаза, и злость в них смешалась со страхом. Берендей подумал, что поставил его не в самое выгодное положение: некрасиво вести такие разговоры с позиции силы.

— Да, я приехал именно для этого, — ответил наконец Андрей, — только не думай, что я собираюсь с тобой драться. А судя по твоему лицу, ты именно так привык выяснять отношения.

— Драться с тобой я бы не стал, — усмехнулся Берендей. Получилось высокомерно.

— Ты можешь презирать меня за то, что я не решаю проблем при помощи физической силы. Это свойственно людям твоего круга, а не моего.

Вот, значит, как. Со свиным рылом да в калашный ряд…

— Нельзя ли поконкретней? Что ты называешь своим кругом, а что — моим?

— Твой круг — это быдло с низким уровнем культуры.

Берендей вздохнул. Сначала накладывается запрет на рукоприкладство, а потом в ход идут прямые оскорбления.

— Я полагаю, последняя фраза как раз демонстрирует твой высокий уровень культуры? Выбирай выражения. Осторожней выбирай.

— Да? А иначе ты вышвырнешь меня на улицу?

— Нет. Я могу не сдержаться. Я сказал, что не буду с тобой драться, но не говорил, что не трону тебя пальцем. Расскажи мне, как должен реагировать человек твоего круга на оскорбление?

— Когда-то люди моего круга за оскорбление вызывали обидчика на дуэль.

— Высоко летаешь, — усмехнулся Берендей. — А сейчас? Что сделаешь ты, если я сейчас ударю тебя по щеке? Не больно, а так, чтобы обидеть.

Андрей растерялся.

— На дуэль меня вызовешь? — безжалостно продолжил Берендей. — И на чем предложишь драться? У меня две двустволки есть. Я белку в глаз бью с тридцати метров. Я даже согласен так: я с двадцати метров, а ты — с десяти. И твой выстрел первый.

— Да ты испугаешься! — неуверенно усмехнулся Андрей.

— Я — нет. А ты?

— И я — нет! — Андрей побледнел.

— Тогда пошли, — Берендей поднялся.

— Куда?

— Я тебя вызываю. Перчатки у меня только рабочие, не станем оскорблять сие действо бытовыми подробностями.

— Как… вызываешь?

Берендей зашел в комнату отца и вернулся в кухню с обоими ружьями.

— А вот так. За быдло. И еще за одну… твою фразу.

— Ты не можешь меня вызвать! — нашелся Андрей. — Вызвать меня может только человек моего круга!

— Э, нет. Это запрещенный прием. Ты вообще не оставляешь мне возможностей для защиты чести. Тут либо — либо. Ты отказываешься выяснять отношения при помощи физической силы. Я предлагаю способ, приемлемый для тебя, и ты снова отказываешься. Или я вообще не имею права защититься?

— Если ты меня вызываешь, то у меня есть право выбора оружия! — уцепился Андрей за последнюю соломинку.

— Отлично. Выбирай: с ремешком или без? — Берендей протянул ему обе двустволки.

Ему было весело. Он едва не смеялся, глядя на то, как Андрей трусит. Не верит еще, что это на полном серьезе, но все равно трусит.

— С ремешком… — уныло ответил Андрей и протянул руку к двустволке Михалыча.

— Держи крепче, — Берендей сунул ему ружье.

Но Андрей не удержал его в руке, и двустволка с грохотом упала на пол. Берендей глянул на него недовольно и покачал головой.

— А ты не думаешь, что я и вправду тебя застрелю? — спросил Андрей.

Пусть считает, что это серьезно. Пусть доказывает, что имеет право на Юльку. А иначе получается совсем кисло.

— Я бы не предлагал стреляться, если бы не думал об этом. Более того, я даже не сомневаюсь в том, что ты будешь в меня стрелять. Потому что если ты не убьешь меня, я убью тебя. А в этом ты можешь быть уверен. Я и с пятидесяти метров в тебя попаду, не то что с двадцати. Конечно, убойная сила не та, но тебе хватит. Пошли.

Разумеется, с пятидесяти метров из двустволки он бы точно промахнулся, слишком большой разброс, но Андрею знать об этом было необязательно. Берендей решительно открыл дверь, Андрей поднял ружье с пола и поплелся за ним, но по дороге вспомнил:

— А секунданты?

— Перебьемся. Не будем превращать это в фарс. Или тебе нужны зрители?

— Нет, но… Если я тебя убью, что я буду дальше делать?

— Ну, это твои проблемы. Закопаешь труп где-нибудь в лесу. На медведя свалишь. Только ты сначала меня убей.

Они спустились с крыльца.

— Да тут темно, — разочарованно протянул Андрей.

— А я сейчас фонарь включу, — улыбнулся Берендей.

— Ты что, на полном серьезе собрался стреляться? — Андрей остановился около крыльца.

— А ты как думаешь? Ты же приехал говорить со мной по-мужски. Вот и говори. Или, по-твоему, мужской разговор — это взаимные оскорбления?

Берендей включил фонарь, который освещал почти весь двор.

— Может быть, отложим до утра? Когда будет светло? — спросил Андрей, и Берендей понял, что он готов сдаться. Стало обидно.

— Завтра у тебя с утра экзамен. И потом, завтра я одно ружье должен буду вернуть.

Берендей провел ногой черту на снегу и отсчитал от нее четырнадцать шагов.

— Это примерно десять метров. Хочешь, рулеткой отмерим?

Андрей покачал головой. Лицо у него было обескураженное — захотелось рассмеяться, но Берендей сохранил невозмутимость.

— Тогда, как говорится, к барьеру! Ты стреляешь первым. Если я останусь жив, отойду вон туда, к забору. И буду стрелять. Все понятно? Есть возражения?

Андрей потоптался около крыльца, сделал несколько шагов в сторону черты на снегу и остановился.

— Я… приношу извинения… — пробормотал он себе под нос.

— Что-то я не чувствую раскаяния, — ответил Берендей и подумал, что это слишком жестоко. — Но я их принимаю. Жаль, конечно, что ты так и не понял, в чем был неправ. Ты же испугался, разве нет?

— Нет! — Андрей вскинул глаза. — Я не испугался. Я не боюсь того, что ты меня убьешь. Я просто не могу стрелять в человека!

— Ерунда, — фыркнул Берендей. — Эта проблема решается легко. Ты мог бы выстрелить мимо. В воздух. Но ты побоялся это сделать. Потому что не знал, стану я стрелять в тебя после этого или нет. Пойдем в дом.

Ему стало скучно. На душе остался неприятный осадок. Он победил, но не получил никакого удовлетворения от победы. Конечно, он бы не стал стрелять в мальчишку, но ему было интересно, сможет ли тот выстрелить. И хватит ли ему самому мужества встретить этот выстрел? Как ночь: один на один.

Отец никогда не кричал на него и уж тем более никогда не поднимал на него руку. Конечно, Берендей рос нормальным, шебутным мальчишкой, ему случалось безобразничать. Но отец всегда умел сделать так, что ему становилось стыдно. И после этого не возникало желания повторить шалость.

Как-то раз он вернулся из школы домой с замечанием в дневнике: «Обидел девочку». Он не боялся показывать дневник отцу. Разве что самую малость. Отец говорил, что не стоит бояться потерять чье-то уважение. Надо бояться потерять уважение к себе.

— Ну, и как ты ее обидел? — спросил отец, мельком заглянув в раскрытый дневник.

— Я ей подножку подставил… — засопел Берендей.

— А она бежала?

— Да.

— Она упала, и ей было больно. Так?

Берендей кивнул. Он и предположить не мог, что ей было больно.

— Подставлять подножки вообще — это низкий поступок, из разряда мелких подлостей. Как правило, совершается людьми слабыми, которые в открытую действовать бояться. А теперь представь себе: ты бежишь, спотыкаешься и падаешь у всех на глазах. Падаешь смешно, и все вокруг смеются. Так было?

— Так.

— Представил себе, что бы ты при этом почувствовал?

— Да.

— Ей было не только больно, но и стыдно. Она, наверное, даже заплакала.

— Нет! Она била меня портфелем по голове!

И тут же вспомнил, что в ее глазах и вправду стояли злые слезы.

— Молодец девочка. Надеюсь, драться с ней ты не стал?

Берендей покачал головой. Он не дрался с девчонками.

— Послушай, — спросил он у Андрея, когда они вернулись в кухню и сели за стол, — неужели тебе нисколько не хотелось испытать себя?

Андрей равнодушно пожал плечами.

— Неужели ты, когда читал книги о поединках, не пытался представить себя на месте дуэлянтов?

— Может, и представлял. Только это были честные дуэли, а не то, что у нас с тобой.

— Да? По-моему, я предложил равные условия.

— Ага! Сам сказал, что белке в глаз с тридцати метров попадаешь. А сам предложил двадцать. Ну, и в чем равенство?

— Так я в белок из мелкашки стреляю, она нарезная. А из двустволки с десяти метров в человека попасть совсем несложно, раза в четыре легче, чем с двадцати. Так что было честно. Я не знал, будешь ли ты в меня стрелять, а ты не знал — буду ли в тебя стрелять я. Тебе было тяжелей только в одном: у тебя был первый выстрел.

— Глупость это какая-то… — пробормотал Андрей.

— Не знаю, — пожал плечами Берендей, — может, и глупость. Но ведь ни у тебя, ни у меня, скорей всего, уже никогда не будет такой возможности.

— Ты что, жалеешь, что не убил меня? — вспылил Андрей. — Мог бы просто оставить меня медведю. Если я тебе так мешаю.

— Да не мешаешь ты мне, — усмехнулся Берендей, — неужели ты еще не понял?