Маринка. 27 сентября, день
Увы, ни камни ожерелья,
Ни сарафан, ни перлов ряд,
Ни песни лести и веселья
Ее души не веселят.
Когда в окошке показалась лысая голова мага, Маринка испугалась и обрадовалась одновременно. Конечно, не хотелось его огорчать, но ей, наверное, его замечательный обряд не понадобится. Идея выйти замуж за Игоря довольно прочно поселилась у нее в душе, она перестала бояться этой свадьбы и, наоборот, придумала тысячу подробностей их счастливой семейной жизни. Она согласна жить в доме Игоря, хотя никогда там не была. Наверняка не хуже, чем у бабушки, а может и лучше. Она всегда мечтала жить в Весине, с самого детства, и теперь эта мечта сбудется. Она наконец купит машину, чтобы время от времени ездить на работу, но работать будет дома. И… может быть, Авдотья Кузьминична не обманула ее, и у нее на самом деле родится ребенок? Ребенку лучше расти на свежем воздухе, а ее квартира пригодится, когда придет время отдавать его в институт.
Несуществующий пока ребенок успел сделать первые шаги, научился говорить, читать, отправился в школу с красивым красным рюкзачком, и Игорь делал с ним уроки, учил ездить на лошади, укрощать собак и мастерил ему настоящий индейский лук, из которого ребенку не хватает сил выстрелить.
Тем тяжелей оказалось услышать правду, которую ей поведал потомственный маг и целитель.
Никто не собирается отдавать ее замуж. И свадебный венок обернется погребальным. Ведь в бабушкином гадании все правильно. Даже знак засеянного поля: если поле засеять, это еще не значит, что на нем что-нибудь успеет взойти.
Умереть невестой — это очень романтично, но умирать совсем не хотелось. Вместо счастливой жизни им с Игорем уготован мрачный и страшный конец. Ведь если Маринка умрет, он наверняка не откажется от попытки ее вернуть. Даже если будет знать, что она бесполезна. А если откажется, то всю жизнь будет об этом жалеть. Если сможет и захочет спасти и свою жизнь. Нет, она не имеет права так рисковать. Рискнуть собой — это одно, в этом есть азарт, кураж, адреналин. Но толкнуть Игоря на страшные пытки, вынудить его действовать по коварному плану старухи? Нет, пусть будет непроверенный обряд Волоха, тут одно из двух: или получится, или не получится. Может быть, проведя неудачный обряд на ней, маг сможет учесть ошибки и не повторить их с Игорем? И тогда хотя бы Медвежье Ухо останется в живых?
Маринка не умела притворяться, но старуха посчитала ее уныние скукой и страхом перед замужеством. По ее мнению, невесты должны были плакать, прощаясь со своей девичьей жизнью, Маринка же прощалась со своими несбывшимися надеждами.
И, как назло, старуха не уходила надолго. До назначенного срока оставалось меньше двух суток, а Маринка так и не смогла встретиться с Игорем. Она рассматривала его в блюдечко и уже не смела мечтать об их счастливой совместной жизни. Если обряд Волоха не сработает, они умрут вместе, может быть даже в один день. И не через сто лет, как хотелось, а меньше чем через двое суток.
Вот тогда-то ей в голову и пришла мысль о том, что перелет-трава исполняет желание. Всего одно. И стоит только загадать умереть в один день с Игорем через сто лет, и не будет никаких проблем! Ведь это одно желание, одно на двоих!
Эта идея немного разогнала ее тоску, и, когда старуха вернулась в избушку, накормив Игоря обедом, Маринка встретила ее с улыбкой.
— Ненаглядный твой, представь, считает, что ты ему откажешь, если он тебя посватает. Это хорошо, это ты правильно себя поставила, — старуха была довольна собой и даже радостно улыбалась, хотя обычно старалась усмехаться. — Я думаю, пора тебе подвенечное платье примерить. Не хочешь?
Маринка не знала, что ответить: старуха притворялась так натурально, так достоверно, что это казалось верхом цинизма и жестокости.
— Завтра к вечеру баню истоплю, помоешься, похорошеешь, — старуха залезла в сундук, откинув его тяжелую крышку. — Жаль, косы́ у тебя нет. Такие волосы густые, толстая коса бы получилась. Ничего, я и без этого тебя красавицей сделаю. Ненаглядный твой глаз не оторвет.
Она вытащила на свет бесформенную красно-белую рубашку с длинными рукавами, напоминавшими то ли о Пьеро, то ли о больнице для умалишенных.
— Это — подвенечное. А сейчас найдем на послезавтра наряд. Событие торжественное, в грязь лицом не ударим.
Бесформенная рубашка, надетая на Маринку, неожиданно обернулась роскошным платьем. По-настоящему роскошным и в то же время очень скромным. Тончайший белый лен был расшит тончайшим же узором золотых и красных нитей. Круглый вырез, подол и тяжелые края длинных рукавов украшал речной жемчуг, вплетаясь в красно-золотую вышивку.
— Ручку сюда просунь, — старуха показала ей вырез на уровне запястья.
Нет, не у Пьеро были такие рукава, а у Царевны-лягушки, когда она выпускала из них белых лебедей.
— Ой, а это знак засеянного поля? — спросила Маринка, указывая на орнамент из ромбиков с точками в центре, украшавший рукав.
— Да, а ты откуда знаешь?
— Бабушка говорила.
— Правильно говорила. Сколько значков, столько и детишек тебе желается.
— Вау! Куда мне столько? — хихикнула Маринка и попыталась посмотреть на себя сзади.
— Пригодятся. Погоди, не всё еще, — старуха снова нагнулась над сундуком. — Вот, понева и опояска. Раньше, знаешь, в цене были девки дородные, и всякая старалась себя в лучшем свете выказать: в груди прибавить и бедра попышней изобразить.
Старуха накинула ей на бедра что-то вроде шерстяной накидки, тоже белой и расшитой крупными красно-золотыми ромбами сверху донизу, отчего она немного напоминала шотландку. И длина ее как раз позволяла видеть богатый узор подола платья.
— А я думала, что понева — это передник… — пробормотала Маринка.
— Задник, — сердито ответила старуха, — не вертись. Траурная понева, беленая.
— Как это «траурная»? — не поняла Маринка, и ей стало не по себе.
— Красный и белый — цвета траура. Девка со своей прежней жизнью прощается. Не вертись, говорю.
Несмотря на ворчание, глаза у Авдотьи Кузьминичны были очень довольными, и, наряжая Маринку, она напоминала девочку, играющую в куклы.
Неширокий вышитый пояс тоже украшал речной жемчуг, а на его концах висели пышные нитяные кисти. Старуха опять нырнула в сундук и вытащила головной убор, отделанный красными и белыми лентами.
— Это кокошник? — поинтересовалась Маринка.
— Сама ты «кокошник». Кокошник замужние бабы носят, а это венец — краса девичья.
Девичья краса имела форму невысокой короны, и в ней Маринка еще сильнее стала похожа на Царевну-лягушку из мультфильма.
— Ну, теперь сапожки наденем и пойдем в зеркало на тебя любоваться. Плачею только примерю — подходит ли…
— А плачея — это что?
— Это платок шерстяной, посватанная невеста на голову надевает и никому не открывает лица до самого венчания. Вот когда она уже повенчана, плачею можно снимать и красоту свою честным людям показывать. Опять же, осень на дворе, ее на плечи можно опустить — и тепло, и красиво.
Плачея напоминала поневу, из такой же тонкой белой шерсти, но с вышивкой только по краям. Под ней Маринке было душно, и она очень обрадовалась, когда старуха накинула платок ей на плечи. Мягкие сапожки из светлой замши на маленьком каблучке пришлись Маринке точно по ноге, как будто их сшили специально для нее.
— Хороша! — старуха отошла к двери и осмотрела Маринку с головы до ног. — Пошли.
Никакого зеркала Маринка во дворе до этого не видела, но Авдотья Кузьминична подвела ее к берегу глубокого пруда напротив бани и легонько дотронулась до его поверхности посохом. Гладь воды замерла, словно и вправду превратилась в зеркало, и Маринка увидела свое отражение в полный рост.
Нет, не Царевна-лягушка. Маловато будет: Царевна-лебедь из пушкинской сказки. Маринка так глянулась самой себе, что не могла оторваться. Особенно ей понравилось плавно двигать руками: длинные рукава делали эти движения необыкновенно грациозными. А ей всегда казалось, что в национальном костюме женщина похожа на квашню… А тут — настоящая царевна!
— Косы́-то как не хватает, — старуха огорченно покачала головой.
Игорь никогда не увидит ее в этом платье… Если они успеют убежать. Может быть, для того чтобы он увидел ее такой красавицей, стоит рискнуть жизнью? Или даже умереть?
Второй наряд тоже пришелся ей впору, только в нем она напоминала не царевну, а сестрицу Аленушку. Но Маринку это уже не обрадовало. Все это — отвратительный, жестокий фарс, все это обман, пыль в глаза.
— Неужели не нравится? — Авдотья Кузьминична огорченно посмотрела ей в лицо.
— Нравится, — кивнула Маринка и попыталась улыбнуться, — очень красиво.
Переодевшись в спортивный костюм, она почувствовала себя лягушкой, которой не судьба превратиться в царевну.
Новые комментарии