Игорь. 29 сентября, день
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные…
Старуха стояла на коленях и держала безжизненное тело Маринки на руках. Чистые прозрачные слезы медленно выкатывались из ее ясных желтых глаз и стекали по глубоким бороздам морщин к вискам и подбородку. Белая голова Маринки покоилась на ее локте — так держат грудных младенцев. Босые ножки уже не были розовыми, и Игорь подумал, что ей, должно быть, холодно. Как он забыл надеть на нее сапоги? И тоненькое льняное платье не согреет ее, и румянец больше не коснется ее щек.
Пустота внутри была обложена ватой и не подпускала к себе лишних мыслей и посторонних звуков. Как будто между тем, что он видел, слышал и думал, встала толстая ватная стена, запретившая чувствовать. Все, что в эту стену ударялось, просто впитывалось в нее, но не проходило насквозь. И даже жгучая, всепоглощающая жажда убить колдуна, спасавшая от желания немедленно умереть, — и та в конце концов притупилась и превратилась просто в мысль: найти и убить, чего бы это ни стоило. Пусть это не вернет Маринку, пусть его за это ждет тюрьма — все равно. Найти и убить.
Игорь все понимал, ему не нужно было себя обманывать. Маринка мертва, и нет смысла тешить себя надеждой, прижимая ухо к ее груди: в ее груди ничего не бьется. И мертва она потому, что он сам привез ее на смерть. Он сам не сумел сложить два и два, до конца выстроить логическую цепочку, хотя у него были для этого все необходимые звенья. Убийства в поселке — семена перелет-травы — несуществующий монах — ультрафиолетовая лампочка и сетка. Кому еще было необходимо посылать за перелет-травой обреченных? Только тому, кто обрекал их на смерть. И за это он должен умереть.
Игорь поверил в обман не потому, что оказался чересчур наивным. И не потому, что ему не хватило ума разгадать эту загадку. Просто поверить в него было легче всего. Не надо думать самому, не надо искать других путей, не надо расспрашивать старуху, внушающую трепет, от взгляда которой по спине бегут мурашки. Не надо размышлять о плохом, можно закрыть глаза и идти туда, куда тебя ведут, как барана на заклание.
Старуха медленно, пошатываясь, поднялась на ноги — от ее ловкости и проворности не осталось и следа.
— Ну что? — она глянула на Игоря сверху вниз. — От глупости ни волки, ни медведи не помогут. Не уберег мою единственную праправнучку…
Она шагнула к своему бочонку, выдолбленному из цельного ствола дерева, с трудом подняла посох, и Маринкина рука соскользнула вниз и коснулась земли бледными согнутыми пальцами.
Игорь не смел спросить, что ему теперь делать. Он лежал на тропинке, связанный по рукам и ногам, закутанный в капроновую сеть, и не мог даже поднять голову, чтобы прямо взглянуть старухе в лицо. Он опять не смел ничего у нее спросить!
Старуха уселась в свой бочонок, бережно устроила Маринку на коленях, поправила подол ее платья, обнаживший круглую коленку воскового цвета, и снова пристально посмотрела на Игоря, как будто раздумывала о чем-то.
Игорь разжал зубы, чтобы задать свой жалкий, никчемный вопрос, прекрасно зная, какой заслужил на него ответ. Не много надо мужества, чтобы этот ответ выслушать. Но старуха сжалилась над ним и не стала дожидаться, когда он успеет что-нибудь сказать.
— Захочешь — вернешь, — еле слышно буркнула она себе под нос и ударила посохом в землю, поднимая вокруг себя ветер.
Опавшие листья и сухие еловые иглы взметнулись в воздух, закружились, скрывая от Игоря бочонок, старуху и Маринку в простом белом платье с разноцветной вышивкой. Смерч раскрутился огромной спиралью, листья полетели в лицо, залепили глаза; иглы, смешанные с пылью, набились в рот и в нос, а Игорь боялся поверить: правильно ли он понял ее слова? Так ли расслышал?
Волох лгал от начала до конца, но и в его словах встречались крупицы правды. Значит, туда все же есть путь? Если старуха хочет его обмануть, если ей нужна эта вода из реки Смородины — он принесет ей этой воды. Пусть только покажет ему дорогу. Если есть хотя бы один шанс на миллион — он его использует. У него для этого есть все — и бледный конь, и перелет-трава. И если путь этот лежит через ржавый крюк, свисающий с потолка бани, что ж — за свою глупость надо расплатиться сполна.
Игорь попытался освободиться от веревок, но они только сильней впились в тело — спеленал его герой спецназа профессионально. Он с трудом поднялся на колени, но это тоже не помогло: рядом не было ничего, обо что можно перетереть капрон. Игорь лихорадочно соображал: какие еще можно придумать способы освободиться?
Сивка! Надо вернуться на ту полянку, где они видели кострище и каменный очаг! Во-первых, можно попробовать перетереть веревку о камни, а во-вторых, может быть, волшебный конь сумеет чем-нибудь помочь?
Тропа, ведущая к полянке, была завалена упавшими стволами — приземление старухи свалило лес в радиусе пятидесяти метров. Игорь встал на ноги, но не мог ступить и шага — щиколотки Сергей связал туго. Он попробовал прыгать, но не удержал равновесия и хлопнулся на землю, больно ударившись о корни деревьев. Катиться получилось лучше. Но первый же упавший ствол, что попался на дороге, оказался непреодолимым препятствием. Игорь поднялся на ноги и хотел перекатиться через голову, но чуть не свернул шею: этот способ передвижения был явно небезопасен. Попытка перебраться через следующее дерево получилась не лучше: Игорь, как ни старался упасть на землю боком, все равно полетел головой вниз и на несколько секунд потерял сознание: удар героя спецназа в затылок не прошел даром. К головной боли добавилась тошнота.
Он едва не отчаялся, сел на землю, подтянул к себе колени и попытался разгрызть веревки, до которых доставали зубы. Одну перегрыз, только это ровным счетом ничего не изменило: колени оказались на свободе, но щиколотки все равно стягивала веревка, до которой зубами было не дотянуться.
Зверь подкрался к нему бесшумно, и Игорь заметил его присутствие, только когда из-за дерева вынырнула большущая медвежья башка.
— Что? Теперь ты будешь вызволять меня из неволи? — спросил он с улыбкой.
Медведь молча перебрался через поваленный ствол и мощным ударом лапы вдоль спины раскроил сетку и связывавшие руки веревки, кое-где прорывая свитер и задевая кожу. Игорь сквозь зубы втянул в себя воздух и тут же выдохнул с облегчением: руки были свободны.
— Спасибо, — Игорь оглянулся и посмотрел на медведя, но тот уже развернулся к нему задом и проворно двинулся туда, откуда пришел.
Сивка стоял на прежнем месте, как будто происходящее его не касалось.
— Спасибо, что предупредил… — с горечью сказал Игорь и погладил шею коня, — от глупости не помогут ни волки, ни медведи, ни даже волшебные кони… Поехали назад. Попробуем исправить то, что я натворил.
Он сел Сивке на спину и тронул его бока пятками. Будь что будет. Пусть старуха сдирает с него кожу и жарит в печи. Если есть хоть один шанс, он его использует. Иначе чувство вины сведет его с ума. Игорь пустил Сивку вперед галопом, но быстро понял, что на тропе, которую избороздили корни деревьев, он угробит лошадь и разобьется сам. И чем ближе он подъезжал к избушке, тем медленней становился его шаг. Покачивающийся ржавый крюк на толстой цепи представлялся ему все отчетливей.
Сивка даже пару раз удивленно оглянулся.
— Да, парень, представь себе… — вздохнул Игорь ему в ответ, — я боюсь…
Он скрипнул зубами и толкнул Сивку вперед. Его зовут Медвежье Ухо. А не Тухлый Кусок Мяса. Он сделает все, что от него зависит.
Но когда лес расступился и вдалеке появился забор, увешанный черепами, Игорь снова невольно приостановил коня и низко опустил голову. Первый раз в жизни захотелось выпить для храбрости. И где-то в его вещах, брошенных на поляне, завалялась фляга героя спецназа с остатками водки на дне. Он мотнул головой: не хватало только заявиться к старухе навеселе.
— Слышишь, парень? — он хлопнул Сивку по шее. — Не слушай меня, беги вперед. Иначе я никогда туда не доеду…
Он расправил плечи и поглубже вздохнул, борясь с дрожью и слабостью. Будь что будет. Сивка понял приказ и пошел вперед ровной рысью.
Избушка, повернутая крыльцом к пропасти, не подавала признаков жизни. Перелет-трава висела над воротами и опустилась Игорю на плечо, когда он пересек границу двора. А там ли старуха? Игорь спешился и обошел домик с трех сторон. Окошки закрыты ставнями… Что он будет делать, если ее нет? Где будет ее искать? А если старуха там и просто не хочет выходить ему навстречу? На ее месте Игорь ни за что бы не вышел.
Сперва он хотел сесть на землю и подождать, но вовремя одумался: он даже не попытался постучать в дверь! Или в окно. Но если он подтащит лестницу и постучится, старуха все равно не захочет ему открыть. Дожидаться, когда она снизойдет до того, чтобы начать его истязать? Он и сам знает, что ему нет прощения. Он и сам примет от нее любые мучения. Он сам так решил, он имеет право потребовать от старухи отправить его за Маринкой. У него есть перелет-трава и бледный конь. А если он подождет хотя бы немного, то, чего доброго, никогда не решится на это.
Игорь остановился напротив избушки и посмотрел по сторонам. Вот и все. Назад пути не будет. Ржавый крюк качнулся перед глазами, во рту пересохло, и язык прилип к нёбу.
Его зовут Медвежье Ухо. Маринка придумала это имя, как будто знала, что когда-нибудь оно поможет ему перешагнуть через себя и отправиться за нею следом.
— Встань по старому, как мать поставила, к лесу — задом, а ко мне — передом, — устало выдохнул он, топнул ногой и поднял голову, ожидая результата: старуха не увидит его страха. Он ни за что не покажет ей, что боится. Иначе она может и передумать и не даст ему этого последнего шанса.
Избушка нехотя повернулась, и ступени крыльца уперлись ему под ноги. Ну? Подняться и открыть дверь?
Старуха вышла на порог, мрачная, как стая ворон.
— Пришел? — бросила она.
Игорь кивнул и поднял подбородок повыше.
— Пошли, — махнула она рукой, проворно сбежала с крыльца и широким шагом направилась к бане.
Игорь сглотнул и почувствовал, что ноги не идут. Вот так, сразу? Не сказав почти ни слова? Но он еще не готов… Он еще не успел привыкнуть к неизбежности этого пути, он еще не собрался с силами… Игорь сделал два шага вперед на ватных, подгибающихся ногах.
— Ну? — старуха оглянулась.
Игорь кивнул ей, стиснул кулаки, потряс головой и пошел быстрее. Она не увидит его страха. Его зовут Медвежье Ухо. А не Тухлый Кусок Мяса.
Дверь в парную оставалась закрытой, старуха впустила его в предбанник впереди себя и коротко велела:
— Раздевайся.
— Совсем? — жалко выговорил Игорь заплетающимся языком.
— Совсем, совсем, — кивнула старуха.
В предбаннике было жарко, душно и светло. Руки запутались в свитере, пальцы не гнулись и соскальзывали. Он сперва не понял, что за странный звук он слышит, пока не догадался: это стучат его зубы. Он посильней сжал челюсти и поймал презрительный старухин взгляд. От злости на себя он сдернул свитер одним движением и зашвырнул его в угол, на лавку. Туда же полетела футболка.
Обычно нагота смущала его, но на этот раз он нисколько не стеснялся: беззащитность собственного тела напугала его еще сильней.
— Я готов, — еле слышно выговорил он, закусил губу и слегка развел руки.
— Проходи, — старуха уступила Игорю дорогу и распахнула дверь в парную.
Раскаленный сухой пар вырвался ему навстречу и обжег лицо. Он непроизвольно шагнул назад, но старуха толкнула его через порог, ухватив за шею двумя пальцами. Игорь споткнулся и грохнулся на четвереньки прямо под покачивавшийся ржавый крюк, дверь за спиной захлопнулась.
Пар обжигал кожу и глотку, печь дышала жаром, как раскаленное солнце, а ее заслонка из тонкого железного листа светилась красным. Он попробовал встать, но чем выше поднимал голову, тем горячее становился пар. Игорь прикрыл лицо руками, отполз в самый дальний угол, подальше от печки, хотел вжаться в стену, но только обжег оцарапанную медведем спину. Дышать он старался мелко и нечасто, чувствуя, как жгучий воздух проходит по трахее и бронхам и стягивает их сухой коркой. Мысли о предстоящих мучениях вылетели у Игоря из головы, впрочем, как и мысли вообще. Ему казалось, что он умирает, заживо варится в мутном бульоне пара, жарится на раскаленной докрасна заслонке. Тело мгновенно покрылось потом, с плеч на спину и на живот побежали ручейки.
Дурнота стянула голову жестким жарким обручем, и Игорь хотел лечь на пол — осиновые доски не накалились, в отличие от сосновых стен. Сколько он еще выдержит? Он сам любил топить баню жарко, но парная — не сауна, а здесь наверняка градусник зашкалил бы за сотню. Кожа горела огнем, как будто его макнули в кипяток. Он потихоньку сползал все ниже и чувствовал, что теряет сознание, когда дверь распахнулась и на него дунуло свежим прохладным воздухом. Старуха широко шагнула через порог, двумя пальцами подняла Игоря за шею и как кутенка потащила на улицу. На низком крылечке Игорь оступился, но упасть ему старуха не позволила, стащила вниз и мощным пинком толкнула в глубокий пруд.
Ледяная вода схватила за горло и стиснула легкие. Игорь ушел под воду с головой, но нащупал дно, оттолкнулся, вынырнул и с удивлением обнаружил, что вода доходит ему только до плеч. Он открыл рот, с шумом втягивая в себя прохладный воздух, как рыба, которую выбросили на сушу. Сердце бухало в ребра и собиралось пробить их насквозь.
— Руку, — приказала старуха, и Игорь увидел протянутую ему ладонь.
Она выдернула его из пруда легко, как игрушку, и снова потащила в баню, только на этот раз не позволила ему спрятаться на полу: подняла и швырнула на полок. Он ведь так и не успел как следует отдышаться!
Жар на полкé жег куда ощутимей: не только раскаленный пар, но и палящие волны, источаемые печью, припекали бок и пятки. Игорь прижался к доскам и спрятал лицо в ладонях. Жару́ еще можно было терпеть, тело постепенно к ней привыкало, но нормально дышать не получалось. Стоило сделать вдох чуть поглубже, как из легких тут же рвался кашель, обжигавший их еще сильней.
Старуха вытащила его на воздух как раз в ту минуту, когда он собирался малодушно сползти на пол. И снова пинком отправила в пруд, и снова вернула в парную, забросив на полок. Но на этот раз не оставила его одного: сорвала со стены веник, макнула его в кадушку с водой и вытянула Игоря по спине со всей своей богатырской силы. Игорь стиснул кулаки, но почувствовал только волну раскаленного пара.
— Ах дурак ты дурак! — бормотала старуха себе под нос, охаживая его веником. — Кому поверил? Мне, дурак, не поверил, а душегубу поверил! Выдрала бы я тебя хворостиной потолще, да ведь без толку! Ни ума тебе не прибавит, ни Маринку не вернет.
Волны жара плавали над его телом в такт ударам веника, и Игорь уже с удовольствием втягивал в себя душистый воздух бани — человек ко всему привыкает. Старуха повернула его на спину, и он увидел ее лицо — вовсе не злое, а печальное. Хворостиной потолще? Это вместо сдирания кожи и подвешивания за ребра?
— Слезай и в пруд ныряй. Сколько я тебя на себе таскать буду? — старуха наконец опустила веник с облетевшими листьями.
Игорь не заставил себя упрашивать, честно поплескался в пруду, отдышался и вернулся в баню. Пара в ней как не бывало! Старуха поманила его пальцем и велела присесть — на ржавом крюке посреди парной был подвешен чугунный таз с круглым дном. Она легко наклонила таз, и Игорю на голову хлынула теплая вода.
— Дурак ты и есть, — проворчала она, как будто знала, о чем он думает.
И Игорь был с ней совершенно согласен.
Непостижимым образом его одежда оказалась чистой и сухой, а свитер, порванный медведем, не имел ни одной дырочки.
Игорь, конечно, в глубине души еще ожидал начала страшных мук, но в нем уже окрепла надежда, что эта чаша его минует. После бани тело его стало невесомым, легким: прикажи ему старуха взлететь — он бы взлетел. Она усадила его на крыльцо и подала кружку с квасом. Он долго сомневался, прежде чем спросить, но в конце концов решился:
— Что, обманул меня Волох? Он обещал мне адские мучения…
Старуха хмыкнула:
— Страшно было?
Игорь не посмел ее обманывать и кивнул.
— Ну, про адские мучения он, конечно, сильно преувеличил. Ты ж не мальчик. И имя обережное уже имеешь. Но так просто не отделаешься, не надейся. На куски, конечно, я рубить тебя не буду, но мизинец у тебя заберу. Надеюсь, мизинца тебе ради Маринки потерять не жалко?
Игорь замотал головой и привстал.
— Это — плата за проход. Допивай квас спокойно, торопиться пока некуда. Три дня у тебя есть, успеешь.
Но как только Игорь допил кружку до дна, старуха тут же поднялась:
— Пошли. Спешить некуда, но и времени терять напрасно не будем. Боишься?
Игорь покачал головой. После того, чего он ожидал, потеря мизинца не показалась ему страшной. Старуха привела его к сараю, показала колобашку, на которой колют дрова, и вынула из-за поленницы топор.
— Клади. Левый, не правый.
Игорь встал на корточки и положил на колобашку левый мизинец.
— Кулак правый зажми — больно ведь будет, — велела старуха, — и руку к себе потом не прижимай — одежда кровью будет пахнуть.
Игорь послушно сжал правый кулак и зажмурился. Сначала он услышал, как звякнул топор, и только потом по руке полоснула боль. Гораздо сильней, чем он ожидал. Игорь закусил губу, по телу пробежала дрожь, и рука непроизвольно дернулась вверх. Старуха поймала ее за запястье, Игорь открыл глаза и увидел, что она собирается прижечь хлещущую кровью рану раскаленным углем, который спокойно сжимает пальцами.
— Ой, нет… — выдохнул он.
— Тихо, тихо, — ласково шепнула старуха и приложила горящий уголь к ране. Игорь прижал подбородок к груди, зажимая зубами крик. К горлу подкатила тошнота, и бешено закружилась голова.
— Молодец. Пойдем в избушку, мертвой водой сбрызну, и боль пройдет, — старуха помогла ему подняться и под руку повела к крыльцу, аккуратно придерживая его кисть на весу.
Да уж! Игорь кусал губы и думал, что было бы, окажись Волох прав. Его пошатывало из стороны в сторону, волнами накатывала дурнота, и внутри все дрожало, как кисель. А казалось бы — мизинец…
Старуха бережно усадила его на сундук, погладила по голове, подняла с пола бутыль с мутно-белой жидкостью и смочила ею обрубок пальца.
— Ну как? Легче? — она глянула ему в лицо.
Игорь несколько раз кивнул и понял, что от боли почти не дышал.
— Тогда отдышись, и будем есть.
— Я… не хочу, — дурнота еще не вполне его отпустила, а на смену нервной дрожи пришел озноб.
— Хочешь не хочешь, а придется. Горшок-то в руках удержишь?
Игорь улыбнулся: во всяком случае, он очень постарается. Рана затянулась в один миг и тревожила его только воспоминанием о боли.
Старуха вынула из печки глиняный горшочек и протянула его обеими руками, как будто боялась уронить и разбить. Игорь принял его и заглянул внутрь: горшочек был наполнен чем-то серо-белым и склизким.
— Что это? — спросил он на всякий случай.
— Не твоего ума дело. Ешь! — старуха протянула ему деревянную ложку.
Игорь пожал плечами и попробовал варева, напоминавшего по виду грязный рисовый отвар. На вкус сначала показалось не лучше, но через секунду рот и глотку зажгло, как будто он ложкой зачерпнул красного перца.
Он вопросительно глянул на старуху, приоткрыв рот, но она ему только кивнула. Пришлось есть очень быстро. Кроме жжения, непонятная субстанция имела на редкость отвратительный вкус и запах. Игорь боролся со спазмами в желудке, пропихивая варево в горло усилием воли. Закрыть рот было невозможно: как будто без воздуха в глотке вспыхивало пламя. Он честно добрался до дна и даже поскреб его ложкой, но тут старуха остановила его.
— Сними остатки пальцами и протри этим глаза, — велела она.
Игорь посмотрел на нее удивленно: что, вот этой жгучей дрянью? Правильно ли он понял?
— Ничего не бойся. Пожжет и перестанет, — хмыкнула старуха, — только оба глаза одновременно.
Ему ничего больше не оставалось, как согласиться. Он с опаской собрал с ложки склизкую кашицу и осторожно прикоснулся пальцами к глазам.
— Три! — заорала старуха, и Игорь не посмел ослушаться.
Ему показалось, что к глазам он прижал раскаленные угли. Во всяком случае, ощущения были очень похожи на те, которые он испытал при прижигании обрубка. Его согнуло пополам, из глаз градом хлынули слезы, он закрыл лицо руками и завыл скорей от страха, чем от боли: он ослепнет! Глаза просто сгорят дотла!
Прошло не меньше минуты, прежде чем боль стала терпимой и слезы перестали литься ручьем. Игорь осторожно отнял руки от лица и попытался приподнять веки. Свет показался ему слишком ярким, и он не мог проморгаться еще с минуту, а когда решил, что может спокойно смотреть на мир, перед ним предстала странная картина. Он сидел за дубовым обеденным столом в большой и светлой комнате, в окна с затейливой рамой светило солнце, а напротив него сидела молодая женщина в платье, похожем на Маринкино. Она была высокой, широкой в кости, полногрудой, с золотыми косами, уложенными вокруг головы венком. Ее гладкое румяное лицо показалось Игорю удивительно красивым и почему-то знакомым: собольи брови, прямой правильный нос, красиво очерченный рот, высокие скулы.
— Как… как я попал сюда? — спросил он у женщины, оглядываясь по сторонам.
— Ха! — звонко сказала она и подняла на него ясные желтые глаза с вертикальными зрачками. — Да ты, никак, меня не признал?
Игорь не смог выговорить ни слова.
— На листочке, который ты хранил в кармане фуфайки, это место называлось изнанкой избы, — женщина усмехнулась, и язык не повернулся назвать ее старухой. — С этой минуты тебе нельзя спать. Даже зевать нельзя. Там, куда ты идешь, никто тебя видеть не желает. От тебя пахнет мертвецом, ты ел пищу мертвых, ты смотришь на мир глазами мертвеца. Но если ты хоть раз зевнешь, в тебе мигом распознают живого, и тогда берегись. Смерть не самое страшное в том мире, в который ты направляешься. Возьми свой мизинец.
Женщина протянула через стол отрубленный палец, и Игорь взял его в руки содрогнувшись. Да, именно его палец… Так странно было видеть его отдельно от своей руки… Он был холодным и тяжелым, и Игорь очень удивился, что не чувствует прикосновения к нему.
— Если кто-нибудь захочет дотронуться до тебя, проверить, мертв ли ты, подсунь ему мертвый мизинец. Этого будет достаточно. Калинов мост переезжай только верхом — он твоей тяжести не выдержит.
— А как я найду Калинов мост?
— Сивка тебя довезет. А вот дальше… Этот мир для каждого свой. Я не знаю, каким его увидишь ты. И для живых он совсем не такой, каким предстает перед мертвыми. Я не знаю, найдешь ли ты Маринку. А если найдешь — приведешь ли. Многие ходили — не многие возвращались. Ты хотя бы посватать ее догадался?
Игорь смутился:
— Ну… я спросил у нее, хочет ли она, чтобы я на ней женился…
— И что она тебе ответила? — насмешливо спросила женщина.
— Она сказала «конечно»… — Игорь вздохнул.
— Даже не знаю, о чем ты при этом думал, — женщина покачала головой. — Разве так это делается? И Маринка хороша. Да если меня кто так замуж позвал, я бы ему лоб кулаком расшибла. Ты ей одолжение делаешь, что ли? Если она хочет, то ты, так и быть, женишься?
Игорь не понял, что он сделал не так.
— Надо спрашивать, пойдет ли она за тебя замуж! — женщина постучала пальцем себе по лбу. — И если она соглашается, то считается невестой. А ты получил ответ на вопрос, хочет ли она, чтобы ты женился, а не обещание выйти за тебя замуж. Невесту ты имеешь право забрать оттуда, ни у кого не спросясь. Она обещана тебе и никому больше.
— А у кого я должен спрашивать?
— Не знаю. Каждому — свое. Ее может не отпустить ее семья, умершие родственники. Если бы она была тебе обещана, они бы не посмели ее задержать. Сам себе вырыл яму. Ладно. Слушай дальше. Если захочешь спать — уколи себя медвежьим когтем, на некоторое время это поможет. Перелет-траву спрячь в рукав и не бойся ее смять, она не мнется, и стебель у нее не оторвется, если за него сильно тянуть. И помни: все, что тебя там окружает, — не явь, все это сон и морок. Это не твой мир, ты можешь его видеть, и только. Маринка не могла уйти далеко, она в преддверии этого мира, только через три дня она попадет туда, где ты ее уже не найдешь. И, наверное, она ждет тебя и тоже станет тебя искать.
Игорь вспомнил, о чем ему говорил Волох, и на всякий случай спросил:
— А… мертвая вода? Вам нужна мертвая вода?
— Вообще-то мне пока хватает. Но мертвой воды возьми, не для меня, для себя. Кто знает, что тебя там ждет. Как Калинов мост перейдешь, спустись к Смородине и набери флягу. И последнее: если сможешь перейти Калинов мост в обратную сторону, с Маринкой или без, Сивка покажет тебе нити судеб. Каждый эти нити видит по-своему, и как ты их увидишь — я не знаю. Сможешь понять, какая из них судьба твоей дочери, — развяжи узелок. Душегубец этот не знал, чьи нитки узелками завязывает, а тебе придется догадываться. Развяжешь лишний узелок — судьба тебе не простит. Порвешь нитку — сам убийцей станешь. Все, больше ничего не смогу тебе рассказать. Сам думай и сам решай. Пошли.
Игорь поднялся вслед за рослой красавицей, и она вывела его на высокое крыльцо бревенчатого терема. Двор тоже непостижимым образом преобразился: под ярким солнцем на зеленой траве росли яблони, вместо забора из полугнилых кольев двор окружала живая изгородь из душистого горошка. Никаких черепов не было и в помине. У крыльца цвела сирень, а напротив стоял красавец-конь каурой масти, всхрапывал и рыл копытом землю.
— Узнаёшь своего Сивку? — спросила женщина и улыбнулась.
— А… — Игорь вгляделся, — какой же он Сивка… он это… Каурка…
— Сивка, Каурка — какая разница. Садись и поезжай. В дорожной сумке фляга и веревка — назад через провал Сивка тебе не вывезет. Он проводник туда, а не обратно.
Игорь подошел к незнакомому коню, но как только дотронулся до его шеи, сразу понял: ничего не изменилось. Это Сивка, просто выглядеть он стал по-другому. Немного тоньше, немного выше и стройней, но это все тот же конь, спокойный, ласковый и умный. Он влез ему на спину и вопросительно глянул на красавицу: куда ехать?
— Вперед, — усмехнулась она. — И… удачи тебе, Медвежье Ухо.
Держать поводья без мизинца было непривычно. Игорь тронул пятками бока коня, и тот рванулся вперед так, что зашлось дыхание, перемахнул через пропасть и взвился над лесом, толкая воздух копытами с глухим ритмичным стуком.
Новые комментарии