Глава 13. Крещение

Волот хотел жить. И если раньше его преследовал страх смерти, то теперь страха не было в его сердце – только сжигающее желание остаться в живых. Он был одержим этой мыслью, он цеплялся за малейшую надежду, он готов был последовать любому, самому бессмысленному совету. И вместе с тем он оказался замкнутым в узком мирке самых близких или необходимых людей: чужое присутствие выводило его из себя и, в конечном итоге, вызывало мучительный припадок. А доктор говорил, что любой из приступов может его убить, любой! Волот перестал ездить в думу и в судебную палату, перестал принимать решения. Если требовалось что-то от князя Новгородского, ему приносили грамоты, которые он подписывал не читая.

Лекарство доктора Велезара приносило ему временное облегчение, но не излечивало до конца. Он бежал от людей, подчиняясь какому-то неведомому зову, противиться которому не смел, и каждый раз оказывался в пугающем белом тумане, наполненном голосами и жуткими образами, похожими на ряженых в Масленицу или на Коляду: Волот считал, что это преддверие Нави, желающей втянуть его в себя, оставить там навсегда. Но после этого тоже наступало облегчение, князь несколько часов пребывал в здравом рассудке и только тогда был способен понимать слова, обращенные к нему.

Как бы ни пугал его Борута Темный, рядом с ним у Волота ни разу не случилось судорог, и он цеплялся за этого человека, выдумывая несуществующие поводы для того, чтобы побыть около него. Однажды князь признался в этом доктору Велезару, и тот, нисколько не удивившись, посоветовал ему спросить главного дознавателя напрямую: может быть, он знает какой-то секрет, самому доктору неизвестный, и эта его удивительная способность поможет Волоту излечиться?

Неразговорчивый Борута усмехнулся, когда Волот задал ему этот вопрос, и усмешка его была похожа на звериный оскал.

– А я ждал, князь, когда ты наконец догадаешься… – сказал он медленно. – Догадаешься спросить.

– И что же, ты знаешь ответ?

– Конечно, знаю.

– Ты владеешь каким-то колдовством?

– Я? – главный дознаватель снова усмехнулся. – Нет. Никакого колдовства. Просто мой Бог всегда со мной, и милость его простирается не только на меня, но и на тех, кто рядом.

– Твой бог? – Волот хлопнул глазами.

– Да, князь. Я бы не стал признаваться тебе в этом, чтобы не вызывать ненужных толков, но раз ты спросил и хочешь услышать ответ, я отвечу: я христианин.

Борута расстегнул кафтан, отодвинул в сторону ворот рубахи и вытащил на свет маленький серебряный оберег в виде креста.

– Твой бог так силен? – Волот нагнулся и посмотрел на оберег внимательней. – Но это же человек! Какой же это бог?

– Это божий сын, Исус. Он был распят ради спасения всех людей на земле. Бог помогает нам через своего сына. И он действительно очень силен. Он не просто силен – он всемогущ.

Волот задумался ненадолго, а потом спросил:

– И что, он мог бы вылечить мою болезнь?

– Думаю, да. Если его хорошенько попросить.

– И какую жертву он потребует за излечение?

– Я, по крайней мере, не возьмусь решать. Это надо узнать у христианских жрецов.

Надежда забрезжила перед Волотом и словно оживила его. Оживила настолько, что когда вечером к нему явился Чернота Свиблов, князь не стал подписывать грамоты не глядя, а спросил:

– И какое мое решение вы приняли на этот раз? – он сделал упор на слове «мое».

– Это пустячная бумага, князь, – пожал плечами Свиблов, – разрешение на въезд в Новгород десятка проповедников ортодоксальной церкви.

Волот уцепился за неожиданное совпадение, увидел в нем тайный смысл, почувствовал в нем Удачу.

– Послушай, Чернота Буйсилыч… А не мог бы ты устроить мне встречу с кем-нибудь из них? Разумеется, мне нужен сильный жрец, способный говорить со своим богом.

– Они все говорят со своим богом, и все одинаково не слышат его. Но, я думаю, тебе нужен иерарх, а не просто жрец. И такую встречу я для тебя устрою – они только и мечтают о ней.

– Откуда ты знаешь?

– Разве я не говорил тебе? Дума уже месяц обсуждает вопрос крещения Руси и выбирает confessio.

– Без меня? – Волот поднял брови.

– А что ты хотел, мой мальчик? – фыркнул боярин. – Война не станет ждать, когда ты поправишься. Решения надо принимать сегодня, а не завтра. Жизнь не останавливается, если ты выходишь из нее даже на время.

– Но такое решение должно принимать вече! Вече, а не дума и не Совет господ!

– Будет и вече, – усмехнулся Свиблов, – будет. Об этом я давно хотел с тобой поговорить. Но сначала я устрою тебе встречу с иерархом.

Волот ждал доверительной беседы, а ортодоксы явились к нему, облаченные в парчу и золото. Они говорили о римском понтифике как о своем враге, с которым вынуждены заключить перемирие, о богослужении на славянском языке, очень близком к языку новгородцев, о провозглашении незыблемости власти императора (или другого самодержца – князя, например), о воздвижении храма Святой Софии на Севере, которая затмит былое величие Константинополя, о третьем Риме, которым станет Новгород, о будущем могуществе Руси под сенью божественной длани. Волот с трудом сдерживал раздражение и желание убежать.

– И насколько силен ваш бог? – спросил он в конце концов, утомленный высокопарным бормотанием.

– Бог всемогущ, – улыбнулся ему иерарх. – Он не наш, он един для всех.

Кто-то подтолкнул его локтем в бок, иерарх пожевал губами и замолчал, а потом Волот расслышал сказанную по-гречески фразу:

– Это дикий варвар. Он не готов понять единобожия. Пусть пока считает Его самым сильным из богов, этого достаточно.

Волот не стал их разочаровывать: слишком ему не хотелось вступать в долгий спор о дикости и силе богов. Он мечтал поскорей закончить эту встречу, ему казалось, что его вот-вот на пол свалит новый припадок. На выручку пришел доктор Велезар, объявив присутствующим, что здоровье князя не позволяет ему продолжить разговор.

Едва закрыв за собой дверь, Волот не пошел в спальню, как настаивал доктор: напряжение в нем требовало немедленного выхода, и он потихоньку покинул терем, вышел на берег Волхова и нахоженной тропой кинулся в лес. В груди что-то клокотало, кипело, жгло, свербело невыносимо – Волот скинул нарядный кафтан и долго топтал его ногами от злости и безысходности. Но и это ему не помогло, ему хотелось выпустить наружу то, что в нем накопилось, отпустить это нечто на свободу: он порвал ворот рубахи и упал на колени, обливаясь слезами.

– Помогите! Помогите же мне кто-нибудь! – в отчаянье выкрикнул он, зная, что никто не придет ему на помощь. – Помогите!

Осенний лес пригнул ветви, как добрая женщина нагибается к постели больного. Волот рванул рубаху с груди и впился в кожу ногтями, надеясь голыми руками взломать ребра и выпустить на волю снедавший его жар и клекот.

Сырой белый туман наползал на него со всех сторон – из-под еловых лап, склонившихся к земле, из-за пожелтевших кустов, пробирался между ягодных кочек, крался по тропинкам и сгущался, сгущался, пока не стал непроглядным.

– Мальчик Волот? – услышал он звонкий женский голос, похожий на перезвон колокольчиков.

Мальчиком его называли только из презрения, но в этом голосе князь презрения не ощутил: что-то похожее на материнскую ласку, совсем Волоту незнакомую. Он не помнил матери, только кормилицу.

– Разве он мальчик? Он князь, – рассмеялся в ответ густой бас.

– А разве князь не может быть мальчиком? – ответила женщина.

И Волот, рыдавший от безысходности, вдруг расплакался от умиления и жалости к себе. Да, он просто мальчик, просто мальчик!

– Ему скоро шестнадцать. Самое время стать мужчиной, – сказал кто-то густым басом.

– Если пришло время, почему он не откликается на наш зов? – вмешался третий голос.

– Он откликнется, – ответила женщина. – Он не понимает, кто его зовет и зачем.

И в этот миг сполох белого пламени разрезал туман, разметал в стороны – огненный меч двумя взмахами рассек его на части, и перед глазами Волота предстали чудовища: полулюди-полузвери. До этого он видел их только издалека, теперь же они окружили его со всех сторон, им стоило только протянуть руку, чтобы дотронуться до него, схватить и утащить за собой.

Огненный меч в руке сжимал прекрасный воин в алом плаще, лицо его – жестокое к врагам – на миг повернулось к Волоту, и теплая улыбка тронула губы воина.

– Отойдите от князя, – угрожающе сказал он и взмахнул мечом снова. – Уберите свои лапы! Вы не получите его!

– Ты опять здесь? – спросила огромная голова лося, и тяжелое копыто ударило по тому, что в этом месте заменяло землю.

– Я здесь. И на этот раз вы не посмеете вмешаться. Мальчик еще жив. И он не из рода лосей.

– Он из рода совы, – ответила огромная птица с крючковатым носом и страшными когтями на чешуйчатых ногах, – он пойдет на зов богов!

– Убирайтесь! – лицо воина ощерилось. – Прочь! Оставьте его! Он сам решит это, без вашего вмешательства!

Огненный меч взметнулся вверх, но вместо того, чтобы рассеять белый туман, опустил его вниз, словно занавес, – чудовища исчезли за его пеленой, и даже голосов их не стало слышно, будто занавес этот был непроницаемой стеной.

– Кто ты? – робко спросил Волот.

– Меня послал за тобой Всемогущий Бог.

– Ты… ты убьешь меня? – Волот вдруг испугался.

– Напротив. Ты спрашивал о жертве? Мой Бог не требует жертв. Он милосерден, его дело – спасение страждущих. Он спасет тебя от смерти.

– И что мне нужно сделать?

– Прими крещение. Убедись в его могуществе и милосердии. И позови за собой тех, кто до сих пор не узрел Его Божественного света.

Волот очнулся в своей постели, с повязками на груди. Доктор Велезар сидел за столом со свечой и что-то писал в большой книге.

– Доктор! – окликнул его Волот. – Поговори со мной. Мне было видение.

– Да, мой друг, – тут же отозвался Велезар. – Я сегодня испугался за тебя. Я думал, у тебя остановилось дыхание.

– Нет, – Волот покачал головой – как всегда после видений белого тумана, ему было намного легче.

– Ты расцарапал грудь и шею. Так часто поступают люди, которые не могут дышать.

– Нет. Оно жгло меня. Как и всегда, но сегодня слишком сильно. Послушай, я должен много тебе рассказать. Помнишь, Борута показал мне свой оберег? Я надеялся, что эти иерархи Черноты Свиблова подскажут мне путь, но они говорили совсем о другом.

Волот долго и сбивчиво говорил о встрече с воином в белом тумане, о чудовищах, желающих забрать его к себе, и о том, как этот воин защитил его.

– Он говорил о том, что ты должен принять крещение? – удивился доктор. – Мой мальчик, я бы на твоем месте относился к видениям очень осторожно. Ты, наверное, и не заметил, что «эти иерархи», как ты изволил их назвать, говорили тебе о том же самом, только другими словами. Они говорили, что ты должен креститься сам и крестить Новгород. Может быть, в твоем изнуренном болезнью сознании их слова превратились в речь воина с огненным мечом? Ты искал ответ на свой вопрос, и ты его получил.

Волот разочарованно пожал плечами.

– Ты думаешь, я не смогу поправиться? – спросил он тихо.

– Я этого не говорил и никогда не скажу, – доктор ласково поправил одеяло, сползшее с груди Волота. – И если для твоего выздоровления требуется помощь богов, я не стану ее отвергать.

– Послушай… Как ты думаешь, их христианский бог действительно так силен, как они говорят?

– Я не волхв и могу рассуждать об этом только со своей точки зрения, – улыбнулся доктор.

– Иногда я думаю, что твоя точка зрения и есть самая верная. Потому что она отстраненная, непричастная, понимаешь? В твоих рассуждениях нет корысти.

– Может быть и так, – доктор улыбнулся снова.

– Скажи мне, ты считаешь их бога сильным?

– Я думаю, сила любого бога определяется в том числе тем, сколько людей обращают на него свои взоры. Уточняю: в том числе. Человеческие устремления, человеческие мысли могут обретать плоть – я не раз видел это, сражаясь с болезнями. К христианскому богу обращает взоры вся Европа, он не может не иметь силы. Возможно, его сила превосходит силу наших богов.

– Да… И все же… Предать своих богов ради сохранения собственной жизни – разве это поступок, достойный мужчины?

– Знаешь, мой друг, мне кажется, ты рассуждаешь несколько наивно. Помнишь, мы говорили с тобой о людях, имеющих власть? О том, что они не такие, как все.

– Помню.

– Они ставят здравый смысл выше нравственности. Ты же сейчас рассуждаешь именно с точки зрения нравственной и отметаешь здравый смысл. Нашим богам нет до тебя никакого дела, никто из них пока не пришел тебе на помощь, но лишь оберег с изображением бога христианского на чужой груди помогает тебе избежать судорожных припадков. Это ли не помощь? Кто же осудит тебя за то, что ты поклонишься тому богу, который помогает тебе?

– Я – да. Но они хотят крещения Новгорода, ты сам говоришь. И воин с огненным мечом сказал о том же.

– Я уже говорил тебе о христианстве. Это сильная вера, инструмент управления народами. Ее подкрепляет помощь сильного бога. Что же плохого ты видишь в этом для Новгорода? Предательство богов? Но твое дело думать о людях, а не о богах. И кто сказал тебе, что людям под сенью чужого бога будет хуже? Я не хочу навязывать тебе свою точку зрения, но все же подумай о моих словах.

Волот не успел оглянуться, как вдруг всему Новгороду стало известно о том, что он собирается креститься. Об этом с удивлением и страхом говорили все – и в посаде Городища, и в поварне княжьего терема, и на торге, и в думе, и в Совете господ. Слухи летели по городу быстрей ветра: многие новгородцы верили, что христианский бог поможет Волоту выздороветь, а кое-кто добавлял, что жрецы пообещали ему сохранение жизни только в обмен на крещение всей Руси.

Для торжественного действа прямо в детинце заложили деревянную церковь – пришлые проповедники предлагали возвести ее на месте капища Хорса, но это намерение Совет господ отверг, чтобы не вызвать гнева новгородцев. Церковь строили с роскошью, с размахом и назначили крещение к окончанию строительства – в начале месяца грудня. Из Греции собирался прибыть патриарх ортодоксов – глава греческой церкви. И Волот ждал этого дня со страхом и надеждой. Ему казалось, стоит только исполнить обряд, и его болезнь пройдет сама собой. Но мысль о том, что он поступает малодушно, постоянно глодала его сердце.

Снег снова выпал рано, и Волхов покрылся тонкой коркой льда, когда к Волоту явилась бывшая посадница, Марибора Воецкая-Караваева. Ему было очень плохо в тот день, он не хотел ее принимать, и видеть не хотел, и знал, что она ему скажет. Но прогнать не посмел.

Волот не ошибся. Бывшая посадница убеждала его отказаться от крещения, говорила о предательстве богов, о том, что он отдает Новгород чужакам ради спасения своей жизни. У Волота начались судороги, Марибору выпроводили вон, и он не мог прийти в себя еще несколько суток: ее голос стучал ему в уши – голос не желавшей молчать совести.

Церковь отстроили за три дня до крещения и на торжественное открытие привезли икону с изображением святой Софии – кто это такая, Волот не знал. Ее называли божьей премудростью и снова говорили о Новгороде как о третьем Риме и преемнике Царьграда. Он не понимал, почему в церкви должно находиться изображение этой богини, а не самого христианского бога.

Необходимость Волота приехать на освящение церкви всем была очевидна, только доктор Велезар выступал против и согласился, лишь когда ему пообещали, что Волота на санях довезут до детинца и тут же вернут назад, в Городище. Вот тогда, по дороге в детинец, перед Великим мостом Волот и встретил того самого волхва, Млада Ветрова. Князь успел забыть о нем, о Вернигоре, о том времени до войны, когда он был еще совсем здоров, и теперь что-то шевельнулось в нем, что-то заныло внутри – Волот сам окликнул волхва, велев остановить сани. Он ехал в сопровождении сорока дружинников, в санном поезде вместе с десятком самых родовитых бояр Новгорода, и замыкали его посадничьи сани: сзади раздались недовольные крики бояр, но дружинники встали как вкопанные, повинуясь голосу Волота.

Волхв очень изменился, словно тоже долго болел, – Волот узнал его только по рыжей шапке.

– Князь? – тот не поверил, что Волот остановил сани ради него.

– Здравствуй, Млад Ветров, – Волот вскинул голову, чтобы никому не показать слезы, навернувшиеся на глаза: и волхва, служителя родных богов, он тоже предавал.

– Здравствуй, князь, – лицо волхва вдруг изменилось, глаза загорелись, и рот приоткрылся от удивления.

– Я рад, что ты жив, – кивнул Волот. – Я просто хотел пожелать тебе здравия. Я не могу говорить с тобой здесь.

Он уже тронул сани и подумал, что должен позвать его к себе в терем и объяснить все, оправдать свое малодушие, излить душу на грудь этого доброго и честного человека!

– Погоди! – волхв, сначала стоявший поодаль в растерянности, вдруг подбежал к саням. – Дай мне руку, мальчик! Просто дай мне свою руку!

Волот не ожидал от него ни «мальчика», ни подобной странной просьбы, но рука сама выскользнула из-под шуб, которыми он был накрыт, и потянулась к руке волхва. От прикосновения лицо того исказилось мучительно, а потом стало мрачным, испуганным и растерянным. Волот поехал дальше, оставив волхва стоять на дороге, перед толпой, вышедшей посмотреть на своего князя.