Эпилог

Лето играло солнечными бликами на синей глади Волхова, стрекотало кузнечиками в высокой траве, порхало теплым ветерком, шуршало зелеными листьями и птичьими трелями рассыпалось по лесу. Кто не ведал бесконечности суровой русской зимы, никогда не поймет мимолетной прелести северного лета.

Однорукий кудесник, щит и меч Новгородской земли, и князь Новгородский, надежда государства и оплот законности, сидели на высоком берегу, свесив босые ноги с кручи, шептались и время от времени хохотали над чем-то, понятным только им одним.

Млад присматривал за двумя детьми, ползавшими по траве, – мальчиком и девочкой. Ширяй давно придумал для них будущее: дружбу, любовь, свадьбу, детей-шаманов и смерть в глубокой старости, в один день. Он частенько забирал своего названого сына у матери и тащил к Младу, надеясь подружить с Мстиславой. Пока о дружбе речь не шла, но любопытство явно присутствовало.

Накануне Волот в одиночестве поднимался наверх в первый раз, и, конечно, ему надо было обсудить это и с учителем, и с Ширяем. Он просил не дождя для хлеба – Удачи Руси на поле брани. Впрочем, исход войны был предрешен с того дня, как ландмаршал Волдхар вон Золинген отступил от стен Пскова, так и не сумев его покорить. Казань подписала с Новгородом «вечный мир» через несколько дней после этого, и тридцатитысячное войско, сражавшееся на востоке, отправилось на север – биться за приладожские земли. Для того, чтобы Польша вступила в союз с Новгородом против Литовского княжества, не потребовалось вмешательства римского понтифика.

Чернота Свиблов бежал, не дожидаясь, когда вече признает его предателем. Говорили, его серебра хватит, чтобы купить какое-нибудь захудалое княжество в Европе; посадничество принял молодой Воецкий-Караваев, а по сути – его мать.

Юный Волот быстро расстался с мечтой о единовластии, в основном под влиянием однорукого кудесника: старший товарищ внушал князю уважение – не столько своей силой, сколько начитанностью и умением рассуждать. Кроме того, только Ширяя он признавал равным себе по положению. Млад ужасался, глядя, как двое мальчишек постепенно забирают в свои руки бразды правления огромным государством – со свойственной молодости уверенностью в собственной правоте. Но, как ни странно, освободившись от зрелых советчиков, знающих жизнь, Волот стал принимать решения весомей и верней – он полагался на свою Удачу и не давал сомнениям взять над нею верх: его вели боги.

Солнечный день катился к полудню, Млад жмурился, поворачивая лицо к солнцу, стараясь не прислушиваться, о чем шепчутся его ученики, когда Волот вдруг вскочил на ноги и вскрикнул, протягивая руку к Волхову:

– Смотрите! Смотрите!

Со стороны Ладоги к университету приближалась лодка.

– Мстиславич, ты видишь? Ты видишь, кто это? – юный князь оглянулся на Млада и с криком бросился вниз, поднимая вокруг себя тучи песка и размахивая руками.

Млад прищурился: на веслах сидел отец! Но не мог же князь бежать навстречу Мстиславу-Вспомощнику? В человеке, сидевшем на носу, Младу почудилось что-то знакомое: широкие плечи неуклюжего медведя…

– Да это же Вернигора! – Ширяй хлопнул себя по коленке. – Мстиславич, это точно Вернигора! А ты говорил – мертвые не возвращаются!

Млад хотел пуститься в долгое объяснение о том, что между пропавшим без вести и мертвецом существует разница, но Ширяй не стал его слушать – побежал вниз вслед за Волотом. Млад не мог оставить малышей – ему оставалось только дождаться, когда лодка причалит к берегу и прибывшие поднимутся наверх.

Отец взбежал на берег, словно юноша, – он не старился, и Младу подумалось, что не состарится никогда.

– Здорово, сын, – улыбнулся он и похлопал Млада по плечу. – Вот, приехал взглянуть на внучку. Прямо из-под Ладоги.

– Здорово, бать, – ответил Млад. – Ты скажи, где ты нашел главного княжьего дознавателя?

– Там и нашел. Не помогла твоему Иессею волшба – нет для Мстислава-Вспомощника такой волшбы, которую он не может победить, – отец довольно посмотрел на Вернигору, который поднимался наверх, держа Волота за руку. – Конечно, не меньше года потребуется, чтобы он начал видеть как прежде, но, знаешь, и то, что я сделал, – немало.

Вернигора вытягивал голову вперед и щурился, стараясь рассмотреть, кто перед ним.

– Да я это, Родомил, – Млад шагнул в его сторону. – Я рад. Ты не представляешь, как я рад!

– Воспользовался, значит, моим отсутствием? – лицо бывшего главного дознавателя расплылось в улыбке. – Женился…

Они обнялись – крепко, как положено друзьям. И в этот миг видение затмило яркий солнечный день: перед Младом поднялись высокие стены московского кремля. Два верховых неспешно подъезжали к городу с северной стороны.

– Ну что? Я тебе говорил, что Иессей не вечен, – усмехнулся один из них, – а ты великим не станешь никогда.

– Я в великие не рвусь, – фыркнул второй, – они плохо кончают.

– Ну, пока я только начинаю… – промурлыкал себе под нос первый. – Смотри, какой городишко перед нами. Как ты считаешь, достоин ли он звания третьего Рима?

Всадник оглянулся и принюхался – словно почуял присутствие Млада.