— Мне не нужен другой участок, — усмехнулся Илья.

— Послушайте, это же несерьезно. Вы хотите бо́льших денег? Ваше поведение похоже на вымогательство, — Залесский начал раздражаться, хотя виду не показал.

— Наоборот, я готов вложить деньги в ремонт при условии, что вы оставите эту тему и никогда просьбами о продаже меня не потревожите.

— Я вас не понимаю, — Залесский вздохнул.

— Да в общем-то ничего сложного: я не продам избушку. Ни за большие деньги, ни за какие. Неужели всему можно назначить цену? Неужели вы думаете, что все можно измерить деньгами?

— Не надо передергивать, — хозяин Долины снова поморщился, — я прекрасно знаю, что́ можно измерить деньгами, а что́ нет. Предположим, для вас эта сумма кажется незначительной; тогда назовите свою. Может быть, мне просто нужно подумать?

Илья покачал головой:

— Вы не поняли. Я не продам избушку даже за миллион, хотя для вас она столько не стоит. Об этом не имеет смысла говорить.

Залесский нахмурился. Похоже, он понял, что дело обстоит совсем не так просто, как ему представлялось.

— Но скажите, может быть, у вас есть к этому какие-то причины? Может быть, моя жена права и вы поставили своей целью помешать продаже участков? Но почему?

— Это другой вопрос, но я не стану вас обманывать — я действительно считаю, что эти участки продавать нельзя. Только к продаже избушки это не имеет отношения.

— Кстати, об этом я тоже хотел с вами поговорить, — лицо Залесского изменилось — он вспомнил о том, кто тут хозяин Долины, а кто плотник. — Напрасно вы это делаете. Вы же понимаете, что у меня возможностей значительно больше, чем у вас.

— Если вы считаете, что на меня стоит тратить время и деньги, — тогда конечно. Мне лестно, что ваши покупатели так высоко ценят мое мнение, если мне достаточно двух слов, чтобы сорвать вам сделку.

— Не так много времени и денег мне нужно, чтобы справиться с вами, — усмехнулся Залесский. — Впрочем, для того, чтобы вы согласились продать мне ваш домик, тоже много сил не потребуется.

— Вы мне угрожаете? — Илья широко улыбнулся.

— Да, — Залесский улыбнулся не менее сладко. — Я противник подобных методов решения проблем, но если нет другого способа, то сойдет и этот.

— Ну что ж, попробуйте, — пожал плечами Илья.

— Я даю вам две недели на то, чтобы подумать, — сверху вниз покровительственно ответил Залесский. — Вот вам моя визитка, если захотите продать домик — звоните лично мне. Я очень надеюсь на ваше благоразумие, как в вопросе продажи домика, так и относительно советов моим покупателям.

— Можете не ждать две недели, уверяю вас, ничего не изменится, — криво усмехнулся Илья.

— Я все-таки подожду, — снова улыбнулся хозяин Долины. — До свидания, Илья Анатольевич, было очень приятно с вами пообщаться.

Руки́ он, однако, не протянул. Илья чуть не ответил ему: «Симметрично», но вовремя спохватился и сказал с легким вежливым кивком:

— Взаимно. Всего вам доброго.

Залесский широким уверенным шагом вышел из избушки, осторожно прикрыв за собой дверь.

Илья опустился на лавку — ему самому стало страшно от собственной смелости.

— Ну ты даешь, Илюха, — покачал головой Мишка, открывая дверь из спальни.

— Мы всё слышали, — радостно сообщил Сережка, выскакивая в столовую вслед за ним.

— Это здорово, конечно, — проворчал Илья, — что вы все слышали.

— А я, между прочим, к вашему приезду приготовил праздничный ужин, — сообщил Мишка.

— Вчерашнюю картошку дожарил, что ли? — усмехнулся Илья.

— Не. Я курицу гриль купил… Только она остыла.

— Хорошо, что купил, — рассмеялся Илья, — а то я уж испугался.

— Праздник у нас сегодня или нет? Я подшился, Сережка приехал. Считайте, лето началось, — Мишка скромно улыбнулся. — Надо же это отметить?

— Надо! — радостно закричал Сережка. — И пусть этот дядька сюда больше не приходит, это папина избушка!

— Ну, сынок, так тоже говорить не нужно. Пусть как приходит, так и уходит, — улыбнулся Илья, а Мишка громко заржал.

Остывшая курица имела жалкий вид и лучше выглядеть не стала даже после того, как Илья разогрел ее в микроволновке. Но хорошее настроение Сережки и Мишки передалось и ему — в конце концов, у них действительно был праздник, и никакой хозяин Долины не может напугать его настолько, чтобы Илья перестал радоваться жизни.

Они отрывали куски курицы руками, и перемазавший всю физиономию Сережка сказал, что они похожи на викингов на пиру, не хватает только вина в больших деревянных кружках. Услышав про вино, Илья поперхнулся и украдкой глянул на Мишку, но Мишка на это хлопнул себя по лбу и достал из холодильника пакет с соком.

— Деревянных кружек у нас нет, вино нам противопоказано, а вот соку из железных кружек мы, пожалуй, выпьем! Это, между прочим, виноградный сок, ничем не хуже вина будет.

— Твоими бы устами… — проворчал Илья.

— Пап, а ты можешь сделать деревянные кружки? — спросил Сережка.

— Могу, — пожал плечами Илья. Почему бы нет? Ребенок имеет право чувствовать себя викингом. Правда, не было уверенности в том, что викинги пользовались деревянной посудой, вполне возможно, что кружки у них были глиняные.

— А мы после этого пойдем купаться? — не унимался Сережка.

Илья покачал головой.

— Ну почему?

— Холодно еще. Рано купаться.

— Но ты же купался?

— Мне можно, я взрослый.

— А что? Хорошая идея! — обрадовался Мишка. — И для здоровья полезно. Это я как врач говорю.

Ну вот! Можно подумать, что у Ильи здесь двое детей. Один большой, другой маленький.

— Ну, пошли, пошли… — усмехнулся Илья. — Раз нам доктор разрешил.

— Не разрешил, а прописал! — поправил Мишка. — И предлагаю для укрепления здоровья купаться после ужина каждый день, невзирая на погоду.

— Ты один раз попробуй, а завтра посмотрим, — сказал Илья. Он был уверен, что дальше чем по колено в воду ни Мишка, ни Сережка не зайдут.

И не ошибся. Когда они перемахнули через забор, огораживавший пляж, и подошли к воде, Мишка даже не стал раздеваться. Сережка разулся и попробовал воду ногой.

— Что-то холодно как-то… — он вопросительно посмотрел на Илью.

— Да, — сказал Мишка, — врачи не рекомендуют.

— А ну вас, — рассмеялся Илья, — тогда я один искупаюсь, раз уж мы сюда пришли.

Он разделся и прыгнул в воду с разбегу, задыхаясь от холода. Однако не прошло и минуты, как кожа привыкла, дыхание восстановилось, и Илья поплыл от берега к середине реки — на этот раз ему хотелось искупаться основательно.

Плыл он кролем и не очень хорошо видел, что происходит вокруг, когда что-то тяжелое и хлесткое ударило его по спине. На секунду Илья ушел под воду и от неожиданности схватил крепкого «огурца». Когда же он, отплевываясь, вынырнул, то в полуметре от себя увидел два внимательно изучавших его мутных глаза, поднимавшихся над водой. Крокодилы тут не водились, так что глаза могли принадлежать огромной жабе, голова которой по размерам не уступала человеческой. Глаза моргнули и поплыли вверх — постепенно из воды появлялось лицо, если это можно было назвать лицом. Огромный нос, зеленые усы, широченный безгубый рот.

— Здорово, хозяин избушки, — пробасил безгубый рот.

— Ну здравствуй, — ответил Илья, продолжая фыркать.

— Не ожидал?

— Не ожидал.

— Уж больно ты красиво плыл, я не смог удержаться. Да и сказать кое-что хотел. Ты вообще-то ничего не бойся в Долине, никто тебя не обидит здесь. Только против двух вещей мы бессильны: против собак и машин. Они не в нашей власти. Так что машиной тебя сбить могут или собак спустить. Ну да с собаками ты и сам разобрался. И с машинами тоже разберешься как-нибудь. Только говорю тебе: не мешай ты им участки продавать. Злобятся они. Ну зачем тебе это надо? Пусть продают.

— Я не могу смотреть, как вы их убиваете!

— Их пока только пугают. Захотели бы убить — давно бы убили, честное слово. Хотя я бы не удержался… Жду не дождусь, когда эта длинноногая купаться сюда придет.

— И не жалко тебе ее? Красавица же!

— Я как раз таких и люблю. Что ты думаешь, и нам здесь красавицы нужны. Ладно, плыви уже, застынешь. Потеплее станет, приплывай с сыночком, покажу вам кое-что.

— Хорошо, приплыву, — улыбнулся Илья.

— Ну, будь здоров.

— И тебе.

Голова с лягушачьими глазами быстро и бесшумно ушла под воду, как будто ее и не было. Илья осмотрелся и плеснул в лицо водой. Это на самом деле с ним происходит или только мерещится?

Он и вправду застыл, поэтому быстро вернулся на берег, где его ждали продрогшие Мишка и Сережка.

— Папа! Вылезай скорей! Ты же замерзнешь и заболеешь!

— Не заболею, — хмыкнул Илья, выходя на холодный песок.

Сережка заботливо накинул ему на плечи полотенце:

— Ты даже не заметишь, — он недовольно сложил губы, как это обычно делала Лара, — о тебе никто не заботится, так хоть я буду за тобой смотреть.

— Спасибо, сынок, — Илья попытался сдержать смех, в то время как Сережка неловкими движениями попробовал растирать его полотенцем.

— Ой, пап, а что это у тебя?

— Где?

— На спине! Смотри, дядя Миша!

Мишка обошел Илью сзади и посмотрел:

— Ну точно, как будто пятерней кто-то хлопнул от всей души.

— Это водяной, — хохотнул Илья.

— Ты врешь! — закричал Сережка.

— Да честное слово! Кто еще меня там мог по спине хлопнуть?

— Ну что ж я с тобой не поплыл, а? — Сережка искренне расстроился.

— Он нас с тобой вместе звал, когда потеплее станет. Так что погоди чуть-чуть, будет тебе водяной с его подводным царством.

Залесский вышел из избушки с неприятным осадком на душе. Он ожидал совсем другого разговора, он считал, что предлагает плотнику слишком выгодную сделку и тот с радостью ухватится за нее, да еще и останется по гроб жизни благодарным своему благодетелю. Его отказ был нелогичным, непонятным, а потому вызвал еще бо́льшие подозрения.

Возможно, Вероника права и кто-то на самом деле стоит у плотника за спиной. Что ж, это не так трудно будет выяснить. Залесский не любил использовать силовые методы в борьбе с конкурентами, но если речь пойдет о безопасности его семьи, то он не станет выбирать средства для защиты. И тем более считаться с какой-то мелкой сошкой, путающейся под ногами. Зачем проводить дорогостоящее расследование, когда хватит двух часов и двух профессионалов, чтобы выяснить, причастен плотник к неудачам его проекта или нет? Даже если он и не имеет к этому отношения, этих двух часов будет вполне достаточно, чтобы он навсегда запомнил, что нельзя подходить к покупателям, и с радостью согласился продать свой домик «Сфинксу».

Густые сумерки окутали Долину, над теплой землей стелился туман — майские ночи оставались прохладными. Залесскому показалось, что в этом тумане, поднимавшемся ему до колен, может прятаться неведомая опасность, настолько он был густым: Алексей не видел даже собственных щиколоток. Во влажном воздухе звуки разносятся далеко, и на полпути к дому он внезапно услышал отчетливый всхлип. Залесский остановился и прислушался — шагах в пятидесяти от него тихо плакал ребенок. Долина — пустынное место, единственный ребенок, который тут находился, — сын плотника. Но, судя по голосу, это дитя было помладше, лет четырех-пяти.

Конечно, ребенок мог заблудиться, наверняка в поселок к концу мая понаехало немало дачников, в том числе с детьми. Залесский свернул с асфальтовой дорожки и направился в сторону плачущего чада.

— Эй, малыш! — позвал он. Плач смолк, но ответа он не услышал.

Он прошел еще немного и услышал детский голос чуть дальше и в стороне от того места, к которому двигался. В тумане трудно определить направление, откуда идет звук, да и расстояние оценить можно неправильно.

— Малыш! — снова крикнул он, но только тихий плач был ему ответом.

Возможно, ребенок боится и не верит, что к нему идет спаситель. Хочет спрятаться, но перестать плакать не может. Наверное, не стоит кричать, можно напугать его еще сильней.

Залесский перешел через мост и шагнул на соседний участок. Туман здесь поднимался выше, чем над асфальтом, и он опасался, что пройдет мимо ребенка и не заметит его. Плач раздавался на другой стороне будущего двора, у самого леса. Но едва Алексей приблизился к этому месту, как сразу понял, что снова ошибся с направлением (проклятый туман!): идти надо дальше и левей. А может, ребенок испугался и пытается убежать? Может быть, надо успокоить его?

— Эй, малыш! Не бойся! Я тебя не обижу! — крикнул Залесский, ускоряя шаг. — Я отведу тебя домой!

Прозвучало это несколько фальшиво, ему хотелось вложить в свои слова искреннее участие, и он немного переиграл. Неудивительно, что плач отдалился от него снова.

Залесский обогнул свой забор и оказался на опушке леса. Детский голосок слышался в глубине густого ельника. Что ж, по крайней мере, в лесу нет тумана. Он пересек мшистую опушку, глубоко погружаясь спортивными тапками в мягкие кочки, и слегка промочил ноги. Зато под елями было сухо — землю устилал сплошной ковер высохших игл, такой густой, что сквозь него не пробивалось ни одной травинки. Колючие лапы опускались к самой земле, приходилось не только раздвигать их руками, но и перешагивать через особенно толстые нижние сучья.

— Послушай, малыш! Не бойся меня! Не убегай! Ты можешь заблудиться.

Залесский знал, что лес этот тянется вперед на много километров и, попав в него, ребенок может погибнуть. И ему совсем не хотелось своей неосторожностью послужить причиной трагедии. Он пошел быстрей, продираясь сквозь ельник боком и спотыкаясь о низкие ветви и выпуклые, изогнутые корни. В Долине стояли густые сумерки, а в лесу уже стемнело. Если ребенок замолчит, то не останется ни единого шанса найти его в этих колючих зарослях.

И тут плач и впрямь смолк. Залесский остановился, прислушиваясь.

— Малыш! — позвал он как только мог ласково. — Малыш, где ты? Не бойся!

Вокруг было тихо. Совсем тихо, неестественно тихо.

— Малыш! Отзовись, я потерял тебя!

Неожиданно в темноте, внизу, между еловых веток мелькнула тень, и Залесский обрадовался было, но тень повернула голову в его сторону, и его взгляд уперся в две светящиеся зеленые точки. Его окатила волна ни с чем не сравнимого страха — липкого и тошнотворного. Ноги приросли к земле, и дыхание оборвалось. Между тем нечто с горящими глазами, стоявшее перед ним на четвереньках, медленно выпрямилось и поднялось в полный рост. Огромный рост.

— Это хорошо, что ты любишь детей, — прорычала вытянутая клыкастая пасть прямо Залесскому в лицо. Длинные руки раскинулись в стороны, опираясь на два ствола, — как будто перегораживали дорогу, — и это были человеческие руки. Залесский открыл рот и не смог выдавить из себя ни звука. Чудовище походило на медведя, поднявшегося на задние лапы, только морда больше напоминала волчью. И на ногах у него были самые настоящие лапти. При других обстоятельствах это могло бы позабавить…

Чудовище выбросило руку вперед и цепко ухватило его за кадык. Залесский попытался крикнуть, но из горла вырвался только сдавленный хрип.

— Никто не услышит твоих криков, — медленно проговорило чудовище, — и никто не придет тебе на помощь.

Залесский вцепился в сжимавшую горло руку, задыхаясь и пытаясь освободиться, но силища в ней была нечеловеческая. Рука оказалась холодной и гладкой, как корень дерева. И такой же твердой. Залесский почувствовал, что задыхается, страх смерти заставил его забиться изо всех сил, но рука приподняла его над землей как игрушку, обхватив за горло. Он успел вдохнуть, но понял: еще немного, и шейные позвонки не выдержат веса его грузного тела и переломятся. От боли и ужаса из глаз побежали слезы, и он захрипел, пытаясь попросить о пощаде.

— Ну что? — чудовище притянуло его лицо к себе. — По-моему, разговор у нас получается.

Залесский снова захрипел, болтаясь на могучей руке, как тряпичная кукла.

— Вот и отлично. Повторяй за мной и запоминай хорошенько: я никогда…

Залесский попытался выжать из себя эти два слова, изо всех сил ворочая языком, но услышал только жалкий сип.

— …не причиню зла… хозяину избушки.

— Хозяину избушки… — прошамкал Залесский.

Чудовище ослабило хватку, опустило его на землю, и Залесский мешком повалился к его ногам.

— Ты понял, что сейчас сказал? — чудовище опустилось на четвереньки, пригнуло голову и пристально посмотрело ему в глаза. — Ну-ка повтори на всякий случай.

— Я никогда… — глотая слюну, хрипло и торопливо начал Залесский, — не причиню зла хозяину избушки.

Он всхлипнул и вжался в землю.

— Заметь, я не требую от тебя ничего невозможного. Свои участки ты все равно не продашь. А теперь — прочь отсюда! Ну?

— Да, — Залесский боялся поверить, что его прогоняют и не собираются убивать, — я сейчас… Я сейчас…

Он неловко поднялся на четвереньки — конечности плохо слушались, — отполз на два шага назад, выпрямился, цепляясь за еловые сучья, и побежал к Долине, не разбирая дороги. Дважды спотыкался и падал, рывком поднимался и бежал снова, боясь оглянуться. Ему все время казалось, что чудовище гонится за ним на четвереньках, загребая землю человеческими руками, и от этого видения волосы шевелились у него на голове.

Он остановился, только когда уперся в собственный высокий забор, тяжело дыша, всхлипывая и дрожа всем телом. Что это было? Как такое могло с ним произойти? То, что набросилось на него в лесу, не могло быть человеком. Не бывает людей ни такого роста, ни такой силы. Может быть, он сходит с ума?

Надо сесть, успокоиться и подумать. Только не здесь. Здесь слишком опасно. Но не возвращаться же домой в таком состоянии и в таком виде? Что он скажет Веронике? Что в лесу на него напало чудовище и чуть не задушило?

Залесский медленно побрел на трясущихся ногах вдоль забора, опираясь на него рукой, чтобы не упасть. Как он мог настолько потерять самообладание? Но кто бы не потерял его в такой ситуации? Нет, он никому не расскажет о происшедшем, иначе его примут за ненормального. Но то, что прячется в лесу, — опасно, очень опасно. Он не станет пренебрегать опасностью. Это чудище хочет, чтобы он не трогал плотника? Только и всего? Пусть плотник живет, не так уж сильно он и мешает. В конце концов, пусть ремонтирует избушку, может быть, она перестанет быть такой уродливой. Пусть рубит свои замечательные дома спокойно, на нем можно заработать еще немало денег. Зачем создавать проблемы там, где их можно избежать? Залесский сел на землю у калитки и как следует вытер лицо носовым платком.

Если Веронике не нравится плотник, это еще не повод расправляться с ним столь грубо и жестоко. Может быть, все еще утрясется само собой. Может быть, он сам согласится продать избушку, когда хорошенько подумает. А если не согласится, Залесский сэкономит на этом немалую сумму, что тоже неплохо. Нет, снос избушки — блажь, которую его жена вбила себе в голову, без этого вполне можно обойтись.

Залесский долго ждал, пока уймется дрожь. Но едва вспоминал горящие в темноте глаза и оскаленную звериную пасть, говорящую человеческим голосом, его снова охватывала паника и в животе скручивался тугой комок, заставляя сгибаться и прижимать колени к подбородку. Не думать, чтобы не сойти с ума! Принять все как есть и больше никогда об этом не вспоминать!

Вероника уже спала, когда Алексей вернулся в дом, поэтому ему не пришлось объяснять, почему он так жалко выглядит. А на следующее утро проснулся в твердой уверенности, что ему приснился нехороший сон. Ведь не может человек в здравом уме верить в лесных чудовищ, нападающих на людей!

Залесский недолго размышлял о своем отношении к плотнику: утром, как это обычно и бывает, все его беспочвенные подозрения рассеялись. Зато появилась очень важная и продуктивная мысль: если с плотником поссориться, кто будет рубить дома, которые являются главным козырем при продаже участков?

Стоило посмотреть правде в глаза: никакой плотник, будь он семи пядей во лбу, не может повлиять на продажу участков. Здесь произошла какая-то странная ошибка, и произошла, скорей всего, еще на стадии проектирования и привлечения инвестиций. Что Залесский мог сделать не так? Чего не предусмотрел? Никто из клиентов не назвал по-настоящему веской причины отказа от покупки, но эта причина была, наверняка была. Ее не могло не быть. Может, он просчитался, и элитная застройка в такой близости от дачного поселка не вызывает у состоятельных людей интереса? Или их волнует удаленность от города?

Ведь все остальное сделано безупречно. Чудесное место, с первого взгляда вызывающее восхищение, густой лес, широкая глубокая река — гораздо лучше, чем мелкий и грязный залив, и ничуть не хуже озер на севере области. И всего в двух шагах от участков.

Залесскому казалось, что лучшего проекта он еще ни разу не создавал, он возился с ним, как с любимым детищем, два года остальные дела спихивал на подчиненных, самостоятельно контролируя ситуацию в Долине. Он был уверен, что продаст все участки за месяц, максимум — за полтора. Но прошло уже два месяца с начала первых просмотров, а ни одной сделки еще не состоялось. В начале апреля, когда вокруг лежал снег, это можно было объяснить, но в мае, когда Долина имеет наиболее «товарный» вид?

Детская обида мучила Залесского, он пока не размышлял всерьез о том, как будет объясняться с инвесторами (хотя подумать об этом стоило, и немедленно), ему было жаль, что его великолепно осуществленный замысел никто не оценил по достоинству. Никто не хочет жить здесь, в то время как ни в один проект он не вкладывал столько фантазии, труда и любви. И денег…