Ника не спала всю ночь — ее не отпускало нервное напряжение. Неужели она и вправду осуществит то, что задумала? Конечно, она приняла решение, а обычно она от принятых решений не отступала, но ведь еще не поздно передумать. Чем ей это грозит? Тюрьмой? Она уже свыклась с этой мыслью. Лучше сразу рассчитывать на самый неблагоприятный исход, чем обнадеживать себя иллюзиями. В конце концов, тюрьма грозит ей, а не ее детям.

За прошедшие два дня она успела вспомнить все, что знала о пребывании за решеткой. Она слишком хороша, чтобы там оказаться, она слишком утонченная для того, чтобы очутиться в обществе уголовниц и прочего отребья. Но бросить из-за этого задуманное? Нет. Чересчур многое поставлено на карту. Будущее и… прошлое. Месть не самый правильный мотив, на который стоит опираться в принятии решений, но Ника не могла справиться со своим желанием. Два месяца кошмаров — кто-то должен за это ответить, расплатиться сполна. Никто никогда не смел безнаказанно издеваться над ней!

А может, ей не хочется чувствовать себя проигравшей? Вся ее жизнь — цепочка больших и малых побед, Ника не привыкла к неудачам.

Она должна снести избушку. Это вернет ей все: утраченное самолюбие, спокойную жизнь, достаток. Почему же тогда ей до сих пор хочется отказаться от этой идеи? Почему никак не успокоиться и не уснуть?

Неужели ей жалко плотника? Но что, собственно, он теряет? Ему только кажется, будто без своей избушки он не сможет жить, это его иллюзия, его идея фикс, и ради этой идеи рисковать благополучием детей Ника не станет. И если он попробует встать у нее на пути, это ее не остановит.

Нет, в ее сердце нет места жалости. Она стиснет зубы, она зажмурит глаза, но она не откажется от своего решения только потому, что плотник имел неосторожность спасти ей жизнь. Из-за этого перечеркнуть собственное будущее было бы несерьезно.

Проснувшись, Илья выглянул в окно — впервые за последние три недели стояла пасмурная погода, накрапывал мелкий дождь. Серое небо висело низко, и в избушке было темно.

— Уныло как, — сказал Мишка, натягивая штаны, — а сегодня, между прочим, самый длинный день в году. Так всегда и бывает, самый длинный день — самый плохой.

Сережка сладко сопел и просыпаться не собирался. Под дождь всегда спится лучше, особенно утром.

— Ерунда, — ответил Илья, — может, рассосется.

— Не, не похоже, — Мишка глянул в окно, — все затянуто, нигде просвета не видно. Да и дождь мелкий, такой надолго зарядит. Не пойду работать. Мокро.

— А и не ходи, — согласился Илья, поднимаясь, — я тоже не пойду.

С того времени, как Вероника уехала и увезла детей, приближение купальской ночи перестало его пугать, но он и не подозревал, с каким нетерпением будет ждать ее. И на́ тебе — плохая погода. В прошлый раз, когда Мара позвала его в лес, днем погода тоже была отвратительной, а ночь полнолуния выдалась ясной и теплой. Может быть, и сегодня к ночи прояснится?

Настроение все равно было прекрасным, никакой дождь его испортить не смог.

Чего он от этой ночи ждал? Ведь не только же Мару и цветок папоротника. Но его не покидало ощущение волшебного праздника, ему непременно хотелось снова оказаться на лесной поляне, снова заглянуть в глаза Каменному лику, пить легкий хмельной напиток из лилии вместо стакана, сидеть в окружении странных существ, которые считают его не просто добрым знакомым — другом. Впрочем, и цветок папоротника он тоже хотел увидеть. Да и мысли о Маре кружили голову, как школьнику перед первым свиданием.

Илья вышел в столовую, что-то фальшиво напевая себе под нос, включил свет и открыл холодильник в поисках съестного.

— Что-то ты сегодня больно весел, — Мишка толкнул его кулаком в бок, оттесняя в сторону, — не иначе радуешься, что мы тут одни остались.

— А почему нет? — Илья подвинул Мишку обратно и покрепче взялся за дверцу. — Я первый подошел, колбаса моя.

— Да ладно, не жадничай, тут на четыре бутерброда хватит. И сыр остался.

— Ты еще не умывался, — хохотнул Илья.

— Ты тоже, — ответил Мишка.

Они честно поделили колбасу и сыр, перед тем как начать толкаться у умывальника. Илья посмотрелся в зеркальце и решил, что побреется вечером, чтобы к ночи выглядеть прилично.

Сережка проснулся, когда они уже позавтракали. Мишка завалился обратно на кровать в обнимку с книгой, а Илья разложил на столе свои спички. Он недели две собирался клеить модель бани, которую они начали рубить.

— Погода-то какая паршивая, — проворчал Сережка, выползая в столовую. — Вообще вставать не хочется.

— А жарища тебе не надоела? — спросил Илья.

— Не-а, — ответил Сережка. — Лучше уж жарища, чем дождь.

— Да ладно, посидим денек дома, кино посмотрим.

— Если денек — я согласен. Так ведь это же на неделю.

Сережка сделал вид, что умылся, и перед тем как сесть завтракать, прошерстил полку с дисками.

— Чего-то у тебя старье одно осталось. Все нормальные фильмы я уже посмотрел.

— Смотри старье, — посоветовал Илья, — вот «Белое солнце пустыни», например, очень классный фильм.

Из спальни высунул голову Мишка:

— Давай «Белое солнце», я тоже его хочу. Я его, Серый, раз двадцать смотрел, и еще раз посмотрю.

— А про что? — поинтересовался Сережка.

— Что-то вроде вестерна, — хмыкнул Илья.

— Про ковбоев?

— Ну почти, — рассмеялся Илья.

Сережка посмотрел на него недоверчиво, но диск запустил. Мишка выбрался в столовую и уселся на лавку, поставив перед собой пакет с конфетами: с тех пор, как он подшился, шоколадные конфеты стали единственным его утешением.

— Эх, до чего же хорошо! — крякнул Илья, потягиваясь.

— Ага, — согласился Мишка, — а кто в магазин пойдет?

— Ты, конечно, — засмеялся Илья.

На экране Верещагин знакомился с Петрухой, когда на улице послышался шум мотора, а потом крики и возня. Илья вылез из-за стола, обойдя Мишку с Сережкой, и выглянул в окно: на повороте в Долину остановился огромный трейлер, вокруг которого суетилось четверо работяг, пытаясь спустить с него на землю здоровенный бульдозер.

— Кто это там? — спросил Мишка, останавливая фильм.

— Не знаю, — пожал плечами Илья, — бульдозер привезли зачем-то…

— Выйди, спроси, — посоветовал Мишка. — Может, еще участок решили прирезать?

— Да ладно, пусть делают что хотят… — проворчал Илья, как вдруг позади трейлера заметил маленькую зеленую машинку. Сердце ухнуло куда-то вниз живота, а потом застучало гулко и часто: Вероника. Она же уехала… Она же со всем согласилась… Что пришло ей в голову на этот раз?

Илья вышел на крыльцо, осмотрелся и увидел, как Вероника выходит из машины и что-то пытается объяснить работягам. Он робко махнул рукой, заметив ее взгляд, но она ему не ответила.

Он спустился со ступенек и остановился, приглядываясь. Бульдозер рычал и плевался дымом, медленно сползая на дорогу по металлическим сходням, и как минимум трое, размахивая руками, показывали ему, как это надо делать.

Вероника тоже размахивала руками и что-то кричала, но в реве бульдозера ее никто не слышал. Похоже, ей не понравилось, что машину спускают на асфальт, потому что она тыкала пальцами на грунтовую дорогу и на щебенку, рассыпанную по обеим сторонам от асфальтированной подъездной дорожки. Ну-ну. Интересно, сколько продержатся мужики под ее началом? Илья бы дольше пятнадцати минут работать не стал.

Бульдозер, качнувшись, остановился на асфальте и замолк, зато сразу стало слышно, как кричит Вероника.

— Вы что, не понимаете? Вы другого места не нашли? — донеслось до Ильи.

Кто-то из рабочих приобнял ее за плечо и что-то сказал. Вероника вырвалась с негодованием, но тут же умерила свой пыл, возмущенно шипя себе под нос.

Илья шагнул им навстречу, Вероника заметила его, но осталась равнодушной. Он снова остановился, недоумевая и обмирая от нехорошего предчувствия. Наконец в его сторону направился один из рабочих, видимо бригадир. Илья выпрямился и поднял голову — похоже, предчувствия его не обманывали.

— Вы Максимов? — спросил бригадир, подходя поближе.

Илья кивнул.

— У меня постановление поселковой администрации о сносе этого строения, — бригадир показал на избушку.

— Да ну? — Илья напрягся, но вида не показал. — А не могу ли я на него взглянуть?

— Пожалуйста, — бригадир протянул Илье бумагу.

Илья пробежал постановление глазами: на бланке поссовета, с гербовой печатью, с неразборчивой подписью… «В связи с пожароопасностью и перепланировкой», «до 22 июня», «Возместить владельцу по рыночной цене», «В соответствии с кадастровой стоимостью».

— Так в связи с перепланировкой или пожароопасностью? — Илья поморщился. — Это же филькина грамота.

— Я не знаю, — недобро усмехнулся бригадир, — мне велели — я делаю.

— А нельзя ли пригласить представителя поселкового совета? А то, мне кажется, здесь что-то не так.

— Щас! Разбежались! У меня рабочий день до пяти, а время — двенадцать. Я не собираюсь тут торчать и кого-то ждать. Не нравится — жалуйтесь. Можете начинать прямо сейчас.

— А если я в милицию позвоню? — спросил Илья.

— Звони, — пожал плечами бригадир.

Илья вытащил из кармана мобильный, но понял, что 02 ему не поможет, звонить надо в местное отделение. Где-то в избушке валялся поселковый телефонный справочник.

— Я позвоню. Не беспокойтесь, — он кивнул и поднялся на крыльцо.

Нет, такого она сделать не посмеет. Это противозаконно, это называется уголовное преступление. Вероника — законопослушная гражданка, как она может на такое пойти? Он зашел в столовую — на экране Сухов прикуривал от бикфордова шнура.

— Мишка, где телефонный справочник?

— Что-то случилось? — Мишка протянул ему темно-зеленую брошюрку.

Илья ничего не ответил, вырвал справочник у Мишки из рук и начал судорожно перелистывать страницы с рекламой. Ага, вот отделение милиции. Интересно, что им надо сказать? Мой дом незаконно собираются сносить? Илья вышел на крыльцо, чтобы ни Мишка, ни Сережка его не слышали, набрал номер и долго ждал ответа.

— Милиция, — сонно ответил недовольный голос после пятнадцатого гудка.

— Здравствуйте, — начал Илья, — ко мне сейчас подъехали какие-то люди на бульдозере…

— Фамилия ваша, — перебил недовольный голос.

— Максимов, — честно представился Илья.

— Где прописаны?

— Лодейное Поле… — он не успел договорить.

— Ба! Илья Анатольевич! — воскликнул голос на том конце. — Как неожиданно! И что же вам от нас понадобилось?

— Мой дом хотят снести… — пробормотал Илья, понимая, что говорит с ним приснопамятный лейтенант, который сломал руку, выходя однажды из избушки.

— Да ну? Не может быть! Ну так пусть сносят!

— Это уголовно наказуемо, — Илья пожал плечами.

— А вы нам заявление напишите, мы разберемся, не беспокойтесь.

— Но…

— Все. До свидания. Не нравится — жалуйтесь.

Лейтенант положил трубку.

У крыльца тихонько похохатывал бригадир, глядя на растерянное лицо Ильи.

— Ну? — спросил он сквозь смех. — Приедет милиция?

— Сейчас, — кивнул Илья и набрал 02.

Там тоже долго не снимали трубку, а потом вежливая девушка подробно выспросила все его анкетные данные. Но как только он сказал, что дело происходит в области, она тут же объявила, что это не их территория, и посоветовала позвонить в местное отделение. Дала номер телефона и тут же отсоединилась.

— Короче, — бригадир дождался, пока Илья уберет трубку в карман, — собирай вещи. У тебя час на сборы.

— Я никуда не уйду, — сказал Илья, — и никаких вещей собирать не буду.

— Твое дело. Через час я снесу этот сарай независимо от того, останутся там твои вещи или нет.

— Послушайте, — вздохнул Илья, — вы что, не понимаете? Это мой дом, у вас нет никаких оснований для его сноса, кроме этой фальшивой бумажки. Вы соображаете, что вы делаете?

— Ничего не знаю, — отрезал бригадир, — с бумажками мое начальство разбирается, это не мое дело. Мне сказали сносить — я снесу. А ты жалуйся, в милицию звони — твое дело.

— Я вам не позволю этого сделать, — глухо прорычал Илья.

— Да ну? — усмехнулся бригадир. — Посмотрим.

Он развернулся и пошел к трейлеру, рядом с которым на траве расположились его товарищи. Придется выяснить у Вероники, не боится ли она этого делать. Говорить с ней не хотелось. Что-то объяснять? Просить?

Он вспомнил, как бежал через Долину с ней на плече, прислушиваясь к ее дыханию, и как боялся не успеть. Неужели было бы лучше, если б она умерла?

— Вероника, — он подошел к зеленой машинке и нагнулся к опущенному стеклу, — послушай, что ты делаешь?

Она окинула его холодным, равнодушным взглядом и ответила, подняв подбородок:

— Я спасаю жизнь своих детей.

— Твои дети в безопасности, о чем ты говоришь?

— Мои дети остались бездомными, я верну им наш дом, — бесстрастно ответила она.

— Ценой того, что разрушишь мой? — Илья поднял брови.

— Я предлагала тебе деньги, ты отказался. Впрочем, я в любом случае возмещу тебе его стоимость.

— Мне не нужны деньги! — рявкнул Илья.

Она повела плечами:

— Мне все равно. Отойди, нам не о чем разговаривать.

— Как это «не о чем»? Ты понимаешь, что ты задумала? Это же… криминал.

— Попробуй меня за это привлечь, — усмехнулась она.

— Я… — Илья набрал в грудь побольше воздуха, но Вероника не дала ему договорить.

— Иди, собирай вещи, — снисходительно улыбнулась она.

От ее небрежного тона он задохнулся. Она хочет уничтожить избушку — понятно. Ей кажется, что она спасает жизнь своим детям. Но какого черта она позволяет себе глумиться над ним? Или он чем-то смертельно ее оскорбил? Не она ли третьего дня рыдала у него на плече и обещала уехать? И вот теперь она является сюда в сопровождении бригады рабочих и советует ему собрать вещи? Если бы на ее месте был Залесский, то получил бы по зубам. Илья стиснул кулаки, пытаясь посчитать до десяти, но не смог удержаться и со всей силы ударил кулаком по дверце машины.

Вероника отшатнулась и на глазах побледнела — она испугалась его. Тряхнуло машину изрядно, на ее гладком боку образовалась ощутимая вмятина, а Илья чуть не присел от боли и со злостью выплюнул несколько слов, которые не стоит употреблять в присутствии женщин. Она испугалась еще сильней, как будто слышала неприличные выражения первый раз в жизни, и подвинулась вглубь салона.

— Ты разрушишь избушку только после того, как убьешь меня, — нагнувшись к окну, прошипел Илья, развернулся и пошел прочь.

— Значит, я сначала убью тебя, — крикнула она ему вслед, но он не оглянулся.

Мишка с Сережкой вышли на крыльцо, они наверняка слышали, о чем он говорил с бригадиром.

— Илюха, они что, с ума сошли? — пробормотал Мишка. — Так же нельзя.

Илья ничего не сказал, зашел в столовую, плюхнулся на лавку и демонстративно щелкнул пультом.

— Папка, надо милицию вызвать… — посоветовал Сережка, подсаживаясь к нему под бок.

— Уже, — бросил ему Илья.

— Что «уже»?

— Уже вызывал.

— Они приедут?

— Нет! — рявкнул Илья.

Мишка сел за стол напротив него:

— Может, сходить к ним? Попросить…

— Ага, — Илья поморщился. — Иди, попроси.

— Но надо же что-то делать. Не будем же мы смотреть, как они сносят избушку.

А что он может сделать? Кого попросить? Только Веронику, которой наплевать на его просьбы.

— Может, на всякий случай вещи вынести? — спросил Мишка и заранее втянул голову в плечи.

— Убью, — прорычал Илья, вскидывая голову, — не смей.

— Я просто так спросил, — Мишка вжался в стул, — вдруг…

— Никаких «вдруг» не будет. Через мой труп они избушку сломают.

— Их пятеро, Илюха, я посчитал. Да еще Вероника. А нас только двое.

— Я и один с ними справлюсь, — Илья скрипнул зубами.

— Смотри, и вправду убьют… — Мишка покачал головой.

— Они наемные рабочие, а не киллеры, им лишние разборки не нужны. Посмотрим еще, кто кого…

Под окном послышались шаги и голоса. Илья выключил звук телевизора, подошел поближе и прислушался. Работяги обсуждали, с какой стороны подъезжать бульдозеру и откуда начинать снос! Он посмотрел на бульдозер: да, машина была что надо. Вся избушка могла бы поместиться в его отвал. Ну, не совсем, конечно… Да и весил он наверняка больше, чем маленький домик. Груда металла в три метра высотой. А они еще думают, не сорвут ли отвал, если поедут со стороны крыльца… Не сорвут. Бревенчатые стены кажутся надежными, а на самом деле в избушке не больше двадцати кубов дерева. Столько же, сколько в бульдозере железа. И нет у нее ни мотора, ни отвала.

Илья оттолкнулся руками от подоконника и прошел по столовой от умывальника до холодильника и обратно.

— Ну что ты мечешься, как лев по клетке? — сочувственно спросил Мишка. — Подумай, что можно сделать!

Илья глянул на него свирепо. Ничего сделать нельзя. Ничего. Остается уповать на случай, на помощь Долины, в конце концов. Ведь пришла же гроза, когда избушку подожгли. Но всерьез рассчитывать на чудо было бы самонадеянно. И, помнится, как-то водяной говорил, что Долина бессильна против машин. Может быть, земля и в состоянии проглотить человека, но, чтобы остановить бульдозер, нужно настоящее землетрясение. Да и зачем тогда избушке хозяин, если Долина сама может защитить ее от любой опасности?

Сережка насупленно молчал, уткнувшись глазами в стол. Наверное, боялся сказать что-нибудь не то.

Илья еще раз глянул в окно: рабочие совещались, указывая друг другу руками на крышу избушки и измеряя пальцами толщину бревен. Он опять пошатался по столовой из угла в угол, поймал Мишкин сострадательный взгляд и вышел на крыльцо, хлопнув дверью.

Очень хотелось сказать рабочим что-нибудь грубое, чтобы они убрались прочь, но Илья сдержался: они ничего не решают. Не сделают они — заплатят другим, менее принципиальным. Но от того, что их руки касаются отшлифованных бревен избушки, было неприятно, как будто чужой мужчина лапает его жену.

Никогда бы он не стал унижаться и просить кого-то о пощаде, даже если бы речь шла о его жизни, но сейчас его жизнь не стоила ничего по сравнению с тем, что могло случиться. Илья вспомнил змею-русалку и кота, кивавших ему на прощание в подвале Вероникиного дома. «Надеюсь, она не проснется», — сказал кот.

Зачем Илья с таким упорством спасал ее жизнь? Почему не слушал, что ему говорит леший? Потому что для них она никто, они не качали ее на руках, не целовали на подстилке из опилок, не вытаскивали из воды, слабую и испуганную. А ведь он мог позволить ее убить, стоило только подождать несколько минут, не слишком сильно рваться из объятий змеиного хвоста.

Нет, он и сейчас не позволил бы убить ее.

Легкий хмель, белая лилия, тесный круг на траве…

Илья сбежал с крыльца и направился к зеленой машинке. Вероника все так же сидела на водительском месте с книгой на коленях. Он зашел с правой стороны и постучал в поднятое стекло:

— Открой.

Она пожала плечами и щелкнула кнопкой, блокирующей двери. Илья сел рядом с ней на пассажирское сиденье и откинулся назад, подбирая слова для начала разговора.

— Ну и чего тебе надо? — с легкой улыбкой спросила она.

— Я прошу тебя, не делай этого.

— Вот как? Ты просишь? Не может быть! — она тихо рассмеялась.

Илья стиснул кулаки: он сдержится. Он знал, Вероника не упустит случая унизить его, но он это переживет. Пусть говорит, что хочет.

— Да, я прошу. Когда ты просила меня, я, по крайней мере, имел терпение выслушать твою просьбу.

— Ну? Я слушаю, — сладко сказала Вероника и сложила руки на коленях, повернувшись к нему вполоборота.

— Не делай этого. Этого нельзя делать.

— Да? Это почему еще?

— Я тебе говорил. Ты… все сломаешь. Ты запрешь их внизу.

— Их — это отвратительную нечисть, которая не давала мне покоя с тех пор, как я приехала сюда? Которая стремится убить меня и моих детей?

— Они… Они оставили тебя в живых, они пожалели тебя. Я пообещал им, что ты уедешь, и они пожалели тебя. Так поступать нельзя, это нечестно. Это… против правил.

— Но это же ты пообещал им, правда? Ты, а не я.

Илья кивнул.

— Так что никаких правил я не нарушала, не нужно обвинять меня в нечестности. А то, что ты ошибся во мне, — дело только твоей личной глупости.

— Спасибо, — Илья пожал плечами.

— Не за что. Что-нибудь еще?

— Я прошу тебя, не делай этого, — прошептал он, понимая бесполезность своей просьбы.

— Да? А почему я должна выполнять твою просьбу?

Илья кашлянул и тихо сказал:

— Я два раза спасал тебе жизнь. И я тебя прошу: не делай этого.

— Я не просила тебя спасать мою жизнь. Это, опять же, твоя личная инициатива, я тебе за это ничего не должна.

— Что ж, и за это тоже спасибо, — Илья снова кашлянул.

— А ты думал, я буду руки тебе целовать? — поморщилась она. — В конце концов, ты поступал, как положено мужчине. Ничего выдающегося в этом нет. Тебе это ничего не стоило.

Илья пожал плечами.

— В первый раз — нет. А во второй… Я пообещал, понимаешь?

— И ради того, чтобы ты сохранил лицо, я должна рискнуть жизнью детей или убраться отсюда восвояси? Так, что ли?

Илья опустил голову:

— Это место тебе не принадлежит. Ты этого не понимаешь и не хочешь понимать. Что бы ты сейчас ни сделала, здесь все равно никто жить не будет. Только вместо живой Долины тут будет мертвое болото.

— Это всего лишь твои слова.

Он пожал плечами:

— Ты можешь мне не верить…

— А я и не собираюсь тебе верить, — фыркнула Вероника. — Мне наплевать, что будет здесь через много лет, наплевать. Я живу сейчас, сегодня. И мне сегодня некуда идти. Сегодня, а не завтра и не через год.

— Я разберу твой дом и перевезу, куда ты захочешь. Да хоть на тот берег реки… Какая тебе разница, тот берег или этот?

— А остальные участки ты тоже перевезешь? Ты знаешь, какие деньги сюда вложены?

— Деньги. Значит, все-таки деньги…

— Да. Деньги. Это тебе они не нужны, потому что ты ненормальный. А нормальные люди без денег жить не могут. Это будущее моих детей, это их нормальная жизнь, нормальная, понимаешь? Мои дети не будут жить в скотских условиях, в которых живешь ты.

Пусть. Пусть говорит все, что хочет. Пусть железные кружки и ванильные сухарики называются скотскими условиями.

— Послушай… Я… я прошу тебя. Не надо разрушать избушку. Это не для того, чтобы я мог сохранить лицо. Для меня это гораздо больше, чем просто обещание.

— Да? А что на мою просьбу ответил ты? Что?

— И что я ответил?

— Ты дал мне совет — уехать отсюда. Вот и я могу дать тебе совет: иди и собирай вещи. Все. Это бесполезный разговор, ты ничего не добьешься.

— Ты готова убить меня? Из-за денег, которые вложены в эти участки? — спросил он, натянуто улыбаясь.

— Я надеюсь, до этого не дойдет. Но, знаешь, если мой муж не вернет этих денег, его убьют без зазрения совести. И никому не придет в голову рефлексировать на эту тему. Так что иди и собирай вещи.

Илья прикрыл глаза и помолчал, собираясь с мыслями. Даже если он встанет перед ней на колени, она не поменяет своего решения. Это бессмысленно. Он напрасно унижался.

— Тебе действительно придется меня убить, — сказал он, открывая дверцу, — можешь порефлексировать на эту тему, пока еще есть время.

— Можешь не сомневаться в том, что я это сделаю, — улыбнулась она.