Когда же на следующий день она позвонила Алексею, то не стала высказывать своего скептического отношения к его затее — пусть делает то, что считает нужным. Муж с радостью уцепился за ее предложение отвезти деньги молодым людям: сам он никак не мог вырваться с работы, а ребята успели позвонить ему раза четыре — он и не подозревал, какими они могут быть настырными.

Но на ее звонки никто не отвечал. А перед обедом в дом прибежали рыдающие близняшки и кинулись к Нике. Подозревая, что детей кто-то напугал, Ника усадила их на диване и присела перед ними, ожидая услышать рассказ о чудовищах или привидениях. Но все оказалось проще.

— Сережка с нами больше не играет! — рыдали обе.

Ника постаралась скрыть облегчение:

— Да? Почему?

— Дядю Илью кто-то сильно избил, и Сережка говорит, что это ты и папа. И что это папа поджег их избушку ночью. Мамочка, ну разве это может быть?

Ника недовольно покачала головой: интересно, зачем рассказывать ребенку о своих подозрениях? Чтобы поссорить его с близняшками? Плотник, оказывается, мелочный и мстительный. Неужели он не понимал, что девочкам будет страшно это услышать?

— Я думаю, ваш Сережа придумывает, — она ласково улыбнулась дочерям. — Подумайте сами, папа же на работе, неужели я одна могла избить взрослого мужчину? И избушку я не поджигала, я же была дома. Так что не слушайте его, он злой мальчишка, он хотел довести вас до слез.

Они обе замотали головами, и Марта пояснила:

— Нет, мам, он не злой. Он очень переживает из-за своего папы. Он даже чуть не заплакал, а Сережка никогда не плачет.

— Он, наверное, просто ошибается… — добавила Майя.

— Может быть, и ошибается, — немедленно согласилась Ника. — Когда что-то случается, всегда хочется найти виноватого. Вот он и решил, что это мы, ведь больше никого поблизости нет. Я думаю, он и сам поймет, что ошибся, и помирится с вами. К тому же вас двое, а он один, ему одному будет скучно. Подождите, он успокоится, и все будет хорошо.

Близняшки покивали сквозь слезы — похоже, Нике удалось развеять их сомнения. Во всяком случае, за обедом они развеселились и забыли о своем несчастье.

До жадных драчунов Ника так и не дозвонилась. К восьми вечера, решив, что ночных гостей ей встречать не хочется, она вывела машину из гаража и отправилась на поиски. Жили ребята неподалеку, все четверо на одной улице. Верней, улочке, как оказалось при ближайшем рассмотрении. На повороте с шоссе, на деревянной скамейке, тусила небольшая компания подростков с пивом и магнитофоном, и Ника решила спросить, как ей найти дом номер восемь.

— Вы не к Зайцевым случайно? — как-то тихо и испуганно спросила девушка с зелеными прядями в волосах.

— Да, к Зайцеву, — удивившись, ответила Ника.

— Не ходите туда, не надо. Несчастье у них, им не до дачников.

Вероятно, девушка решила, что Ника собирается договариваться о даче на следующий сезон.

— Какое несчастье? — Ника насторожилась и вышла из машины.

— Заяц сегодня шею сломал, в реанимацию его отправили, — широко раскрыв глаза, поведала девчонка. — С моста нырнул — а там камень. Он и его трое дружков, мы не знаем, что и думать. А там все ныряют сколько лет уже, и никогда ничего не случалось. Представляете? Четверо сразу, и все с нашей улицы!

— Это потому что они в то гиблое место два дня подряд ездили, — неожиданно вставил хлипкий подросток с магнитофоном. — По дороге на Кривицы. Мне бабка еще в детстве наказывала никогда в тот лес не ходить, хотя там грибов и ягод навалом всегда было.

— Там в черном домике жил страшный старик, — добавила девушка с усмешкой. — Он детей убивал и в лесу закапывал, чтобы земляника хорошо росла. На могилах всегда хорошо земляника растет.

Ника так и не поняла, шутит она или всерьез верит в то, что сказала.

— Ерунда это про старика, — перебил хлипкий подросток, — это сказки бабкины. Просто место такое, что долго находиться нельзя. Там человека смерть притягивает. А эти четверо там целых два дня торчали, дело у них было какое-то. Вот и доторчались. Им говорили, между прочим, а они только ржали.

Обсуждение нехорошего места продолжилось без Ники — она потихоньку села обратно в машину и задом выехала обратно на шоссе. Почему-то слушать эти байки ей стало неприятно. И лишь через несколько минут до нее дошел страшный смысл того, что она услышала. Ника глянула на четыре белых конверта, лежавших на переднем сиденье, и ужаснулась: нет никаких сомнений в том, что виной тому поручение Алексея! Плотник отомстил своим обидчикам, отомстил страшно и хладнокровно…

Мелькнула мысль отдать деньги их родителям, наверное, они люди небогатые, если сдают дачи, и эти жалкие копейки могли бы им пригодиться, лечение — дорогое удовольствие. Но Ника вовремя спохватилась: ей пришлось бы объяснять, каким образом мальчики эти деньги заработали. Чего доброго, подозрение могло упасть и на нее, ведь она живет в том самом «гиблом месте», которое так горячо обсуждают сейчас подростки.

Она никак не могла отделаться от мысли, что причастна к их несчастью, хоть и косвенно. Конечно, не она давала ребятам поручение, но она ведь подозревала, что плотник не тот, за кого себя выдает, она могла воспрепятствовать, предупредить их. Может быть, Алексей не напрасно остерегался предпринимать против него какие-то действия?

Ника застала близняшек в столовой. С тех пор как сбежала Надежда Васильевна, им вменялось в обязанность самостоятельно пить на ночь по стакану кефира: Ника частенько забывала об этом. Конечно, просто так они этого сделать не могли — достали из серванта бокалы из горного хрусталя и теперь потягивали кефир через соломинки, удобно вытянув ноги на стол.

В обычной ситуации Ника бы непременно рассердилась, но после перипетий нелегкого вечера ее эта картина только умилила. Конечно, заметив ее, близняшки ноги со стола убрали, и Ника присоединилась к ним, тоже налив себе кефира в хрустальный бокал. Вечер неожиданно показался ей уютным, мирным и счастливым. Она оставила за порогом чужие неприятности и трагедии — в конце концов, у нее своя жизнь; с ее детками, слава богу, ничего не случилось, и можно спокойно пить кефир и болтать с девочками об их нехитрых радостях и печалях.

За последние дни Ника очень сблизилась с детьми и иногда позволяла себе забыть о том, что она их мать, а не старшая подруга. Она поняла: ей легче переживать трудности вместе с ними, она не чувствовала себя одинокой, а ответственность за них только придавала ей сил и уверенности в себе.

— Мам, ты слышишь? — вдруг спросила Марта, поставила бокал и нагнулась.

Майя сунулась под стол вслед за ней:

— Ой, там что-то скребется…

Ника по привычке хотела оборвать их, но вовремя спохватилась и тоже прислушалась. Из-под пола и вправду раздавался странный пощелкивающий звук. Очень неприятный, если не омерзительный.

— Мам, а что это?

— Я не знаю, — честно ответила Ника и напряглась.

Звук, поначалу шедший из одной точки, постепенно расползался в стороны.

— Может, это мыши? — предположила Майя.

— Нет, мыши скребутся не так, — Марта всегда знала все лучше сестры.

Ника ясно почувствовала толчок снизу, как будто кто-то пытался пробиться из цоколя в столовую. Девчонки взвизгнули и переглянулись.

— Ничего себе мышка, — пробормотала Марта.

Ника поднялась с места и осторожно двинулась в сторону детей. Неужели опять? Но ведь еще не село солнце!

Толчок повторился, а щелкающий звук перешел в шумное стрекотание. Надо немедленно бежать отсюда. Что бы это ни было, ничего хорошего оно в себе не несет. Мальчики, напавшие на плотника, в реанимации. Кто знает, какая сила поднялась на его защиту и кому еще она захочет отомстить? Во рту пересохло, и Ника еле-еле сумела выговорить:

— Девочки, выйдите из-за стола. Пожалуйста, быстрей…

Стол содрогнулся, и теперь не осталось никаких сомнений: под ним происходит нечто страшное. Шуршание и стрекот нарастали, Нике показалось, что под ногами у нее кто-то копошится и вместо твердого паркета она ступает по мягким, шевелящимся опилкам.

Вместо того чтобы немедленно встать, обе близняшки вцепились пальцами в столешницу и тоненько завыли. Ника подхватила под мышки Майю и попыталась оторвать ее от стула, но та только громче закричала и сильней ухватилась за стол.

— Девочки, прекратите паниковать, нам надо просто выйти отсюда, — дрогнувшим голосом сказала Ника. Если бы она была чуть-чуть поуверенней, возможно, они бы ее послушались. Но, догадавшись, что мать тоже напугана, обе только разревелись.

Ника дернула Майю к себе изо всей силы, пальцы у той разжались, и они обе оказались на полу, не удержав равновесия. И в эту секунду стол медленно поехал вниз, увлекая за собой Марту. Ника вскрикнула и почувствовала, как под ними тоже рушится пол. Майя завизжала и попыталась вскочить, и Ника увидела, что паркет вокруг них заполонили миллионы маленьких темно-коричневых жучков, и паркета, собственно, уже нет — на его месте осталась только сырая подгнившая труха. Она снова закричала и, извернувшись, ухватилась за ножку стула, на котором сидела Марта.

— Майя, беги, беги скорей отсюда! — крикнула она, пытаясь дотянуться до Марты, сползавшей вслед за столом все ниже и ниже. Ее саму тоже тащило вниз, пол сухо шуршал и рассыпался, она чувствовала, что руки и ноги облепляют отвратительные насекомые — они взлетают и бьются в лицо жесткими маленькими крыльями. Что там, внизу? Сонмище этих мелких твердых жучков? Или что-нибудь еще страшней?

— Марта, дай мне руку, скорей дай мне руку! — завизжала Ника.

И девочка послушалась, выпустив наконец столешницу, и взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Ника поймала ее за локоть и потянула к себе. Стол с грохотом провалился куда-то вниз, Марта опрокинулась со стула набок, и он тоже полетел в черный провал в полу. Ника попробовала ползти назад и тащить за собой ребенка, но пол под ней рушился, одна коленка потеряла опору, а Марта повисла над зияющей дырой, схватив Нику за левую руку.

Ника рванулась назад, и ей почти удалось вытащить девочку вслед за собой, как вдруг кто-то с силой дернул Марту вниз, и Ника не смогла ее удержать.

— Нет! — взвизгнула она и увидела, как из темного пролома появляется оскаленная мохнатая пасть с человеческими глазами.

Чудовище прижало онемевшего от ужаса ребенка к себе. Ника снова завизжала и кинулась вперед, целясь зубами и ногтями в горло мерзкого монстра. То ли зверь испугался ее отчаянной атаки, то ли вовсе не собирался причинять девочке вред, но он отшвырнул Марту от себя, и она тут же оказалась у Ники на шее. Ника обхватила ее покрепче и поползла назад, увязая коленями в шевелящейся деревянной трухе.

— Мне ничего не стоит убить тебя. Тебя и твоих детей, — со злостью выплюнул монстр. — Если вы не уберетесь отсюда, клянусь, я это сделаю.

Ника всхлипнула и сделала еще один рывок назад.

— Если бы ты убралась отсюда, Долине не пришлось бы никого убивать. Вы играете с огнем, а ведь вас обоих предупреждали, что нельзя трогать хозяина избушки.

Ника не смела отвечать, только судорожно пыталась отодвинуться от провала в полу и от оскаленной пасти чудовища. Лицо облепили летавшие вокруг жучки, слезы беззвучно лились по щекам, ее сотрясала дрожь.

— Я вернусь. Можешь не сомневаться, — монстр кивнул массивной головой, повернулся к Нике спиной и медленно исчез в темноте пролома.

Сзади себя Ника услышала глухой стук и оглянулась — на пол навзничь упала Майя.

Еще два дня Илья провалялся в кровати и встал только к вечеру. Он выспался на месяц вперед, и лежать ему надоело. Голова немного успокоилась, почки болеть перестали. Сильно досаждали ссадины, и все время ныли сломанные ребра.

После ужина он вышел на улицу, чтобы слегка пройтись, а может и искупаться. Жары в избушке не чувствовалось, но купаться все равно хотелось. Илья подхватил полотенце, но это не ускользнуло от бдительного Мишки.

— Ты чего, с ума сошел? Утонуть хочешь?

— Иди ты, — беззлобно ответил Илья.

— Даже не думай, — Мишка строго покачал головой.

Илья подумал немного и послушно повесил полотенце на место. Придется просто прогуляться. Остановила его не столько мысль о том, что он может утонуть, сколько запертая калитка и забор, через который надо перелезать.

Он направился в лес, но не прошел по нему и пятнадцати минут, когда почувствовал, что не может больше ступить ни шагу. Пришлось сесть под деревом и любоваться пейзажем.

Солнце село, но стволы на верхушках сосен еще светились оранжевым. Кажущаяся тишина обернулась множеством ночных звуков — скрипов, вздохов, щелчков. Илья откинулся на ствол сосны, под которой сидел, и запрокинул голову. От сладкой тоски щемило сердце — что может быть лучше ночного леса в июне? Вокруг зудели комары, и Илья вдруг подумал, что за два года жизни здесь его не укусил ни один комар. И в избушке они никогда не появлялись.

Солнце уходило все дальше, вот и сосны попрощались с ним и превратились в четкие темные силуэты на фоне светлого неба. Небо так и останется светлым и прозрачным: пройдет всего несколько часов, и первые лучи снова окрасят их в янтарный цвет.

Определенно, в белых ночах таится какое-то волшебство, в их неуловимой быстротечности прячутся загадки, вроде цветущего папоротника. Илья вспомнил обещание Мары и усмехнулся. В то, что папоротник, размножающийся спорами, может вдруг зацвести, он не очень-то верил. Но, вглядываясь в сумеречную прохладу ночного леса, неожиданно понял, что и это возможно. Раз в году, на летнее солнцестояние, когда день идет рука об руку с ночью, распускается красный цветок и освещает лес робким, мерцающим светом. Всего на несколько секунд.

Ему вдруг невыносимо захотелось увидеть это. Не сорвать цветок, не завладеть им и его колдовской силой, а лишь посмотреть. Наверное, для того чтобы окончательно поверить в сказочное предание, убедиться в том, что это не самообман и не иллюзия. И жить дальше с мыслью: «Я видел цветок папоротника». Илье показалось, что жизнь его после этого станет какой-то другой — не такой, как сейчас. Тот, кто видел цветок папоротника, не сможет жить так, как жил до этого.

Что ж, осталось дождаться купальской ночи.

Илья просидел в лесу больше часа и вернулся в избушку, когда все давно спали. Удивительно, но назад он шел, не чувствуя ни боли, ни усталости. Как будто лес отдал ему толику своей живительной силы, и этой толики хватило, чтобы успокоить ноющие раны. Не то чтобы он окончательно поправился, нет, просто стало намного легче. Во всяком случае забор, через который надо перелезть, чтобы искупаться, его больше не пугал.

Он взял полотенце и отправился на реку — волшебство белой ночи не хотело его отпускать.

Над водой поднимался еле заметный легкий пар, неслышный ветерок шевелил его потихоньку, светлое небо отражалось в гладкой воде, и казалось, что перед ним течет не вода, а молоко, целая река теплого молока.

Илья разделся и вошел в молочно-теплую воду. Не хотелось тревожить ее покой, поэтому он поплыл медленным и плавным брассом, изредка опуская лицо вниз, чтобы почувствовать ее прикосновение горячим лбом.

Колыбель. Так спокойно можно чувствовать себя только в колыбели. Илья перевернулся на спину и раскинул руки. Небо покачивалось над ним, не голубое и не черное, без луны и звезд, — Космос глянул ему в лицо своим бесконечным, непроницаемым ликом. Центр Вселенной, точка отсчета — и безбрежное пространство, уходящее во все стороны, вверх и вниз. Вода и небо.

Илья потерял счет времени и пришел в себя, когда почувствовал непреодолимое желание вернуться домой. Домой, к печке, к дощатому столу, к синей тетради.

Я стою на краешке пространства,

Где земля берет свое начало,

Где сплелось живое с неживущим,

Неживущее проникло в неживое.

Здесь, в едином выдохе Вселенной,

Смотрят камни, чувствуют деревья,

Слышат травы, и воды дыханье

Согревает мыслящие звезды.

Здесь, в неверном и манящем свете,

За чертою видимого мира,

Обнажились мертвенные тени

И в молчанье тянут руки к небу.

Осторожно! Разве ты не видишь?

Чуть качни — и все сорвется в пропасть,

Чуть толкни — рассыплется со звоном,

Погребая жизнь в своих обломках.

Илья оторвал глаза от синей тетради и осмотрелся. На столе, на расстоянии вытянутой руки от него, сидел маленький сморщенный человечек с взъерошенными черными волосами. Человечек был одет в подпоясанный бечевкой полотняный мешок с прорезями для головы и рук. Его босые скрещенные ноги свешивались со столешницы и слегка покачивались, как будто он веселился. Милая мордашка улыбалась озорной улыбкой. Размером он едва ли мог сравняться с годовалым ребенком, только худоба и темная морщинистая кожа говорили о том, что перед Ильей старичок.

— Ты Печник? — улыбнулся Илья.

Человечек кивнул:

— Здорово, хозяин.

Голос у него был тихий и воркующий.

— Привет, — снова улыбнулся Илья, — наконец-то и я тебя увидел.

— Да, для того, чтобы встретиться со мной, необязательно напиваться до белой горячки, — усмехнулся Печник. — Я прошу прощения, но я подглядывал тебе через плечо.

— Через левое? — хмыкнул Илья.

— Нет. Впрочем, все равно. Мне нравится то, что ты там пишешь.

— Спасибо, — смутился Илья.

— Я подумал, сегодня как раз самое подходящее настроение, чтобы поговорить с тобой. Хочешь, я расскажу тебе о том, как появилась избушка?

— Хочу, — не задумываясь ответил Илья.

— Ты помнишь легенду, которую леший рассказывал на поляне у Каменного лика?

— Конечно помню.

— Я расскажу ее продолжение. О плотнике по имени Людота. Это был красивый и сильный человек, он пришел из Новгорода, в котором в те далекие времена уже установилась власть греческих жрецов, поклонявшихся темному богу из далекой пустыни. Он был слишком горд для того, чтобы славить богов украдкой, по ночам, поэтому отправился искать лучшей доли на север. Он и несколько его товарищей поселились недалеко от Долины, там, где река изгибается к западу. Рыба в реке водилась в изобилии, зверя в лесах хватало на всех, а «чудной народ», живший на реке, с радостью признал новгородцев добрыми соседями. Новгородцы передали им умение добывать железо, а в ответ местные жители показали пристальцам Долину и Каменный лик. Только в сердцах новгородцев не было той спокойной уверенности, с какой «чудной народ» поклонялся Каменному лику. Может быть, Людота дул на воду, обжегшись на молоке. Но, увидев очаг, который топили под открытым небом, он поклялся, что до конца жизни останется стражем этого места и укроет очаг от чужих недобрых глаз. Он срубил избушку один и сложил над очагом печь. С тех пор у избушки сменилось много хозяев, и все они, как и ты, как и Людота, однажды увидев это место, не могли его покинуть.

Печник замолчал и пошамкал губами.

— Ты хочешь сказать, что избушке так много лет? — спросил Илья. — Если речь идет о греческих жрецах, так это не меньше восьмисот!

— Больше восьмисот, — улыбнулся Печник, — но я не считал. Не обольщайся, в ней не осталось ни единого бревна, положенного Людотой. Избушку перестраивали, несколько раз перекладывали печь. В последний раз — около сотни лет назад, а может и раньше. Не менялась только ее сущность — она закрывает очаг, служащий воротами между мирами. И стоит этот очаг разрушить, ворота захлопнутся. Сила, таящаяся в этом месте, уйдет отсюда. Не пройдет и нескольких лет, как рухнут высокие берега реки. Болото поползет от Долины в разные стороны на десятки верст. Поселок вымрет, дома уйдут в землю, лес упадет, утонет в болотной жиже. Здесь не останется ничего.

Илью передернуло — мрачная картина сама собой встала перед глазами. Нет, не слова Печника были тому причиной. Он и сам знал, оказывается, зачем он здесь. И мертвый холод болота виделся ему не раз и не два.

Печник между тем продолжал:

— Таких мест, как Долина, много. И мир не рухнет, если одно из них потеряет силу. Но мы, неживущие, как ты нас называешь, не сможем выйти на землю. Мы снова окажемся запертыми внизу, словно в могиле. И кто знает, кем мы выйдем оттуда, когда попробуем вырваться наверх. Болото не ледник, рано или поздно мы пробьемся сквозь него, только, думаю я, это будем не совсем мы. Или совсем не мы.

Илья не слушал его. Долина может исчезнуть… Что нового он услышал от Печника? Ничего. Он всегда об этом догадывался. Но никогда об этом не задумывался, не хотел. И все же… молочная река, качавшая его на руках, перестанет быть рекой. Лес, исцеляющий раны и уносящий тоску, перестанет быть лесом. Что с того? Илья прожил сорок лет и никогда бы не узнал о Долине, если бы судьба случайно не занесла его сюда. Почему ее гибель колет сердце? Почему для него это кажется похожим на собственную смерть?

— Потому что это место завладело тобой, как владело всеми своими стражами, — ответил Печник на его немой вопрос, — потому что ты его часть. Часть не сможет жить без целого. Твоя жизнь связана с нашей в единый узелок. Мы окажемся внизу, ты останешься здесь, но я не знаю, кому из нас будет хуже. У нас останется надежда вырваться оттуда, а что останется у тебя?

— Может быть, я?

— Нет, — Печник помотал головой, — ты собой уже не будешь. Это не под силу человеку, если он остается один. Можешь на это не рассчитывать. У тебя есть только одно преимущество перед нами: ты смертен. Может быть, за порогом могилы тебя ожидает освобождение.