Сапог глубоко уходит в густую болотную грязь, и, чтобы сделать шаг, надо дернуть его наверх с отвратительным чавкающим звуком. Жалкая сосенка обломится у основания, если на нее опереться. Потому что заживо гниет.

Небо тяжелым серым брюхом ложится на землю, ровную как стол, но ничего родить эта земля не может, кроме белесого, напоенного водой мха. Капля падает за воротник — это мелкая морось облепила сосновые иглы, как тля, и грузным комком срывается вниз. Мокрая челка ложится на лоб, как чья-то остывшая ладонь.

Тухлый запах болота плывет между редкими жидкими деревцами, клубится мутными колтунами, поднимается, вскидывая невидимые руки со скрюченными пальцами, а потом сжимает ими горло.

Высокий терем покосившейся грудой осел в грязь, его светлые некогда бревна покрыты черной прелью с бледно-зелеными разводами грибка. Если провести ногтем по склизкой стене, на ней останется глубокая борозда, но светлого дерева видно так и не будет. Только вязкая гниль.

И до самого горизонта — лишь выцветший мох, тощие трухлявые стволы и почерневшие останки домов, которые по пояс вязнут в умирающей земле.

Зима присыплет это уродство снегом, словно припудрит шрамы от ожогов на лице, стянет землю сухой коркой льда, схватится лапой за серое брюхо неба, выжимая его досуха. И на короткое время гниение остановится, чтобы передохнуть.

Илья проснулся от того, что под подушкой вибрировал мобильник, надсадно вгрызаясь в больную голову. Голова трещала и должна была вот-вот расколоться. Тошнота подкатывала к горлу, и от всякого движения внутри колыхалось нечто и грозило-таки расплескаться. Очень хотелось пить.

Какой отвратительный сон! Такое может присниться только с похмелья. Илья приоткрыл один глаз, по которому немедленно полоснул свет, царапнув мозги. Солнечное утро. Розовые обои с голубыми цветочками… Белый потолок… Чистое крахмальное белье… Интересно, где он заночевал? Конца вчерашнего вечера он не помнил совсем. Какие-то незнакомые лица, смеющиеся пьяные девки, бильярд. Да, точно был бильярд. И машина, заднее сиденье, и желтые фонари, плывшие навстречу.

Он с трудом повернул голову — телефон не замолкал. Зачем он запихал его под подушку? Илья приподнялся на локте и вдруг увидел перед собой лицо. Оба-на! Рядом лежала голая девица, очень молодая и сильно потасканная. Допился! Секс не повод для знакомства? Интересно, ей весемнадцать-то есть?

Ну что ж не замолчит этот телефон! Ну кому Илья так срочно понадобился? Он потянулся к трубке трясущимися пальцами, долго ее нащупывал и в конце концов нечеловеческим усилием выдернул из-под подушки. И только увидев, что звонит ему бывшая жена, с ужасом вспомнил, что к одиннадцати утра должен был вести ребенка в театр. Перед тем как нажать на ответ, он глянул на часы — до начала спектакля оставалось двадцать минут. Интересно, в какой части города он находится? Может быть, можно успеть?

— Да, — он постарался ответить твердым голосом.

— Я знала, что ты свинья, — прошипела Лариса, не считая нужным поздороваться, — но не до такой же степени!

— Да, — согласился он. Ее голос, как всегда сдержанный и тихий, все равно бил по голове, и Илья немного отодвинул трубку от уха.

— Ребенок встал в семь утра и ждал тебя у двери с девяти, — продолжала Лариса, не позволяя себе срываться на крик. — Тебе не стыдно? Ты мог хотя бы позвонить?

Вот почему он положил мобильник под подушку! Илья точно помнил, что ставил будильник на девять утра и сделал это вчера в электричке, когда ехал в город.

— Ларочка, я проспал, — честно ответил он. — Может быть, ты приведешь Сережку к театру, а я быстренько подскочу?

— Я выбрала спектакль, я сходила за билетами — за свой счет, между прочим. Тебе надо было только прийти вовремя! Но ты не можешь сделать даже этого!

— Я же говорю, что сейчас приеду. Я в городе. И деньги я тебе отдам. Сейчас, я только выясню, далеко ли отсюда до театра…

Он потряс за плечо незнакомую девицу, но она отмахнулась от него и повернулась на другой бок.

— Замечательно! Ты что, не знаешь, где находишься?

— Я сейчас выясню, погоди. Так вышло, понимаешь, я немного выпил и…

— Не надо, — оборвала Лариса, — мне уже хватит нервотрепки. Еще не хватало, чтобы ты дышал на ребенка перегаром и пил пиво в антракте!

Она нажала на отбой не прощаясь. Илья застонал и уронил руку с трубкой за голову. Да, паскудно вышло… До слез было жалко Сережку. Лариса умела так представить дело, что Илья чувствовал себя распоследней сволочью. Впрочем, сегодня она была права.

Он задумался: поспать еще чуть-чуть или пойти поискать кран с водой? Надо только собрать волю в кулак и оторвать голову от подушки. Подготовка к решительным действиям затянулась, и Илья не заметил, как опять задремал. Однако через десять минут телефон снова заиграл энергичную мелодию Моцарта, сполз вниз и стукнул по голове. Звонил Кольцов, хозяин конторы, где работал Илья, и снимать трубку не хотелось. Ничего хорошего в субботу утром нельзя ожидать от начальников, хоть и мелких, каковым Кольцов и был: в его владении находилась шарашка, гордо именующая себя строительной фирмой, в которой работало пять плотников, один слесарь (он же водитель погрузчика) и приходящий главный бухгалтер.

— Да, — Илья решил пожалеть Кольцова.

— Илюха, у нас ЧП, — выдохнул тот вместо приветствия.

Никто сегодня не пожелает здоровья. А так хотелось…

— Ну? — недовольно буркнул Илья.

— Упала потолочная балка в новом доме. Прямо на входе. Задавила чьего-то там любимого кота. Новые хозяева в панике, обещают нас с тобой посадить. Приезжай немедленно.

— Кольцов, ты сам-то понял, что сказал? Как может упасть потолочная балка? Это бревно на четверть куба?

— Да, Илюха, да! Бревно на четверть куба! Рухнуло с потолка!

— Да это невозможно, — пробормотал Илья, размышляя, как такое может случиться. Случиться такого не могло. Никак. Такого не бывает. Даже если строить шаляй-валяй. А строил Илья на совесть, никто никогда не жаловался на его работу.

— Знаешь, даже я понимаю, что это невозможно, однако это так, — прошипел Кольцов.

— А ты вообще трезвый? — на всякий случай поинтересовался Илья.

— Да трезвей тебя! Короче, быстро двигай сюда, хозяева хотят крови. Если ты им внятно не объяснишь, что мы не виноваты, мне будет гораздо хуже, чем тебе. Под суд я пойду, если до этого дойдет, а не ты. Ты ни одной бумажки не подписывал.

— Ладно. Я сейчас еду. Мишка посмотрел? Может, он уже понял, что там к чему?

— Мишка твой нажрался и дрыхнет.

— Как? — Илья резко сел от неожиданности и тут же схватился за больную голову. — Я ж его закодировал!

— А вот так! Я тебе сто раз говорил, кодируй не кодируй, без толку это.

— Вот сволочь! Ну падла! — Илья опустил ноги на пол и мельком глянул на комнату, в которой провел ночь. Тошнота взяла за горло, а в голове все перевернулось несколько раз. Нет, ну Мишка гад!

— Я тебе то же самое говорил. Короче, приезжай.

— Раньше чем через три часа меня не жди.

— Ты с электрички звякни, я тебя на машине встречу, не пешком же тащиться… — ласково предложил Кольцов.

Сзади завозилась и застонала незнакомая девица. Илья обернулся: она открыла глаза и тупо на него уставилась, как будто видела первый раз в жизни. Он попробовал ей улыбнуться, но получилось плохо.

— Ты кто? — хрипло спросила она наконец.

— А ты? — на этот раз улыбка вышла вполне естественной.

— Я здесь живу, — проворчала она недовольно.

— Я уйду сейчас, не бойся, — Илья вдруг почувствовал себя неловко, — умоюсь и уйду.

— Может, ты еще и оденешься? — прыснула девица.

— И оденусь, — Илья кивнул, усмехаясь.

Да, дурацкая какая ситуация… В руке снова зазвонил и забился телефон. Илья глянул на экранчик: звонил Сережка. Ой, как стыдно…

— Привет, сынок.

— Да, пап.

— Понимаешь, так получилось…

— Да ладно, пап, не надо. Не приехал — значит, не смог, я же понимаю.

У Ильи ком подкатился к горлу: кто еще его так любит, как Сережка? А он — действительно свинья.

— Прости, сынок, — еле-еле выговорил он.

— Да ты не слушай маму, она всегда тебе гадости говорит. Я чего звоню-то. Может, ты завтра свободен?

— Свободен, конечно свободен, — обрадовался Илья.

— Попроси маму, чтобы она меня к тебе отпустила. Ненавижу я эти театры. Лучше бы мы в лес сходили. Или на рыбалку.

— В лесу сейчас сыро, воды по колено. А на рыбалку можно. Да найдем, чем заняться.

— Отлично! Позвони маме, а то первый звонок звенит. Она сейчас нервничать начнет, ты ж ее знаешь.

— Уже звоню.

Да, насчет нервничать — это Сережка верно подметил. На поезд Лариса приходила за час, к назначенному сроку — за пятнадцать минут, а в театре с первым звонком должна была сидеть на своем месте, поминутно вскакивая, чтобы пропустить тех, кто пришел позже.

Илья набрал номер Ларисы — она долго не брала трубку, а потом наконец раздраженно спросила:

— Ну чего тебе?

Илья втянул голову в плечи — просить о чем-то Ларису в таком настроении было очень рискованно.

— Ларочка, послушай, давай вечером Сережка ко мне поедет. С ночевкой. Мы бы на рыбалку с ним с утра сходили…

— Нет. Никаких ночевок! Он уже ночевал у тебя однажды, я помню, что он мне рассказывал! Ребенку не место в твоем бомжатнике! Чтобы он дизентерию подхватил? Я уже не говорю про твое окружение! Чему хорошему его там научат? Сережа — очень впечатлительный мальчик, он все впитывает как губка. Ты бы слышал, каких он слов набрался там в прошлый раз!

Илья едва не выругался:

— А я слышал. Ты хочешь, чтобы парень всю жизнь плавал в твоих розовых соплях? Я живу не в бомжатнике, а в очень милой избушке. Когда работаешь за городом, о такой можно только мечтать. И не смей говорить ничего про мое окружение, ты этих людей не знаешь.

— В любом случае, это неподходящая компания для моего сына, — Илья знал, как, сказав это, она поджала губы.

— Это и мой сын тоже, и родительских прав меня никто не лишал. И не ты ли долбишь деткам в школе: все работы хороши, выбирай на вкус?

— Все это так, — почти согласилась Лариса, — но я не могу допустить, чтобы ребенок ночевал в антисанитарных условиях.

— Переночует один раз, ничего ему не сделается. И ты лучше меня знаешь, что для него такая ночевка будет настоящим праздником.

— Да, знаю, поэтому он не будет спать полночи, а в шесть утра ты его поднимешь и потащишь на холодную речку, где он застудит почки, сидя на земле.

— Не застудит. Лара, он парень, а не кисейная барышня! В кого ты хочешь его превратить? В ботаника, который без маминой помощи и шагу ступить не может?

— Не вижу ничего оскорбительного в слове «ботаник», — фыркнула Лариса, — и еще я хотела сказать: теперь ребенок снова будет думать, что папа в театры не ходит, поэтому и ему этого делать необязательно. А ты мог бы, между прочим, пойти мне навстречу.

— Мог бы, мог. Я уже извинился. В общем, позвоню перед выездом.

— Ты же сказал, что ты в городе!

— Мне надо на работу вернуться. Освобожусь и приеду.

— Только попробуй не приехать! Я не знаю, что я с тобой сделаю! — она уже не сердилась.

Илья отсоединился и вздохнул. Надо бы встать…

— Жена? — понимающе спросила девица.

Он кивнул.

— Стерва?

— Да нет, — он пожал плечами, — правильная слишком.

— А ты ничего, — девица бесстыдно потянулась, — симпатичный…

Он кивнул и подумал, что надо бы сказать ей что-нибудь аналогичное, но слов не подобрал.

— А я вспомнила! — она радостно улыбнулась. — Ты играл в бильярд! Я Наташке так и сказала тогда: если этот парень выиграет, я ему отдамся!

Илья смутился и опустил голову. Неплохую компанию он себе подобрал.

— Ты отдаешься всем, кто выигрывает на бильярде? — полюбопытствовал он с грустью.

— Не всем, конечно. Но я люблю победителей. И потом, ты мне понравился.

Илья поискал глазами одежду и нашел ее скомканной в углу кровати.

— Сколько тебе лет? — решился спросить он и потянулся за брюками.

— Женщину неприлично спрашивать о возрасте, — кокетливо улыбнулась девица. — Но мне-то скрывать нечего, мне уже девятнадцать.

Ох, какой кошмар! Илья оперся лобом на руку и сжал челку в кулаке. Он старше ее в два раза. Да она ему в дочери годится!

— А тебе? — спросила девушка.

— Мне сорок, — угрюмо бросил он и собрался натягивать штаны.

— Да чего ты стесняешься, как девушка? Иди в ванну так. Чего я, голых мужиков не видала?

Илья немного подумал, но советом так и не воспользовался.

Квартирка была точной копией той, которую при разводе он оставил Ларисе с Сережкой: однокомнатная хрущевка с совмещенным санузлом и пятиметровой кухней. Разменять такую сложно даже на две комнаты в коммуналке. Когда-то, когда они с Ларой только поженились, его родители поменяли свою трешку, чтобы не мешать молодым строить семью самостоятельно. И правильно сделали: Лара с мамой не могли долго быть вместе, маме все время казалось, что Лара несправедливо относится к Илье. Родителям досталась двухкомнатная квартира в Лодейном Поле, поскольку «молодые» учились в институте и из города уехать не могли. А когда они с Ларой все же разошлись, Илья решил, что в состоянии снимать себе комнату, чтобы Сережка мог жить в приличных условиях.

Холодный душ слегка успокоил дребезжащую голову, а горячий и вовсе привел в чувство. По крайней мере, каждое движение теперь не казалось невыносимой пыткой.

Панельный дом исключал звукоизоляцию: выключив воду, Илья услышал мужской голос и подумал, будто говорят в соседней квартире. Но, прислушавшись, заметил, что отвечает этому голосу его знакомая. Верней, незнакомка.

— Значит, если я уехал на несколько дней, ты можешь мужиков в дом толпами водить?

— Да говорю тебе, это мой дядя, мамин брат! Он из Норильска приехал, ему ночевать негде было.

— Ага! Я такой придурок!

— Конечно придурок! — рассмеялась девица. — Ему сорок лет, на хрена мне такой сдался? Отпусти меня, теперь две недели бланш не сойдет!

— Вот и хорошо, меньше по кабакам будешь шляться.

Час от часу не легче. Молодой Отелло, не отягощенный моральными принципами. Ну, дядя так дядя. Илья оделся, открыл дверь и вышел в коридор. Юноша, стоявший на пороге комнаты, был коренаст, приземист, и его лицо не выражало никаких добрых намерений.

— Ну что, дядя? — мрачно спросил он. — И какого черта ты здесь делаешь?

Быть вежливым с родственниками подруги не входило в моральный кодекс современного недоросля. Не учить же его хорошим манерам, тем более с похмелья. А у девчонки под глазом и вправду наливался здоровенный синяк. Нехорошо. Если бы Илья действительно был ее дядей, спустил бы щенка с лестницы.

— А какого черта здесь делаешь ты?

— Не, ну ничего себе! — парень хлопнул себя ладонью по боку. — Я… я…

Юноша и сам не мог толком сказать, что здесь делает. Отлично, значит, он здесь не живет, а только время от времени захаживает. И квартира, стало быть, не его. Это придало уверенности в себе.

— Вот и вали отсюда. Вернешься, когда я уйду. А если девку еще раз пальцем тронешь — накостыляю так, что мало не покажется. Все, свободен.

— Да я тебя… Я тебя… — задохнулся парень, сжимая кулаки.

Илья рассмеялся. Петушок был ниже его почти на полголовы и, несмотря на коренастую фигуру, внушительным не выглядел.

— Ты знаешь, какие у меня друзья? — наконец-то нашел аргумент юноша.

— Вот к друзьям и иди. Расскажи им, как тебя взрослый дяденька обидел, за то что ты девушке своей морду бьешь. И почему ты ей морду бьешь, тоже расскажи.

— А как с ней еще разговаривать? Если она, сучка, по-другому не понимает!

«Да она и так не поймет», — подумал Илья и немного пожалел парня.

— Друзьям своим рассказывай. Мне это неинтересно.

— А почему твои кроссовки у ее кровати стоят, а?

Ух ты, прямо Шерлок Холмс!

— Где снял, там и стоят. Не твое щенячье дело.

— Да никакой ты не дядя! Паспорт покажи! Вот я и посмотрю, из Норильска ты или нет!

— Из Норильска. Только я сюда надолго приехал, не беспокойся. За племянницей присматривать. У нас в Норильске, знаешь, мужики крутые живут, своих девчонок не дают в обиду. Если в другой раз сюда прийти захочешь, цветочек купи, конфеток коробочку. А потом права качай. Может, ей ласки не хватает, а ты сразу по морде, не разобравшись.

— Чего это я ей конфетки-то покупать должен, шалаве этой? — на лице юноши отразился сложный мыслительный процесс.

— Ну, если она шалава, то зачем ты вообще пришел? А если она тебе нужна, то у нас в Норильске так принято за девушками ухаживать. Давай, короче, дуй отсюда. За конфетами. Не видишь, девушка обиделась?

Парень повернулся к девице, которая сидела на кровати, прикрывшись полупрозрачным халатиком.

— Танька, ты чё, обиделась, что ли?

Ну наконец-то! Танька! Сразу стало легче. Не может же дядя не знать, как зовут племянницу.

— Конечно! — фыркнула девица. — Вали отсюда, видеть тебя не хочу.

— Не, ну я пошел тогда… — парень двинулся к двери, беспомощно оглядываясь на Таньку.

— Иди-иди, — кивнул Илья, — без конфет не возвращайся.

— И с конфетами тоже не возвращайся, — радостно крикнула ему вслед Татьяна.

Едва за ним захлопнулась дверь, она с хохотом повалилась на кровать, от чего на ней распахнулся халатик. Зрелище было бесстыжее. Впрочем, теперь такое поведение называется по-другому: без комплексов.

Илья опустил глаза и зашел на махонькую кухню. Надо бы выпить чаю покрепче, а то до электрички будет не добраться.

Кухонька насквозь просвечивалась солнцем. Илья глянул в окно: начинался чудесный апрельский день, похожий на вчерашний, — по-летнему теплый и ясный. Еле заметная ядовито-зеленая дымка обволакивала тополя за окном — прорезались первые липкие листочки. Даже в городе от радости надрывались птицы. А в Долине они наверняка поют еще громче. Только до Долины еще надо добраться. И сегодня ничего хорошего Илью там не ждет.

— Эй, Танюша, а чай у тебя есть?

— Есть, есть, щас! — она встала и босиком прошлепала в кухню. Халатик запахнуть она не удосужилась. — Слушай, а ты крутой! Мне понравилось! Жаль, конечно, что вы не подрались.

Илья кашлянул, покачал головой и включил чайник, стоявший на столе. Танька достала из буфета упаковку какой-то ароматизированной дряни в пакетиках.

— У меня вкусный чай, с ежевикой, — она кокетливо покрутила коробочкой.

— Это потрясающе, — пробормотал Илья.

— Слушай, а жаль, что ты не мой дядя… — Танька села за стол напротив него и подперла щеку кулаком. — Здорово, наверное, иметь такого дядю. И Леху можно не бояться. И вообще…