Все разом остановились и стали переглядываться. И Витька тоже остановился.

– Фигасе… – хмыкнул он. – Остерегайтесь выходить на болото по ночам, когда силы зла властвуют безраздельно…

– Вить, это волк? – задохнувшись, спросил Павлик.

– Это черная собака Баскервилс. Она живет на болотах и светится в темноте, чтобы ее было видно издали. Кто ее увидит, тут же умрет от страха.

– Правда, что ли? – пробормотал Русел.

– Ну, ты-то от страха умрешь, если мышь в коридоре встретишь.

Вой не становился громче, но все замолчали, и он зазвучал отчетливей: еще горше, еще страшней…

– Чё ждем? Зеленей не будет, – усмехнулся Витька и направился вперед, потянув Павлика за руку.

Сашка Ивлев трижды перекрестился, прежде чем двинуться дальше.

– Унылый, прочти-ка «Отче ваш» без ошибок! – приколол его Витька. – Может, собака Баскервилс услышит и заткнется.

И Сашка, как дурак, начал шептать «Отче наш».

– Фтопку. Не маршевая какая-то мелодия, шагать неудобно, – проворчал Витька, когда Сашка читал молитву в третий раз. – Не мажорно ни разу.

Но тот довел молитву до конца, хотя и совсем тихо, осенил себя крестным знамением – и надо же так случиться, но вой смолк именно в эту секунду…

– Оба-на… – вскинул голову Аркан.

– С нами крестная сила… – восторженно выговорил Сашка, обалдев от неожиданного успеха.

– А чё? – Русел посмотрел по сторонам. – Правда, что ли?

– Бог всегда помогает хилым задротам, потому что они созданы по его образу и подобию, – хохотнул Витька. – Пашка, если хочешь, чтобы Бог тебе помогал, как всем задротам, бери пример с унылого.

Павлику совсем не хотелось быть хилым задротом, он хотел быть как Витька, или Александр Петрович, или дядя Федя… Чтобы самому никого не бояться.

– А чё это там, пацаны? – спросил Аркан, показывая пальцем вперед.

– Не вижу, – Витька всмотрелся. – А чё там было?

– Там мелькнуло что-то! – горячо зашептал Аркан.

– Волк? – обмер Павлик.

На болоте, совсем недалеко, мигнул вдруг желтый огонек и снова пропал, а Витька почему-то сильней сжал руку Павлика и приостановился. А огонек появился снова и больше не гас.

– Ого… – упавшим голосом сказал Витька. – Ведьма дома…

– И чё? – еще тише спросил Аркан.

– А ничё. – Витька громко хмыкнул и снова пошел вперед. – Заглянем к ней на огонек…

Скоро в лунном свете стал виден и редкий забор из кольев вокруг большого темного дома, поднимавшегося над болотом, и Павлику показалось, что на некоторых кольях белеют человеческие головы. А желтый огонек – это был свет в окне, только горела там не лампочка, а, наверное, свечка. Павлик нисколько не сомневался, что хозяйка дома – это Зоя, и от этого горящий огонек показался еще более страшным.

– А может, не пойдем? Ну ее… – засопел сзади Русел.

– Жаба вислоухая, – оглянулся к нему Витька. – Тебя никто за жабры не держит.

– С нами крестная сила! – громко и торжественно сказал Сашка и смело ускорил шаг.

– Вить, а там головы? На кольях? – спросил Павлик.

– Не, это черепа. Видишь, белые?

Сашка, немного обогнавший всех, приостановился.

– Чё, правда, что ли? – пискнул Русел.

– Не ссы. Это лошадиные черепа, я их близко видел. Вон унылый и тот не ссыт.

Сашка от этих слов снова расправил плечи и пошел дальше, но уже наравне с Витькой и Павликом, не забегая вперед.

Дом приближался, и Павлик разглядел два больших вытянутых черепа по сторонам от закрытых ворот.

– Не, а стремно-то как, пацаны… – нервно хихикнул Аркан. – Все как тогда было, с бабкой Ёжкой…

– Погляди, твоей головы на заборе нету? – серьезно спросил Витька.

– А может, не пойдем? – снова заныл Русел.

– Ибо народ… – сквозь зубы проворчал Витька. – Не ходи! Вот тут встань и стой, пока тебя в трясину не затянет!

Русел шмыгнул носом – понятно, что остаться одному на болоте было еще страшней, чем идти со всеми.

Забор оказался гнилым, половина кольев пообломалась, а когда Витька тронул один из них, кол затрещал и с хрустом повалился на землю.

– Ты чё? – зашипел Аркан. – Щас ведьма услышит!

– Да и писюн ей в оральное отверстие.

Витька прошел вдоль забора, поглядывая на освещенное окошко, пока не обнаружил дыру между кольев, через которую можно было пролезть во двор. Снизу в окошко Павлик ничего не разглядел – оно было высоко, дом стоял как будто на холмике и не больше чем в пяти шагах от забора.

– Отче наш, иже еси на небесех… – истово зашептал Сашка Ивлев.

– Кончай висягой дроболызгать, – буркнул Витька. – Полезли. Зубов бояться – в рот не давать.

Он первым протиснулся в дыру и протащил за собой Павлика. Русел так испугался остаться снаружи в одиночестве, что оттолкнул Аркана и пролез во двор сразу за Сашкой.

– Ну? – шепотом спросил Витька. – Кто полезет в окошко смотреть?

Русел замотал головой, Сашка отступил на шаг.

– Что-то мне пока стремно… – Аркан почесал в затылке.

– Я просто так спросил. Думал, может, кому-то неразменный рубль больше, чем мне, нужен, – усмехнулся Витька и шагнул к окну, выпустив руку Павлика. Но потом оглянулся и сказал: – Если чего, только попробуйте Пашку тут одного бросить, – с того света достану, впитали?

Пока Витька держал его за руку, Павлику не было страшно. Ну или почти не было.

– Вить, не ходи, а? – Павлик почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

– Все будет фэншуй! – Витька осклабился, а Павлика взял за руку Сашка Ивлев.

– Мы за него помолимся, – сказал он Павлику на ухо. – Вместе.

Витька подошел к стене, потрогал бревна и ухватился за откос окна – едва достал. Наверное, бревна были скользкими, потому что сперва у него не получилось подтянуться, нога сорвалась обратно на землю. Сашка Ивлев шептал в ухо Павлику молитву, но тот не обращал на это внимания – смотрел на Витьку. А Витька подтянулся во второй раз, стал обеими ногами на бревна и заглянул в окно. Прошло несколько долгих секунд, а потом за стеклом что-то шевельнулось, свет задрожал и его тут же накрыла тень – Зоя подошла к окну! Павлик видел только ее страшный силуэт, а лицо, вплотную приблизившееся к лицу Витьки, оставалось в тени…

Витька отшатнулся от стекла, нога соскользнула с бревна, он не удержался, свалился на землю и молча перекатился через голову назад. Тут же заорал Русел и бросился к забору, но, похоже, застрял в дыре. Или испугался один оказаться на болоте.

Павлик тоже закричал, потому что думал, будто Зоя убила Витьку взглядом, но тот встал на четвереньки и встряхнул головой.

– Козе в трещину… – выругался он, поднимаясь на ноги. – Там Инна Ильинична…

– Да ты гонишь… – Аркан раскрыл рот.

– Падла буду. Она там… что-то ела… У нее рот весь в крови!

Аркан постоял с секунду на месте, а когда заскрипела дверь дома, заорал погромче Русела и бросился к дыре. Сашка запищал по-девчоночьи и побежал следом, дернул Павлика за собой – Павлик не ожидал такого сильного рывка, споткнулся, выпустив Сашкину руку, и растянулся на земле. И разревелся бы, но не успел – Витька подхватил его под мышки и поставил на ноги, подталкивая к дырке в заборе, через которую воющий Аркан уже пропихнул вопившего на все болото Русела.

Позади раздался хохот – звонкий, а не хриплый, но от того еще более жуткий. Витька стукнул в спину замешкавшегося Сашку – тот, как дурак, крестился и отчаянно давил из себя:

– …Да будет воля твоя!.. Яко на небеси!.. И на земли!..

– Ушлепок долбоклюйный, – хохотнул Витька, протолкнул Павлика в дырку и протиснулся в нее сам. – Куда ломанулись, тундра неогороженная! За мной давайте!

Витька побежал не туда, откуда они пришли, а в сторону, по широкой и довольно твердой тропинке – разве что местами скользкой от грязи. Павлик очень старался от него не отстать, но Русел с Арканом их все же обогнали, сзади остался только Сашка, который, задыхаясь от бега, продолжал что-то шептать себе под нос и наверняка крестился на ходу, только Павлик этого не видел, потому что не оглядывался. А звонкий смех ведьмы зловеще несся им вслед…

Как ни странно, бежали они не долго, вскоре тропинка вывела их к мостику через канаву, а за кустами показались желтые фонари шоссе. Там Витька догнал Аркана и Русела, остановился, чтобы перевести дух. У Павлика совсем сползли носки, так что не только бежать, но и идти было невозможно.

Под светом фонарей страх сразу пропал, никто больше не орал, Аркан заржал неуверенно, за ним захихикал Русел и расхохотался Витька. Сашка не мог отдышаться, но тоже улыбался во весь рот и шевелил губами – должно быть, на всякий случай продолжал молиться.

– Как вам вштырило-то! – сквозь смех выдохнул Витька.

– Дык! – радостно подхватил Русел.

От того места, где они стояли, была видна автобусная остановка около санатория.

– Не, а там чё, правда Инна была? – спросил Аркан.

– Ну! – ответил Витька. – Я как ее вблизи увидел – офонарел.

– И чё теперь?.. – Аркан почесал в затылке.

– Писюн его знает. – Витька пожал плечами, и все почему-то перестали радоваться и замолчали. – Помните, там не только Баба-яга была, но и чикса молодая?

В упавшей вдруг тишине стало слышно, что себе под нос с глупой улыбкой шепчет Сашка Ивлев:

– Бабка Ёжка, бабка Ёжка, не ложитесь у окошка. Бабка Ёжка, бабка Ёжка, не ложитесь у окошка…

* * *

Несмотря на тщательную перевязку, среди ночи Ковалева разбудила тупая дергающая боль в ранке – слишком несерьезной, чтобы не спать из-за нее по ночам. Он поднялся скорей от раздражения, нежели в надежде что-то предпринять. Выпил таблетку баралгина и, натянув спортивные штаны, пошел во двор.

Он еще на веранде расслышал странные и неясные звуки, на крыльце же они стали отчетливыми: жуткий собачий вой несся со стороны реки. От него холодело внутри сильней, чем от морозного воздуха, перехватившего дыхание; он будил в душе неизбывную тоску и страх смерти, горечь и обреченность. А еще, пожалуй, жалость – острую, как и тоска. Лишь настоящее горе способно исторгнуть из собачьей глотки эти звуки. Горе, которое нельзя облечь в слова, осмыслить, осознать – только ощутить.

Вернувшись в дом, Ковалев никак не мог выбросить собачий вой из головы – казалось, он был слышен и сквозь стены, – это тоже мешало уснуть. И сны после этого были муторными, от них хотелось поскорей проснуться…

* * *

Иногда зима берет реку приступом, иногда – долгой осадой: сыплет снегом, бьет морозом, сгущает ледяную кашу, пока не закует реку в лед. Заснет водяной на темном речном дне, под звон метелей и шорох снегопадов. Горе тому, кто потревожит его зимний сон: вмиг затащит под лед, в черный безвыходный холод…

Выспится водяной к весне, почует теплое солнышко, ток талой воды и потянется спросонья – взломает лед тяжелой волной. Страшна река во время ледохода, когда резвится водяной и справляет веселые свадьбы: мчатся многопудовые льдины вниз по течению, толкаются в водоворотах, наскакивают друг на друга, бьют в берега; лед ломает опоры мостов, сносит пристани, рушит дамбы, плющит лодчонки. Радуется водяной весне, напивается допьяна талой водой, пляшет, гоняет по дну свадебные свои поезда – бесится река, поднимается выше, разливается шире. И не успокоится водяной, если не накормить его досыта.

Скрипит дверь темного дома: немногие переступают его порог без робости. Мглистый серый полусвет плавает по комнатам, гасит свечи. Шепчутся тени по углам – знакомыми как будто голосами, – зовут по имени, вздыхают, всхлипывают. И похож этот дом на странный сон: кажется, что вот-вот проснешься, вдохнешь поглубже, встряхнешь головой, утрешь ледяной пот со лба… Наяву этот дом был совсем другим.

Дверь за спиной закрывается с глухим стуком – навсегда, в нее можно только войти…

– Не бойтесь, это я, – звенит девичий голос, рука сжимает руку – тонкая белая рука.

– Я… сплю?

– Сядьте. Вы не спите. Посидите немного со мной. Вам ли не знать, для чего я здесь… – В девичьем голосе слышна боль.

– Вот как… – Дрожь пробегает по спине, спазм сжимает горло.

Разные бывают люди: кто-то стучит кулаками в неподвижные стены дома, ранит руки о стекла, срывает ногти, царапая двери; кто-то бьется головой об пол, кто-то корчится, кто-то кричит, кто-то плачет… Немногие принимают путь через этот дом как должное, и никто – никто! – из оказавшихся здесь не готов был здесь оказаться.

– Не бойтесь. – Тонкая рука поглаживает руку. – Потом я покажу вам дорогу. Но сначала посидите со мной. Привыкните. Это не конец – поворот на пути.

Девичий голос обволакивает, окутывает, успокаивает… Глаза с поволокой смотрят спокойно и тепло, и постепенно отчаяние сменяется грустью.

– Я не могу просто взять и уйти…

Серый полусвет струится из закопченных окон, заливает дом под потолок. Пустой холодный дом.

– А вы далеко и не уйдете. До поры.

По реке идет лед, водяной потирает руки, останавливает свадебные поезда, садится на дно в ожидании.

– До какой поры?

– Пока вам нет преемника. Впрочем, вы сами выбираете путь – никто не приневолит вас ни уйти, ни остаться. Я провожу вас лишь до двери.

Опадает вода в реке, а на ее кромке, задрав морду в небо, воет призрачный волк – или пес, похожий на волка.

* * *

Утром Ковалев решил снова сделать перевязку – вокруг ранки появилась синюшная припухлость с воспаленным краем, и стоило слегка на нее надавить, как наружу пошел гной. Совсем не хотелось обращаться к православным врачам из санатория, однако Ковалев счел это меньшим злом – по сравнению с получением направления в местную поликлинику от военной комендатуры.

И за советом он обратился к секретарше Ольге Михайловне, еще до завтрака. Та без вопросов отвела его в святая святых – медицинское отделение и толкнула дверь в кабинет басоголосой докторицы, что так любила задавать вопросы. Ковалев успел разглядеть табличку на дверях – Шмалькова Ирина Осиповна, педиатр. Лечиться у педиатров ему приходилось довольно давно…

Ольга Михайловна подтолкнула Ковалева вперед и сказала:

– Ириша, посмотри молодого человека, его бродячая собака укусила.

– Батюшки… – выговорила «Ириша» басом. – Вот только собак нам и не хватало! Садитесь, Сергей Александрович. Что за собака?

Она кивнула на белый крашеный стул в торце своего стола.

– Это важно? – переспросил Ковалев.

– Разумеется. Если собака не привита, я обязана отправить вас в ЦРБ на вакцинацию.

– Собака здорова.

– Молодой человек, – докторица укоризненно покачала головой, – это же не шуточки. В ближайшие десять дней никто точно не скажет, здорова ли собака, если она не привита. Но через десять дней будет поздно. Я не хочу брать на себя ответственность за вашу жизнь.

– Я никому не скажу, что вы знали об этом укусе.

– Тьфу на вас, – фыркнула докторица. – Это у вас в городе врачи знают только уголовную ответственность. А у меня пока совесть есть. У бешенства инкубационный период может длиться очень долго, были случаи – до пяти лет. Вы хотите, чтобы я пять лет не спала ночами, думая, живой вы или нет? Мне такой радости не надо. Перевязку я, конечно, сделаю, но после завтрака отправляйтесь-ка в ЦРБ.

Ковалев приуныл – меньше всего ему хотелось тащиться в райцентр и искать местную комендатуру.

– Три укола надо сделать в ближайшую неделю, один на следующей неделе, остальные три – потом. Но если поймаете собаку и покажете ветеринару, тремя уколами обойдетесь. Если она здорова, конечно.

Ковалева так и подмывало спросить, нельзя ли обойтись молитвой, но он воздержался от сарказма.

– Я военнослужащий…

– А, у вас нет полиса… – Докторица задумалась. – Ума не приложу, что в таких случаях делают.

– Получают направление в местную больницу от комендатуры.

– Н-да… Непросто. И тем не менее я настаиваю: получайте направление и отправляйтесь в больницу.

Размотав бинт, она и вовсе замахала руками:

– В ЦРБ! Там и рану почистят как следует, и антибиотики выпишут.

Пяти минут хватило, чтобы к завтраку весь санаторий знал о том, что Ковалева укусила собака. Даже Зоя не оставила этот факт без внимания.

– Я надеюсь, это произошло далеко от санатория? – спросила она, изящно поддевая большой алюминиевой ложкой пшеничную кашу.

– Это случилось здесь, возле котельной, – назло ей ответил Ковалев.

Ответ вызвал ропот, восклицания «Какой ужас!» и предположение, что собака была бешеной.

– Не болтайте ерунду. – Зоя поморщилась. – Об эпизоотиях бешенства нас официально предупреждают.

– Если бродячая собака бросается на взрослого мужчину, она не в своем уме, – с блуждающей улыбкой сказала Инна в пространство. Ее, похоже, эта история лишь позабавила – она наверняка помнила про обещание изловить «настоящее динго».

– Это была нормальная, здоровая собака, – проворчал Ковалев.

– Все равно нужна вакцинация, – вставила «Ириша» и посмотрела на него со значением.

– Я тоже так думаю, – кивнула Инна.

– Я не говорю, что вакцинация не нужна, – сказала Зоя, поглядев исподлобья. – Это нормальная мера предосторожности. И собаку надо обязательно поймать и сдать ветеринарам.

Зоя ни слова не сказала о крещении Павлика, хотя Ковалев ждал от нее праведного негодования.

Когда они с Инной, как всегда, остались за столом одни, та не стала смеяться.

– Я думаю, это был тот самый пес?

– Тот самый – это демон смерти? – усмехнулся Ковалев.

– Какая разница, как его назвать…

– Совершенно никакой. Но это вполне материальный, не бессмертный и не волшебный пес.

– Я не говорила, что он бессмертный, – улыбнулась Инна. – И его материальность у меня тоже не вызывает сомнений.

– И что, если бы я его таки придушил насмерть, он бы перестал здесь появляться?

– Думаю, нет. Он бы воплотился заново. Возможно, в другой собаке.

– Очень удобно.

– Всех бродячих собак в округе вы не передушите… – Она засмеялась, но быстро осеклась. – На самом деле, ничего смешного. В ЦРБ съездить стоит все равно, неизвестно, какие болезни разносит эта тварь.

– Вакцины и антибиотики помогают против волшебных инфекций?

– А почему нет? Еще лет сто пятьдесят назад антибиотики сочли бы таким же волшебством, не говоря о вакцинах. Но, сдается мне, рану в ЦРБ не вылечат.

– То есть антибиотики помогают не от всех волшебных инфекций? – Ковалев не скрывал сарказма, но Инну это не трогало.

– Понимаете… Этот пес – он порождение чьих-то злых мыслей, злых намерений, в нем концентрируется враждебная людям сила. Вас когда-нибудь раньше кусали собаки?

– Не помню. Может, в детстве…

– Я так думаю, вы бы не побежали к Ирине, если бы рана была несерьезной. А значит, вы сочли, что без помощи врача она не заживет, ведь так?

– Примерно.

– Так вот, она не заживет и при помощи врачей.

– Я все же попробую воспользоваться волшебной силой антибиотиков.

Ковалев подумал в свое оправдание, что этот разговор его развлекает. Нет, все-таки, говоря глупости, Инна не выглядела глупой. Забавной – но не глупой.

– Само собой. Кстати, вы же военный, у вас проблемы с полисом?

– У меня нет проблем с полисом. У меня проблемы с его отсутствием.

Он не хотел этого говорить – он вообще не собирался посвящать ее в свои проблемы. Но предстоящее получение направления, как и любые бюрократические заморочки, выводило его из себя. Вот не хватало только рассказывать здешнему коменданту о собаке, бешенстве и прочей ерунде, доказывать, что пустячная ранка стоит того, чтобы побеспокоить врача, и что в госпиталь за тридевять земель в отпуске ехать совсем не хочется…

– Я позвоню папе, спрошу, что можно сделать. Подождете меня в холле? Я оставила телефон в кабинете…

Надо было отказаться, но Ковалев лишь пожал плечами. И пока он ждал ее возвращения, к нему подкатил Селиванов, плюхнулся рядом на диван и спросил без особенного любопытства:

– Это правда, что вас волк укусил?

Ковалев в ответ едва не выругался. Об этом знает весь санаторий, не исключая детей!

– Да, чертов волшебный волк!

– Он не приходил ни сегодня, ни вчера. Я так и понял, что вы что-то такое сделали… Но вы же не будете каждый день его караулить, правда?

– Не буду. Но если хочешь, чтобы он не приходил, проверяй, заперта ли задняя дверь на ночь. Я сомневаюсь, что этот волк настолько волшебный, что может проходить сквозь стены…

Селиванов обдумал услышанное и кивнул, поднимаясь. Но перед тем как уйти, повернулся к Ковалеву и сказал:

– Я вашу дочку тоже буду защищать. Вы Пашку спасли, а я ее буду… Баш на баш…

– А ее надо защищать?

– Ну, мало ли… Мелких всегда обижают.

Он гордо удалился, задирая подбородок, но, увидев Инну, направлявшуюся в сторону Ковалева, оглянулся и посмотрел на Ковалева, хитро прищурившись. Щенок!

– Все нормально, – сообщила Инна. – И гораздо проще, чем я думала. Вас примут в травме, оформят как бомжа – и никакого полиса не надо. Только бутылку коньяка купите доктору. И поезжайте сейчас, пока они не забыли вашу фамилию.

В райцентре Ковалев прежде всего заглянул в универмаг и купил-таки Ане набор кукольной посуды, который оказался совсем недорогим и весьма симпатичным.

В травме при районной больнице он убил слишком много времени и едва не опоздал на обед; молодой и веселый хирург, принявший коньяк как должное, предлагал приезжать на перевязки, но не настаивал. Объяснил, что собачьи укусы – всегда инфицированные раны и часто гноятся, ничего удивительного в этом нет. Написал целый список лекарств, которые надо купить, и по секрету сказал, что, несмотря на запрет, после прививки пить можно, а вот вместе с антибиотиками – не стоит.

Ковалев зашел в столовую, когда Зоя хлопнула в ладоши, призывая присутствующих к молитве, и бросила на него столь испепеляющий взгляд, что стало не по себе – он и без ее взгляда чувствовал неловкость из-за опоздания.

Усевшись за стол, Зоя снова посмотрела на Ковалева разъяренной змеей – при этом лицо ее оставалось каменным. И зашипела она тоже будто змея:

– Вы, оказывается, бессовестный, нечистый на руку человек.

Ковалев, не совсем понимая, что она имеет в виду, проигнорировал замечание. Однако присутствующие за столом с любопытством подняли головы.