Наверное, не стоило говорить этого в присутствии Влады, глаза которой и так метали молнии по сторонам, но, к счастью или нет, на веранде появилась Инна. Ковалеву показалось, что она ждала Владу. И того, что Влада не просто появится – ворвется в дом. Улыбка Инны охладила пыл Влады с поразительной легкостью. Ведьма… Она не могла применить свои чары вчера? Когда говорила, что Аня не сможет уехать? Или ей непременно надо было, чтобы и Влада, и Ковалев убедились в ее словах? Впрочем, Ковалев был склонен считать Анин приступ совпадением. Она не хотела уезжать, и, возможно, ее подсознание сыграло с нею такую злую шутку…

– Мам, это ко мне, – объявила Инна и выразительно посмотрела на Ангелину Васильевну. – Сергей Александрович, папа непременно извинится перед вами. Он искренне раскаивается в том, что сделал.

Она снова посмотрела на мать.

– Ну, раз это к тебе – зови гостей пить чай, – нисколько не смутившись, сказала старая ведьма, но убралась с веранды с некоторой поспешностью.

– Садитесь. – Инна кивнула на стол с самоваром перед широкими окнами. По стеклам стекали крупные дождевые капли. Снег во дворе посерел и скукожился, просел. Ковалев вспомнил, как уютно было за этим столом, когда светило солнце, – и как сумрачно и будто бы сыро стало теперь.

Влада похватала ртом воздух, но все же села, злобно сжимая губы. Инна достала три чашки тонкого фарфора, налила красивого земляничного варенья в вазочку, включила самовар и дернула выключатель – над столом уютно загорелось бра в красивом абажуре.

– Я люблю нижний свет. Он теплее, – сказала Инна, усаживаясь за стол. Она оставалась совершенно спокойной.

– Я знаю, зачем тебе это понадобилось! – зашипела Влада.

– Мне кажется, вы ошибаетесь, Влада Всеволодовна, – без тени иронии ответила Инна. – Я понимаю, что со стороны мои мотивы выглядят понятными: сидит молодая симпатичная девка в глуши, каждый приезжий мужик должен вызывать ее интерес. А уж тем более образованный, высокий, интересный, с блестящими перспективами… Простите, Сергей Александрович, я бы предпочла поговорить об этом наедине с вашей женой, но не выгонять же вас под дождь?

– Я могу пойти домой, – обрадовался было Ковалев.

– Нет уж, теперь слушайте. Тем более что это не займет много времени. Влада Всеволодовна, если бы я захотела, ваш муж бегал бы за мной, как мальчик, забыл бы и вас, и дочь. Но этого не произошло, не так ли?

От возмущения Влада не нашла, что ответить. А Ковалев неожиданно сказал:

– Влада, она права. Я… видел… знаю, что она может это сделать.

– Так почему не сделала? – с кривой улыбкой спросила Влада.

– Потому что ваш муж мне не нужен. Ни в качестве мужа, ни в качестве любовника. Его отец был моим другом. Не сердечным другом, не поймите меня неправильно. Помощником. Мне его не хватает. И в вашем муже я вижу только его преемника.

– Я слышала, ваша прабабка нагадала, что мой муж погубит вас, – задумчиво произнесла Влада. – Право, не знаю, что это значит, но не боитесь ли вы прабабкиного пророчества?

– Нет, не боюсь. Перед смертью баба Ксеня сняла с меня это проклятие. Теперь ни ваш муж, ни какой другой мужчина погубить меня не сможет, у меня другая судьба.

Откуда-то сверху раздалось приглушенное «Ах»… А потом на лестнице, ведущей на второй этаж, зазвучали торопливые шаги. Ковалев не усомнился в том, кого сейчас увидит. Наверное, внутри дома была еще она лестница, ведущая наверх…

Инна тоже оглянулась на лестницу. И спросила с улыбкой:

– Подслушивала?

– Инка! – На Ангелине Васильевне лица не было. – Инка, ты правду сейчас сказала? Сознавайся, ты правду сказала?

Последнее она выкрикнула истерически, с ужасом. Ковалев думал, что сейчас Ангелина ухватит Инну за воротник и начнет трясти. Но Инна охладила ее долгим тяжелым взглядом, и старая ведьма остановилась, не дойдя до стола трех шагов. По лицу у нее побежали слезы, оставляя дорожки с темными разводами туши на напудренных щеках.

– Что она наделала! Что наделала! – тоненько тянула Ангелина в полном отчаянии. – Она же тебя еще верней погубила! Сама на болоте просидела всю жизнь и тебе такую же судьбу сосватала? Я-то, я-то, дура, верила, что она так и умерла, никому силу не передав… А она… Старая сука! Что наделала!

– Я думала, ты сама давно догадалась, – спокойно и свысока сказала Инна. Слезы матери ее будто не тронули. – Могла бы догадаться, не тайна за семью печатями.

– Вот как оно вышло… – Ангелина с ненавистью поглядела на Ковалева. – Вот как вышло! Все же погубил…

Он хотел спросить «А я-то при чем?», но счел лучшим пока помолчать.

– Ничего не помогло… Ничего… Я думала, от судьбы можно спрятаться, обмануть судьбу. Судьбу не обманешь, – забормотала старая ведьма. – Все же погубил…

– Мам, прекрати истерику, а? Выпей чайку. Сергей Александрович ни в чем не виноват.

– Лучше бы ты утонул тогда! – в отчаянии выкрикнула старая ведьма с перекошенным лицом. – Лучше бы ты утонул! Зачем Федька тебя спас вместо Наташки? Зачем?

– Мам, ты совсем обалдела? – вздохнула Инна. – Перестань орать. Я жива и здорова. И своей судьбой вполне довольна. Ты сама всю жизнь этой моей судьбы хотела, еще скажи, что нет…

– Хотела! Да, хотела! Потому что я – циничная стерва, потому что с детства училась равнодушию к чужим смертям! Для того медицинский закончила, для того в хоспис пошла работать! Чтобы сердцем зачерстветь, чтобы привыкнуть, не пропускать через себя чужую боль!

– Научилась? – усмехнулась Инна. – Вот потому баба Ксеня тебе свою судьбу и не отдала. Потому что ты главного не понимала и не понимаешь: они не через дом на болоте – они через чье-то сердце должны уходить. Кто-то должен их за руку подержать перед уходом.

– Но почему это должно быть именно твое сердце?! – с честной нежностью и страхом прошептала Ангелина.

– Наверное, потому, что мне хватит на это силы, – отрезала Инна. – Мам, сила дается именно на это, а ты хотела силу на что-нибудь другое приберечь. Для того и училась равнодушию.

– Так зачем, как ты думаешь? Есть ли в моей жизни что-нибудь, кроме тебя? Только чтобы тебя защитить, тебя счастливой сделать! Ты еще под сердцем у меня была, а я уже за тебя готова была любому глотку перегрызть, как волчица.

– Может, тоже заговор на смерть Сергея Александровича делала? – Инна презрительно изогнула губы.

– Тоже? Что значит «тоже»? – Ангелина подняла брови, но потом покивала вдруг головой с пониманием. – Ах вот как! Вот оно что! Я-то всю жизнь себя винила! Столько лет была уверена, что погубила Наташку, да еще и без толку! А это Зойка! Зойка, стерва!

– Ты успокоилась? – спросила Инна. – Тогда сядь и расскажи. Все равно призналась…

– Ни в чем я не призналась, – холодно ответила Ангелина. – В отличие от дуры Зойки, я заговор на смерть делать никогда бы не осмелилась. Тем более с ребенком под сердцем.

– Сядь, – повторила Инна и повернулась к Владе. – Извините нас. Не нужно было выяснять отношения в вашем присутствии.

– Ничего, я уже начинаю привыкать к вашим… к выяснению отношений, – ответила Влада.

Перед Ковалевым Инна извиняться не стала. А ему очень хотелось уйти, чтобы не слушать бреда на тему странных фантазий.

Ангелина все же села – напротив Ковалева. И сказала, глядя ему в глаза:

– Я не делала заговор на смерть, ни на вашу, ни на смерть вашей матери. Я не сумасшедшая. Я лишь хотела, чтобы Наташка уехала. Испугалась и уехала. Видите ли, бабкино пророчество звучало расплывчато: сын Наташки погубит твою дочь, мою правнучку. Как и когда, она не сказала. И вариантов было сколько угодно. Дитя в материнской утробе погубить легко – матери достаточно поднять на руки трехлетнего карапуза, например. Или испугаться чего-нибудь. Или оступиться и неудачно упасть. Я всего лишь хотела, чтобы Наташка уехала и увезла вас. Я всего лишь вызывала домового, безобидного домового! Чтобы постучал по полу на чердаке и ножками потопал. Наташка боялась темноты, две ночи – и она бы сбежала. А вместо домового явился этот кошмар! Настоящий демон смерти, убийца… Кстати, он теперь сидит у вас во дворе.

– Ерунду не болтайте, – проворчал Ковалев. – Я готов поверить в то, что вы вызывали домового. Я тоже в детстве вызывал пиковую даму и кровавую Мэри. Сам я их не видел, но кое-кто из моих друзей утверждал, что они приходили. Однако у меня во дворе сидит нормальный, живой и вполне покладистый пес. Ветеринар сказал, что ему около двух лет.

Ангелина его будто не услышала.

– Смирнов его долго ловил, собирался утопить. А когда поймал, вдруг передумал. И тоже считал, что его Хтон вполне покладистый и безобидный пес. Впрочем, это возможно: ведь он сделал то, для чего его вызвали…

– А я думаю, что в ту ночь кто-то нарочно привел злую собаку в дом к моей матери. Это гораздо более правдоподобно, нежели вызов домовых, заговоры на смерть и прочая чушь. Учитывая, чем кончилось дело, можно назвать бедного пса убийцей. И даже демоном смерти, звучит поэтичней. Я бы хотел узнать, кто это сделал, но, боюсь, по прошествии стольких лет найти его невозможно. Зоя Романовна утверждает, что это была она.

– Она врет! – усмехнулась Ангелина. – Она была у меня в ту ночь. И никуда не отлучалась. Мы бы проболтали до утра, такое часто бывает с девушками, но услышали крики тети Паши, увидели людей под мостом… Я тогда жила на другой стороне реки, неподалеку от вашего дома.

– Серый, они тут все сумасшедшие? – спросила Влада по пути к дому.

– Ага, – ответил он.

Дождь лил и лил, растопив почти весь снег. Они шли вдвоем под одним зонтом, Влада прижималась к Ковалеву и иногда заглядывала ему в глаза снизу вверх.

– Я серьезно. Они же шизофренички обе… Ты слышал, о чем они говорили? Я подумала даже, что они нарочно это все разыграли. Но администраторша так натурально руки ломала, как ни одна актриса не может. И если они на полном серьезе, то это диагноз. Про какой дом на болоте они говорили? Аня тоже сказала про дом на болоте.

– Дом, где жила прабабка Инны. Я там был. Дом как дом… Заброшенный, даже электричества нет. Мальчишки бегают туда испытывать смелость, это местная традиция.

– Татьяна сказала, чтобы мы приходили обедать вдвоем… – сказала Влада в пространство.

– Я не пойду.

– Сказать, что ты болеешь? – Она подняла голову и хитро сощурилась.

– Я думаю, мою внезапную болезнь обсуждают и в младшей группе?

– Юлия Михайловна рассказала: Селиванов собирался писать заявление, что это он закрыл дверь в столовую, а не ты. Учитывая, что его давно хотят выгнать из санатория, – героический поступок.

– Я же говорил: и в младшей группе…

– Юлия Михайловна тоже перед тобой извиняется. Она не предполагала, что Зоя вызовет наряд. Кстати, на лице у тебя почти ничего не заметно. Подумаешь, на брови царапина…

– Ага, порезался, когда брился…

На обед Ковалев все же не пошел, а пойти на ужин Влада его уговорила. И, немного подумав, он решил, что глупо и малодушно отсиживаться дома.

Впрочем, и субботний ужин, и воскресный завтрак всегда были тихими.

Аня отказалась идти домой, сказала, что хочет ночевать в санатории, с девочками. Объяснила, что с мамой и папой она будет жить еще всю жизнь, а с Анжеликой только три недели. Влада не стала ее уговаривать, решила, что дочери полезно общение со сверстниками.

Баню Ковалев истопил сам, уже без помощи бабы Паши. Не очень-то хотелось появляться в таком виде даже перед Владой, но она не стала заострять внимания на его синяках. Попыталась, правда, отказаться от интима на кушетке в предбаннике, но ломалась недолго.

Река раздумала замерзать, дождь растопил даже широкие закраины, вода поднялась до самых мостков и выплескивалась на доски. От жаркого пара Ковалев чувствовал себя неважно – снова затошнило и заболела голова, – и как минимум окунуться в воду ему казалось просто необходимым.

– Если ты сейчас застудишь почки, то в самом деле рискуешь стать хроником, – намекнула Влада. – Погляди, лед идет по воде…

– Ледяная вода неопасна, если быстро макнуться… Даже наоборот, обжигает, сосуды расширяет.

– Вот и макнись. Незачем нырять и плавать, тем более что мостки такие скользкие.

– Я один раз нырну и сразу выйду на берег, ладно?

Обычно Ковалев не просил у жены разрешения…

– Но только сразу! – нехотя согласилась Влада.

Признаться, Ковалев опасался, что от перепада температур в голове что-нибудь лопнет, но река приняла его в объятия нежно, осторожно, будто почувствовала, что ему нужно: остудила, а не обожгла, заставила дышать глубоко и спокойно, а не перехватила дыхание, сняла головную боль и избавила от тошноты.

– Серый, ты сказал «сразу»! – крикнула Влада с крыльца, где пряталась под дождем, завернувшись в простынку.

Он ушел под воду еще раз и вынырнул у самого берега. Пальцы уже начинало ломить от холода… И, поднимаясь на ноги, Ковалев провел ладонью по поверхности воды и одними губами шепнул: «Спасибо».

Любовь и вожделение, клокотавшие в горле, он отдал Владе – на кушетке в предбаннике.

Всю ночь за окнами завывал ветер, бросал в них тяжелые дождевые струи – стекла подрагивали с наветренной стороны от особенно резких порывов.

Дождь прекратился только к утру, река вздулась и помутнела, ветер гнал против течения мелкие островерхие волны, кое-где сдувал с воды пену – как в океане во время шторма. Впрочем, ветер в самом деле был штормовым. Ковалев искренне пожалел отца Алексия и его прихожан, собиравшихся пройти три километра крестным ходом…

После завтрака Татьяна Алексеевна остановила Владу и Ковалева на выходе из столовой и пригласила их (обращаясь более к Владе) на массовое мероприятие – народные гулянья после крестного хода и молебна в часовне.

У Ковалева было немало причин туда не ходить, но ни одной достаточно веской, чтобы вежливо отказаться. Ну, кроме скверной погоды, конечно. И Влада расшаркалась: конечно-конечно, обязательно придем, спасибо за приглашение и так далее…

– Вместо того чтобы придумать, почему мы не можем пойти, ты взяла и согласилась, – проворчал Ковалев, когда Татьяна отошла.

– Серый, нам что, весь день торчать во дворе и играть с собакой?

– Я обычно торчал здесь, а не во дворе. Чтобы Аня меня хоть издалека, но видела.

– Торчать здесь тоже не очень-то весело. Всю наглядную агитацию я прочитала еще вчера. А Аня, по-моему, уже не так сильно нуждается в нашем присутствии. Думаю, теперь оно ей только вредит, ей неудобно перед подружками.

– Там на меня будет пялиться весь поселок. И на тебя, между прочим, тоже. И шептаться за нашими спинами.

– И пусть пялится. И шепчется. У меня чистая голова, идеальный макияж и красивая новая куртка. А еще высокий и симпатичный муж – пусть смотрят и завидуют.

Ковалев ее оптимизма не разделял.

Река поднялась еще выше, у моста на шоссе это было особенно заметно – вода на треть покрыла бетонные откосы, и, если прислушаться, под мостом слышался гулкий плеск волн.

Часовня стояла почти над берегом, неподалеку от моста, напротив магазина. Дорогих черных машин поблизости не было, зато по обе стороны от часовни расположились торговые лотки: один – «Церковная лавка», второй с надписью вроде транспаранта – «Православные футболки». Транспарант привел Владу в восторг.

Похоже, большинство жителей Заречного не прельстились крестным ходом, а с нетерпением ожидали народных гуляний – толпились возле лотков и магазина. В кругу местных мужичков Ковалев заметил и Колю.

«Православными» футболками заправляла солидная торговка, поднаторевшая в своем деле. Ассортимент был широким, Влада немедленно достала телефон и принялась щелкать фотокамерой.

– Серый, это надо выложить в контакт… Это что-то с чем-то! Нет, мы пришли сюда не зря.

Время от времени она начинала хохотать, дергала Ковалева за рукав и показывала пальцем на товар, который перед ней разворачивала торговка.

– Потрясающе! «Бог с нами!» – восхищалась она. – Ага, и хрен с ними… Вот ту, черненькую покажите, с веселым Роджером.

На черной футболке с надписью «Православие или смерть» в самом деле присутствовал веселый Роджер, и не один, а целых три. Черепа зажимали в зубах кривые кинжалы.

– Православненько! – попискивала Влада. – Серый, мы должны купить что-нибудь на память!

– А у вас такая только черная? – спросила подошедшая тетушка.

– Самый ходовой цвет, – пояснила торговка.

– Ребенку надо бы взять. Какой у вас самый большой размер?

– Икс-икс-эль.

– А это на пятьдесят восьмой полезет?

Вслед за Владой и матерью ребенка пятьдесят восьмого размера к лотку потянулись другие женщины, и Ковалев понял, почему торговка безропотно позволяла фотографировать свой товар.

– Гляди, гляди, Серый! Псалом девяносто…

На футболке был напечатан полный текст девяностого псалма.

В основном, конечно, надписи были скучными: «Я православный» или «Верю», однако на самых красочных футболках натуралистичные кресты, деревянные и металлические, утопали в крови, на некоторых имелись и приписки: «Есть жизнь вечная», «Спаси и сохрани», «ХВ» и прочие.

– Афигеть! Дайте две! Серый, мы купим вот эту: «Слава Богу за все. Святой Иоанн Златоуст». Это цитата, понимаешь?

Еще одна мать семейства высмотрела детскую футболку с ежиком, на которой тоже было написано «Слава Богу», и долго колебалась, разглядывая футболку с типично мультяшной овечкой и надписью «Господь мой пастырь».

– Скажите, а освятить их можно? – спросила мать семейства.

– Конечно можно! – воскликнула торговка. – Даже нужно!

– Кать, слышь? Можно святить! – крикнула мать семейства, чем прибавила торговке еще трех или четырех клиентов.

– Я Иисуса… – по слогам прочитала вновь подошедшая. – А это что значит? Я Иисуса?

– Не видите? Тут сердечко нарисовано. Значит «Я люблю Иисуса», – разъяснила торговка.

Влада сфоткала и это… А Ковалев долго разглядывал футболку с лозунгом «За веру, царя и отечество», где крест пересекал дуло танкового орудия и явно изображал его мушку.

– Слушай, меня коробит… – выговорил он.

– Ага, – согласилась Влада. – Тебя, неверующего, коробит, а православным, гляди, нравится…

– По-моему, это и есть оскорбление чувств верующих.

– Жаль, что они этого не понимают. Я думаю, как раз такой случай описан в Евангелии – когда Иисус выгонял торговцев из храма…

В эту минуту Ковалев заметил у лотка Инну – она стояла молча и без улыбки разглядывала православный товар.

– Папа слегка переборщил… – сказала она медленно, поглядев на Ковалева и Владу. Вместо приветствия.

– Это ваш папа подбирал ассортимент? – миленько улыбнулась Влада.

– Нет конечно. Но он знал, кому это поручить. – Инна повернулась к торговке. – Здравствуйте, тетя Марина. Где вы это набрали?

– Так нарочно на прошлых выходных в город ездила! Все рынки обошла! Как велели, с православной символикой.

Инна кивнула.

– Вот ту, с овечкой, уберите. Это не православная, а антиправославная символика. Потом на рынке продадите.

– Чего ж тут антиправославного-то? – обиделась торговка. – Для детишек подходит. В городе мне всё детские размеры вот тех, с черепами, предлагали, но у нас больше со зверюшками смотрят.

Инна снова покивала и сказала в пространство:

– Кровища на рынке тоже пойдет хорошо…

Тем временем возле магазина развернулась торговля пирожками – четверо чернецов выставили столы и навесы от дождя, разложили пластиковые ящики с товаром. К ним тут же выстроилась очередь.

– Кстати, пирожки вкусные и дешевые. С рыбой рекомендую, – сказала Инна. – Мы домой всегда берем.

– А где солидные люди на солидных автомобилях? – спросил Ковалев.

– Солидный автомобиль стоит у папы в гараже, а где люди из него – я не знаю, – снова без улыбки ответила Инна. – Или в часовне, или с крестным ходом идут.

В очереди за пирожками стоял и Коля – с двумя товарищами. Они явно сгорали от нетерпения, должно быть уже взяли выпить и оставили деньги на закуску. Коля махнул Ковалеву рукой и нагнулся к уху товарища – сразу после этого на Ковалева оглянулись две женщины из очереди.

– Не повезло крестному ходу с погодой, – заметила Влада. – А ведь наверняка о ней молились…

– Молились, – кивнула Инна. – Между прочим, дождь перестал. Только насчет невезения я не согласна, погода соответствует задуманному. Вы заметили, как поднялась вода?

Это она спросила у Ковалева, и тот кивнул.

– Думаю, это начало, – продолжила Инна. – Видите, весь плывущий сор прибивает к берегам? Значит, вода еще поднимается. У нас во дворе причал поднялся чуть не вровень с террасой, но наш берег круче, а ваш точно сегодня затопит.

На Ковалева тем временем начала оглядываться вся очередь и не только, перешептываясь и подталкивая друг друга локтями.

– Идут, идут! Глядика-ся! – крикнул кто-то.

Вокруг прокатился ропот, праздношатающийся люд высыпал на шоссе, однако из очереди за пирожками никто не вышел.

Молебен был кратким, не более получаса. За это время Влада накупила пирожков и осмотрела местный магазин – Ковалев таскался за ней и чувствовал себя круглым дураком. Молебен в часовне собрал больше народу, чем крестный ход, однако возле магазина все равно было многолюдно, а внутри стояла очередь – в основном из мужчин, бравших водку. На входе в магазин с Ковалевым вдруг кивком поздоровалась незнакомая женщина. А потом и каждая из трех продавщиц. А потом и мужики из очереди…

– Здравствуйте, – почтительно раскланялся с Ковалевым дедок, с которым он едва не столкнулся на выходе из магазина. Ну разве что шапку не снял…

А за спиной, в магазине, слышался шепот: «Похож…»

– Чего это он? – Влада с подозрением оглянулась на деда.

– Не знаю. Тут, наверное, так принято…

Когда молебен закончился и верующие устремились на улицу, почти каждый из них счел своим долгом кивнуть Ковалеву, а один выпивший уже мужичок, случайно задевший Ковалева плечом, искренне прижимал руки к груди и многословно извинялся.

И только Зоя сделала вид, что не заметила присутствия Ковалева.

К нему неслышно подошла Инна.

– Вы заметили, как уважительно вас встречают? – спросила она скорей у Влады, нежели у него.

– За что нам такая честь? – поинтересовалась та.