Сом был слишком неповоротлив, чтобы успеть сделать второй заход, – Ковалев видел, как медленно, неуклюже он разворачивается, всматривается, вслушивается в движение черной воды… Чудо-юдо рыба-кит…

Ковалев поспешил выползти из воды – на карачках, отплевываясь, кашляя и толкая перед собой захлебнувшегося пса. Сел на песок, чтобы отдышаться. Происходящее от начала до конца более всего напоминало кошмарный сон, и если бы ободранная подвернувшаяся нога не болела так сильно, Ковалев решил бы, что спит… Потому что в темноте под водой человек не может разглядеть ни рыбьих глаз, ни рыбьих усов, не может видеть, как сом разворачивается…

Пес заперхал, потом заскулил, попытался подняться, но не преуспел. Ну вот, а Коля рассказывал, что настоящее динго плавает под водой, как крокодил… Ковалев машинально потрепал его холку, почесал за ухом. От холода зуб на зуб не попадал.

– Что, демон смерти? Хреново тебе? А вот нечего кусаться…

Пес заскулил снова, ткнулся носом в ладонь и чиркнул по ней горячим мягким языком.

– Не надейся, не отпущу. Ветеринарам сдам, для опытов. – Ковалев погладил мокрую собачью башку. От настоящего динго несло псиной, а к руке прилипала жесткая скользкая шерсть. Горячий язык снова основательно прошелся по ладони, пес вздрагивал и доверчиво терся носом о руку.

Встать и добраться до брошенной одежды оказалось непросто – на ногу было не наступить, от озноба движения получались неловкими и замедленными, и если бы пес вздумал бежать, Ковалев бы вряд ли ему помешал. Но пес поднялся так же медленно, отряхнулся и поплелся сзади, не отставая ни на шаг.

По дороге обнаружилась еще одна напасть – из прокомпостированной собачьими зубами руки часто-часто капала кровь. Ковалев посмотрел на рану – неудачная была рана, клык основательно порвал руку между большим пальцем и указательным, не считая еще двух дырок на пясти, сверху и снизу.

– Убил бы… – проворчал Ковалев, оглянувшись на пса. Тот посмотрел в глаза виновато и доверчиво.

Потребовалось немало силы воли, чтобы только прижать футболку к ране, и если до перевязки боль едва ощущалась, то от одного прикосновения стала нестерпимой, жгучей. Ковалев обмотал руку потуже, скрежеща зубами.

От дрожи сводило челюсти, вытираться было нечем – и одеваться пришлось одной рукой. Ковалев весь извозился в песке, прежде чем натянул джинсы, что добавило острых ощущений в ободранной ноге; не нашел в темноте носков и надел ботинки на босу ногу. Долго не мог попасть в рукава свитера, пока не догадался, что они вывернуты наизнанку, с трудом протащил руку через рукав куртки – теплей не стало, даже когда он застегнул ее на все пуговицы. Особенно мокрой голове.

Пес жался к ногам и норовил лизнуть пропахшую кровью повязку на руке.

– Да ты людоед, братец…

Пес вильнул хвостом-поленом, то ли подтверждая сказанное, то ли надеясь опровергнуть.

От неосторожного шага в коленке что-то щелкнуло, Ковалев охнул и присел. Но, видно, сустав вернулся на место, потому что после этого наступать на ногу стало немного легче. Иначе до дома без посторонней помощи Ковалев точно не добрался бы.

Пес шел сзади, не отставая ни на шаг, и только возле крыльца остановился, посмотрел по сторонам, поднялся по ступенькам и лег перед дверью, вопросительно взглянув на Ковалева: все ли правильно сделано?

Тому было не до пса – уйдет до утра и уйдет, не сажать же его на цепь вот прямо сейчас…

Влада ахнула, увидев Ковалева на пороге.

– Серый… Что случилось?

– Ничего, – буркнул он и прошел в комнату, к печке.

– Ты весь в песке… Ты купался, что ли?

– Дай лучше тапки. – Он скинул ботинки и встал на ледяной пол. – Какого черта тут такая холодина?

– Да ты чего? – Влада зажгла свет в поисках тапок. – Двадцать шесть градусов, куда уж теплей… У тебя кровь на коленке, что случилось-то?

– Ничего, сказал. Холодно.

Наверное, голова закружилась от тепла, которого Ковалев не чувствовал, он оперся на печку, чтобы не упасть, но жар ощутил только через несколько секунд, отдернул руку. Вот только обжечься не хватало до полного счастья!

– Черт… Ну дай же тапки, наконец!

– Ты чего? Горячая же печка!

Влада поставила тапки к его ногам и подняла голову.

– Обжегся?

– Да нет, не успел.

– Давай я маслом полью, чтобы кожа не слезла.

Она выскочила в кухню и через секунду вернулась с бутылкой нерафинированного подсолнечного масла, купленного еще тетей Надей.

– С ума сошла?

– Лучше будет, вот увидишь. Сядь.

Он сел на кровать, чтобы не так сильно кружилась голова, и Влада этим воспользовалась, принявшись намазывать маслом его правую ладонь.

– Серенький, что ж тебя так трясет-то? Ты не заболел?

– Просто замерз.

– Просто? Вот так просто взял и замерз? Ты купался, сволочь такая! – Она шмыгнула носом и поставила масло на торшер. – Лучше?

– И куртка сейчас тоже вся будет в масле…

– Не чувствую искренней благодарности.

Правый рукав еще худо-бедно соскользнул, а замотанная футболкой левая рука застряла в манжете.

– Нормально… – протянула Влада, увидев пропитанную кровью футболку.

– Я ловил собаку, – вздохнул Ковалев и добавил в свое оправдание: – Мне врачи сказали поймать собаку и отвести к ветеринару.

– Ты ее в речке ловил?

И тут Ковалеву стало смешно. Мало было одного собачьего укуса, который обсуждало все Заречное, включая малолетних детей. Теперь его укусила рыба! Много ли людей могут похвастаться таким приключением – быть укушенным рыбой? Это в конце-то ноября…

– Ну… да. И в речке тоже.

– Мне пока ни разу не смешно. У тебя здесь от свежего воздуха с манной кашей мутится в голове. Давай-ка все это перевяжем и положим тебя под одеяло.

– А чаю мне дадим? Горячего?

– С коньяком, – кивнула Влада.

Кожа на ноге была ободрана до крови спереди и сзади, будто действительно по ноге проехали две широкие острые терки. Размер сомовой пасти впечатлял… Коленка распухла. Влада сказала, что понятия не имеет, как такое лечат, предполагала, что надо купить какую-нибудь мазь, а лучше всего съездить в травму. Перевязка руки укрепила Владу в мысли о поездке в травму, она считала, что надо накладывать швы, иначе большой палец не будет двигаться. В травму Ковалев не поехал, не очень-то хотелось рассказывать врачам об укусе рыбой – хотелось под одеяло с чашкой горячего чая.

Впрочем, под одеялом он все равно не мог согреться, и озноб никак не проходил.

– Тебе не пора спать? – спросил Ковалев у Влады, которая сидела над нетбуком.

– А что?

– Я читал, что лучший способ отогреть замерзшего – положить его между двух женщин.

– Ну Серый, где же я среди ночи найду тебе двух женщин?

– Я же не совсем замерзший, мне хватило бы одной…

– Может, Инне позвонить? – Влада смерила его взглядом.

– У меня нет ее телефона.

– Правда? – улыбнулась Влада – обрадовалась.

– Можешь проверить, когда я буду спать.

– Фи, Серый! Чтобы я опустилась до такой низости – ковыряться в твоем телефоне? Тем более когда ты спишь.

Она, конечно, тут же бросила свой нетик, пошла чистить зубы. И, конечно, после этого направилась во двор – Ковалев и думать забыл о собаке на крыльце и спохватился, только услышав крик Влады с веранды.

Он добежал до двери в три прыжка – пес не боялся кинуться на взрослого мужчину, женщину он порвет, как тузик грелку! Надо было посадить тварюгу на цепь! Надо было хотя бы предупредить Владу!

Ковалев оттолкнул жену в сторону, собираясь разобраться с собакой, но пес только хлопнул хвостом по полу раз-другой, он даже не собирался вставать!

– Что? – все еще в испуге спросил Ковалев. – Он на тебя рычал?

Влада покачала головой и нервно хмыкнула.

– Нет, это я просто… От неожиданности… Что же ты не сказал? Его же надо покормить, надо постелить ему что-нибудь – холодно на голых досках… Ох, Серый, и ты голый выскочил… Но я… я все равно боюсь мимо него пройти.

– Иди, я постою.

– Нет уж, отправляйся-ка под одеяло. Но если через пять минут я не вернусь…

Она вернулась. И пес снова поприветствовал ее вялым хлопком хвоста – Ковалев не решился уйти с веранды. Ну кто же знает это «настоящее динго»? Одно дело выйти из дома, и совсем другое – войти.

– Серый, ну ты что? Ну иди скорей обратно. Ты и так завтра заболеешь.

– Не заболею.

По пути на веранду Ковалев не вспомнил о больной ноге, а обратно еле-еле доковылял. Влада же всерьез озаботилась кормлением собаки – поделилась с ней привезенным рассольником, молоком и хлебом. И вытащила на крыльцо половик с веранды, уже совсем без опаски. Ковалев же нервно прислушивался, не доверяя псу.

Вернулся озноб, и когда Влада наконец разделась, Ковалева трясло так, что дрожала железная сетка кровати.

– Серенький, тут слишком узко… Ты вот так руку положи, чтобы я случайно ее не задела. Когда что-то болит, надо удобно лежать…

– Я очень удобно лежу, – проворчал Ковалев. А собирался сказать совсем другое: что у него замечательная жена, умная, красивая и нежная. Любящая собак. Что так хорошо, как с ней, ему не может быть ни с какой другой женщиной. Что ни с кем ему не будет так тепло и уютно. Но, как всегда, не сказал.

– Да, пожалуй, тут не помешала бы вторая женщина… Ты холодный, как лягушка.

Он проснулся часа через два – ногу жгло будто кислотой, руку дергало так, что каждый удар сердца обращался вспышкой перед глазами. Если бы не спящая с краю Влада, он бы встал и выпил таблетку баралгина. Или даже две. В общем, ночь стала сущим кошмаром: Ковалев дремал понемногу, на грани сна и яви в голову лезли странные и неудобные мысли, бросало то в жар, то в холод, и только к утру стало вдруг легче и он заснул крепко, без снов.

Наверное, Влада решила его не будить, прикрыла дверь в кухню, Ковалев сквозь сон слышал Анин голос, думал, что пора вставать, и вроде бы даже садился на кровати, но потом оказывалось, что это снова ему приснилось.

– Мама, ну мне же уже жарко! – раздался с кухни голос Ани.

– Я иду, зайчонок! – отозвалась Влада из большой комнаты – наверняка красила там глаза. – Не выходи без меня!

Мысль о том, что на крыльце лежит «настоящее динго», а ребенок запросто попытается погладить собачку, подбросила Ковалева с постели. Он, не догадавшись включить торшер, с трудом нашел в темноте спортивные штаны, не обнаружил тапок и вывалился в кухню босиком.

И вовремя, потому что Аня, совсем одетая, уже открывала дверь на крыльцо, а Влада, пока без куртки, бежала за ней следом, но не успевала ее остановить.

– А что здесь делает дикий пес? – оглянувшись, театрально спросила Аня, с той интонацией, с которой эти слова говорила Инна.

– Его имя уже не дикий пес, а первый друг, – механически ответила Влада, замерев на месте.

– И он будет нашим другом на веки веков?

Разумеется, Аня присела на корточки и потянулась рукой к песьей голове. Ковалев хотел было крикнуть, чтобы она этого не делала, но побоялся ее напугать – собаки не любят резких движений, неуверенности и страха. Влада тоже стояла не шелохнувшись, Ковалев с трудом подвинул ее в сторону, чтобы выйти к двери на крыльцо.

– Какие ушки… – приговаривала Аня. – Гляди, мам, сразу разгибаются… Ой, то есть пап…

Она обеими руками прижимала песьи уши к голове, а потом отпускала. Пес посмотрел на Ковалева с философской тоской в глазах…

– Убью, – одними губами шепнул Ковалев собаке, что, впрочем, было излишне – пес не проявлял никакой агрессии, и вовсе не из страха быть убитым, а по каким-то внутренним этическим соображениям. Не верилось, что это тот самый «волк», который под луной бросился на Ковалева возле котельной. Тот самый, который преследовал Павлика у автобусной остановки. Который преграждал им с Владой путь от санатория и катил впереди себя волны злобы… Может, у «настоящего динго» был брат-близнец?

Влада выдохнула и вдохнула с нервным всхлипом.

– С ума сошла? – вполголоса спросил Ковалев. – А если бы…

– Это ты привел собаку, – напомнила Влада.

– И что? И теперь можно держать одетого ребенка в доме, пока ты красишь глаза?

– Я не красила глаза, я искала влажные салфетки.

– Папа! Перестань сейчас же ругаться на маму! – Аня выпрямилась и повернулась к дверям.

– А тебе мама что сказала? Не выходить без нее. Почему ты вышла?

– Потому что мне было жарко! – выкрикнула Аня в лицо Ковалеву.

– Не ори на ребенка! – присоединилась к ней Влада.

Пес поднял косматую башку и в недоумении оглядел всех троих.

– Это еще кто на кого орет… – проворчал Ковалев.

– И вот мне ты почему-то не разрешаешь ходить босиком даже чуть-чуть по ковру, а сам вот босиком бегаешь, – назидательно сказала Аня.

– Цыц, малявка, – уже беззлобно хмыкнул Ковалев.

– Правда, Серый. Кончай ругаться и отправляйся в постель. Я Аню отведу и вернусь.

Пока Влада одевалась, Аня с удовольствием продолжила испытание лучших собачьих чувств: ушки выпрямлялись, шерстка вставала дыбом, если гладить не в ту сторону, зубки щелкали – Аня испуганно отдернула руки, только когда носик чихнул…

– Пап, а мы его так и будем звать, Первый Друг?

– По-моему, длинновато для собачьего имени…

– Можно же звать сокращенно. Просто Друг. – Аня на секунду задумалась и радостно улыбнулась: – Или Дружок.

– Это Колин чистокровный волкодав – натуральный Дружок. А у нас будет Хтон, – решил Ковалев неожиданно для себя.

– О, как здорово! Хтон гораздо лучше. Хтон… – Аня попробовала имя на вкус и сообщила псу: – Хтончик, ты теперь наша собака на веки веков.

Баба Паша пса не испугалась, а, наоборот, растрогалась и, смахнув слезу, сказала:

– На Фединого Ктона похож как… Наверно, сынок евоный…

– На кого похож? – переспросил Ковалев.

– У Феди пес был, он его Ктоном звал. Хороший был пес.

– А потом куда делся?

– Так от тоски издох… Все на то место ходил, где Федя утонул… Ляжет на песок, подползет к воде, скулит жалостно так… Там и издох. А я вот, старая, все никак помереть не могу.

– Тьфу на вас, баба Паша… До ста лет живите, – пробормотал Ковалев.

На счастье, от Фединого «Ктона» остался добротный кожаный ошейник, на нем-то Ковалев и повел пса к ветеринару – в Заречном, неподалеку от шоссе, был якобы ветеринарный кабинет, на самом же деле доктор Айболит принимал зверюшек в вагончике-времянке на собственном участке. Над входом в вагончик с улицы висела культурная табличка «ИП Павлов В.Н.».

– Вот туда тебе и дорога, – сказал Ковалев псу. – В собаки Павлова…

Пес поднял голову и доверчиво взглянул в глаза, будто говоря: «Это такая шутка, я понял».

Доктор Айболит мало походил на своего сказочного тезку, больше напоминая Бармалея, – ростом повыше Ковалева, а весом больше Ковалева раза в два, если не в три, с черной бородой. Не вязались с образом Бармалея только очки в роговой оправе. Он появился с другого конца участка в ответ на звонок в дверь времянки, в фуфайке и грязных армейских сапогах, – а дверь Ковалеву открыл уже в белом халате и остроносых ботинках.

– Таки изловил… – сказал доктор с порога, смерив Ковалева взглядом, и спросил, приглашая войти: – Ну что, будем усыплять.

– Я вообще-то хотел справку, что он не бешеный… – растерялся Ковалев. Похоже, ветеринар прекрасно понял, кто к нему пришел, зачем и почему.

– Одно другому не мешает. Десять дней наблюдаем, потом усыпляем.

– Да ладно, чего усыплять-то сразу…

– Как «чего»? На тебя бросился – еще на кого-нибудь бросится. На ребенка, например. Злые собаки на свободе долго не живут. Не я, так участковый из ружья пальнет. Ласковый да симпатичный еще может зиму пережить, если к магазину прибьется. А злобный – нет, не выживет.

– Так. – Ковалев глянул на пса. – Этот тоже ласковый и симпатичный. Усыплять мы его пока не будем.

Доктор посмотрел на Ковалева с серьезностью и некоторым презрением.

– Ты уверен? Вот к Новому году ты уедешь, а собаку здесь бросишь. И что с ней дальше будет, тебя не волнует. Я таких, как ты, каждый год до сотни вижу: приведут щеночка глистов прогнать, блох вывести, прививки сделать, чтобы дети не заразились, а осенью их поминай как звали. Погляди, сколько собак на автобусных остановках круглосуточно дежурит, – ждут, что хозяева вернутся.

– Я без вас разберусь, что делать с собакой, – оборвал его Ковалев. – Мне нужна справка, что он не бешеный. И… значит, надо блох вывести, глистов прогнать и прививки сделать? Я правильно понял?

– Ветеринарный паспорт посоветую завести – если покусает кого-нибудь, будет меньше проблем, – усмехнулся доктор в черные бармалейские усы. – Чертовски на волка похож. Не волк, но, вполне возможно, помесь с волком. У Федьки Смирнова такой же был, первый парень на всех собачьих свадьбах, так что ничего удивительного…

* * *

– Инна передавала тебе привет и беспокоилась о твоем здоровье, – едко сказала Влада, когда Ковалев зашел в дом.

– А с какого такого перепугу она беспокоилась о моем здоровье?

– Дамы из санатория интересовались, почему ты не пришел на завтрак, и я сказала, что ты заболел.

– Я не заболел, как видишь. Надеюсь, ты не сказала им, что я ловил в реке собак?

Ковалев в самом деле чувствовал себя вполне здоровым, разве что колено немного саднило от прикосновения брюк, но и только. Даже собачий укус в неудачном месте его не тревожил – он обратил на это внимание, когда снимал куртку.

– Нет. И что тебя укусила рыба, я не сказала тоже. Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Я там крупу купил и куриные головы, надо бы сварить кашу собаке.

– Серый, слушай… Мне кажется, мы поступаем безответственно. В городе такой собаке будет тяжело, а привязать его к себе и бросить было бы подло.

– Посмотрим. Может, баба Паша его возьмет. Здесь почти все держат собак.

– Баба Паша старенькая, а пес огромный и злой. Это тебя он будет слушаться, потому что чувствует силу. Садись давай, я тебе блинчики зажарила. С мясом.

– Ты знаешь, баба Паша, возможно, моя родная бабушка… – неожиданно для себя сказал Ковалев, усаживаясь за стол. И добавил: – По отцу.

От этой новости Влада оставила блинчики и присела на табуретку напротив Ковалева.

– Серенький… Ты не переживай так. Тебе вовсе необязательно ее любить, как бабушку…

– С чего ты решила, что я переживаю? – обозлился вдруг Ковалев. – Давай блинчики.

– Хорошо. Не переживаешь. – Влада поднялась, и Ковалев почувствовал себя скотиной. Нет, прямота Влады иногда выводила его из себя, но все равно нравилась ему больше, чем намеки Инны. – Но если она в самом деле твоя бабушка, хоть и по отцу, мы, наверное, должны о ней позаботиться. Ну, деньгами там помочь… Огород вскопать весной, дров наколоть… И вообще.

Ковалев задумался – ему не приходило это в голову. А от слов Влады стало вдруг легко и спокойно, будто проблема разрешилась сама собой. Одно дело любить, и совсем другое – «должны позаботиться». Слово «должен» было Ковалеву гораздо ближе, чем эфемерные понятия вроде любви и привязанности. Все же умела его жена поставить все на свои места! Он-то считал, что не может ответить на искренние чувства бабы Паши, считал себя негодяем, использующим пожилую женщину. А оказалось, что проблема решается просто: позаботиться.

И он хотел сказать Владе, какая она умница, но она как раз выскочила на веранду за оставленной там сметаной.

* * *

К обеду весь санаторий знал, что Ковалев изловил и приручил пса (волка), который его укусил. «Ириша» сразу же выразила одобрение.

– Ах, молодец! Чего, он опять тебя цапнул?

– С чего вы взяли? – удивился Ковалев.

– Так повязка еще одна, – расхохоталась она. – К ветеринару-то его отвел?

– Отвел. Десять дней, сказали, надо ждать, тогда справку дадут.

Инна посмотрела на Ковалева через Владу, снова севшую между ними.

– А я говорила, что он укусит вас еще раз…

– Ваш демон смерти оказался безобидным и ласковым псом, – ответил ей Ковалев. – Стоило только дать ему… В общем, вломить хорошенько.

Зоя, глядевшая в тарелку, после этих слов вскинула глаза и посмотрела на Ковалева без злости, а вроде бы даже и с жалостью. Странно посмотрела.

– Надеюсь, вы посадили собаку на цепь… – сказала она, а не спросила.

– Зачем? Он ведет себя миролюбиво, Аня за уши его таскала и руки ему в пасть клала, и ничего…

– Вы ведете себя легкомысленно. Любая собака, даже самая миролюбивая, непредсказуема. Сегодня он позволил ребенку дергать себя за уши, а завтра укусит ее за лицо. Я не говорю о чем-нибудь более серьезном. Пес такого размера может без труда убить ребенка, тем более что он бросался на вас, сильного и здорового мужчину.

Свою тираду она обратила скорей к Владе, нежели к Ковалеву. И Влада ответила:

– Мы пока не будем оставлять ребенка наедине с собакой. Но, если я ничего не путаю, общение с животными благотворно влияет на детей и рекомендуется психологами.

Последние слова она произнесла без всякого вызова, будто извинялась, потому Зоя и не встала в стойку разъяренной кобры.

– Да, рекомендуется, – согласилась она. – Но, я думаю, кошечка или морская свинка для этого подходят лучше. Только вашего мужа вряд ли заинтересует хомячок или попугайчик, его, мне кажется, больше увлекает соперничество со зверем, нежели благотворное влияние животного на ребенка.